Самое сейчас главное — не спровоцировать преждевременное начало войны.

Главное — не спровоцировать…

Теперь — когда выяснилось, что в мире появилось оружие невиданной, гигантской мощи — Борису Михайловичу стали куда понятнее многие директивы вождя, вызывавшие раньше молчаливое удивление маршала. Так вот зачем генсек с маниакальным упорством расходовал огромные деньги, отрывал от дела лучших людей и лучшую технику, — нащупывая воздушный путь в Америку через Северный полюс. Вот зачем с маниакальным упорством гнал стратонавтов в верхние слои атмосферы…

Теперь эти приготовления, бессмысленные с военной точки зрения, обрели свой смысл. Действительно, что смогут сделать один, два, десять сверхдальних бомбардировщика такой громадной стране, как Америка? Как теперь выяснилось — смогут, и многое. И даже один-единственный стратостат, недосягаемый для зениток и истребителей, — сможет.

Маршалу Советского Союза Борису Михайловичу Шапошникову многое стало ясно.

Лишь одно: откуда у вождя появилась загадочная папка — старинная, из пожелтевшего картона, явно дореволюционная — Борис Михайлович так и не понял…

— Как мне к вам обращаться? — поинтересовался после обмена паролем и отзывом Теодор Валевски, «почетный консул» Новой Инквизиции на Ютландском полуострове.

— Можете называть меня Вальдманном, — сказал Лесник.

Он уже пару раз использовал этот псевдоним в заграничных командировках. А настоящей фамилией Лесника не называли давно, очень давно… Коллеги и начальство используют рабочий псевдоним — Лесник, некоторые — прозвище Серый Волк, несколько лет назад полученное с легкой руки Алладина. А для прочего мира — бесконечная череда фальшивых имен и фамилий, вписанных в фальшивые документы… А если правы были предки, думал порой Лесник, когда говорили, что имя есть знак судьбы, — то не разменял ли он свою судьбу на кучу фальшивок?

— Замечательно, господин Вальдманн, — кивнул Валевски. — Буду рад помочь вам, чем смогу. Хотя не очень представляю, в чем может заключаться моя помощь…

В собеседнике Лесника явственно чувствовалась порода . Аристократизм человека, ни в малейшей мере не старающегося аристократом выглядеть . Безупречная осанка, твердые движения и речь, невзирая на возраст, — а лет «почетному консулу» куда как немало. Далеко за восемьдесят — предположил Лесник без особой уверенности; работавшие на Инквизицию люди зачастую выглядели гораздо моложе, чем полагалось по истинному их возрасту.

Валевски взял кофейную чашечку (разговор происходил на террасе открытого летнего кафе), – простенькое и заурядное вроде движение, но… «Ненужное и даже вредное это дело — аристократический лоск, — сделал неожиданный вывод Лесник. — По крайней мере, для агента, особенно агента-нелегала. Попробуй-ка раствориться, затеряться в общей массе, быть «как все» — если каждый жест будет изобличать в тебе человека высшего круга…»

На вопрос о Юхане Азиди «почетный консул» ответил ожидаемое:

— Нет, к сожалению, с этим господином я никогда не встречался. И даже порекомендовать кого-либо, хорошо его знающего, не могу…

Валевски помолчал, а затем добавил совершенно неожиданное для Лесника:

— Странно, что наши пути никогда не пересекались, ведь у меня более чем широкие и близкие знакомства среди здешних рыбаков…

Действительно, странно. Ну никак не возможно было представить Валевски, пьющего дешевый ром в компании пропахших треской или сельдью матросов…

Наверное, удивление слишком явственно отразилось на лице Лесника, потому что «почетный консул» счел нужным объяснить:

— Занимаясь тем, что я считаю главным делом своей жизни, поневоле приходится плотно общаться с людьми, часто выходящими в море. Впрочем, не только с ними. Собственно, в свое время и с Юзефом Доминиковичем мы познакомились благодаря этому увлечению…

Лесник слушал внимательно. Что за увлечение? Не раз ему приходилось сталкиваться с самодеятельными охотниками за привидениями, полтергейстами и упырями. Впечатления остались самые отрицательные: начитавшиеся дурных книжек и насмотревшиеся дурных фильмов дилетанты, способные лишь испортить дело. Но старый аристократ ничем не напоминал тех великовозрастных детишек.

Валевски не стал понапрасну нагнетать драматичную таинственность. Сделал глоток кофе — крохотный-крохотный — и сказал будничным тоном:

— Я, господин Вальдманн, много лет, даже десятилетий, ищу корабли-призраки. Потому, собственно, и поселился здесь, в Оденсе. Северное море отчего-то особенно богато этими загадками.

Леснику приходилось заниматься многими таинственными явлениями и существами, но «Летучие Голландцы» в их число не входили. У него создалось впечатление, что Контора вообще не интересуется этим феноменом — ввиду полной его безобидности.

Валевски замолчал, явно ожидая реакции собеседника на столь нестандартное увлечение. У Лесника всплыла в памяти одна давняя история, и он сказал задумчиво:

— Странно, но век назад российское правительство занималось именно в этих краях тем же самым — с государственным размахом, не жалея сил и денег. Жаль только, что во главе дела был поставлен провокатор полиции Гартинг, разворовавший и промотавший те самые деньги. Иначе во время охоты на «миноносцы-призраки» в качестве побочного улова вполне могло попасться что-нибудь для вас интересное…

— Гартинг? Провокатор? Разворовал деньги? — Валевски откинулся в легком плетеном кресле и со странной улыбкой посмотрел на Лесника. — Боюсь, господин Вальдманн, ваше мнение об этом человеке составилось исключительно на основе трудов коммунистических историков… Кстати, может быть вам будет удобнее, если наша беседа станет проходить по-русски? Я вижу, как вы порой затрудняетесь подобрать подходящее немецкое слово.

— Не стоит… И без того мое появление здесь привлекло чьё-то ненужное внимание… Здесь не Турция, не Кипр и не Канары, где беседующие по-русски люди — самое заурядное зрелище.

Валевски не стал настаивать. И вернулся к теме разговора.

— Гартинг… — повторил он задумчиво. — О, в свое время Гартинг был фигурой! Я даже собирал на него небольшое досье… Потом, правда, бросил — совершенно невозможно определить, что в его биографии правда, а что — вранье. По сути у него имелось несколько биографий, и в некоторых моментах они расходились кардинально. Вплоть до имен, ведь фон Гартинг — не настоящее его имя. И даже не самое первое. Вы знаете, сколько имен у него было? Авраам Мойшевич Геккельман, он же Абрам Ландезен, он же господин Арнольд… Достоверно известно, что в момент убийства императора Александра Второго Абрам Геккельман учился в Санкт-Петербургском Горном институте и арестовывался по подозрению в причастности к заговору «Народной Воли». Выпущен за недостатком улик, продолжил обучение в Дерптском университете… Затем следы его теряются — по некоторым сведениям, выехал за границу. И вот около 1902 года он всплывает в Берлине — уже как Аркадий Михайлович фон Гартинг, коллежский советник и сотрудник российского департамента полиции, начальник секретного отдела по борьбе с терроризмом и политической контрабандой.

— Что, он прямо так и представлялся? — Лесник не смог сдержать улыбки.

— Конечно же, нет. Так он был конфиденциально представлен германской полиции, с ведома которой находился в стране. Обратите внимание на интересную специализацию — борьба с терроризмом и контрабандой. Политической контрабандой, не уголовной, — оружие, взрывчатка, нелегальная литература… Но вернемся к биографии нашего героя. Летом 1904 года, когда готовилась отправка на восток Второй Тихоокеанской эскадры, до русского морского ведомства начали доходить слухи о том, что англичане и японцы готовятся всячески препятствовать ее движению — вплоть до организации прямых диверсий. Так оно было, или нет, — нам теперь не разобрать. Но Главный морской штаб проявил большую озабоченность и обратился за помощью в обеспечении безопасности на пути следования эскадры сразу к двум министерствам — как иностранных, так и внутренних дел. МИД сразу же от этой работы открестился, — послы в Дании, Швеции и Германии заявили, что агентурную работу организовывать не будут. Нелидов, русский посол во Франции, прямо посоветовал обратиться в департамент политической полиции.