Пока боцман рассказывал, подтянулись еще четыре матроса, присланные на подмогу Казакевичем, — тоже какое-то время плутавшие по коридорам корабля.

— Пойдемте, осмотрим убитых и трофеи, — сказал капитан-лейтенант Буланскому.

Старцев, надо сказать, испытывал изрядную растерянность, переходящую в ощущение нереальности, иллюзорности происходившего. Боцман и матросы, похоже, не понимали: всего, что их окружает, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, попросту не может… Мало ли, дескать, нехристи-иноземцы всяких диковинок выдумывают, негоже православному человеку на их диавольские игрушки смотреть, рот разинув… Но Старцев-то осознавал прекрасно: не бывает, не бывает, НЕ БЫВАЕТ!!!

— Скажите, Богдан Савельевич, — негромко, чтобы не услышали матросы, обратился он к Буланскому, — вы, хоть человек светский, все-таки служите в учреждении, занимающемся делами, кои не только к миру сему относятся. Не думаете ли вы…

Он сбился, не зная, как лучше выразить смутные, неоформившиеся ощущения.

— …Что мы на борту судна, Князю Тьмы принадлежащего? — Буланский сам закончил вопрос. — Или что все здесь наблюдаемое — видимость и кажимость, иллюзия больного мозга? Нет, не думаю. Впрочем, сейчас сами взглянем на здешних демонов.

Они зашли в «басурманскую молельню». Свет здесь не горел — шальные или рикошетящие пули разнесли все лампы. Место побоища освещалось двумя ацетиленовыми фонарями. Старцев нагнулся над трупом «нехристя» — на вид человек как человек: окровавленный, изломанный последним криком рот, густая шапка темных вьющихся волос, на щеках — запущенная, многонедельная щетина.

Он провел ладонью по шевелюре мертвеца, затем перевернул тело, ощупал нижний отдел позвоночника… Капитан-лейтенант и сам понимал, что выглядят его действия странно, но не смог удержаться.

— Пожалуй, не стоит их разувать на предмет наличия копыт, — сказал Буланский. — Хотя ботиночки сами по себе любопытные — и не кожа, и не каучук, не пойми что…

Ехидная реплика коллежского асессора помогла Старцеву собраться и отбросить дурные мысли. К чертям, пусть демонами занимаются священники, а про иллюзорность бытия пусть рассуждают философствующие интеллигенты! Вокруг сплошные загадки? — так разгадывайте, господин капитан-лейтенант, вас именно этому учили много лет, и жалованье платят именно за это…

Боцман тем временем возился с трофейным оружием, на всякий случай отведя ствол в сторону от товарищей. Бормотал себе под нос: не пулемет, дескать, а смех один, патроны будто семечки, словно басурманы с крысами корабельными воевать затеяли…

Осмотрели трофеи и Буланский со Старцевым. И в самом деле, калибр скорострельной игрушки никакого почтения не внушал.

— Любопытственно бы взглянуть на пресловутые «волшебные плащи», — обратился к боцману Богдан Савельевич.

Кухаренко нахмурился, пытаясь понять, как ему относиться к просьбам непонятного штатского; вопросительно посмотрел на Старцева.

Капитан-лейтенант поспешил расставить все точки над i:

— Значит так, боцман. Отныне и до окончания операции выполнять все приказания господина Буланского, наряду с моими и мичмана Казакевича. Обращаться — «ваше высокоблагородие». Доведите до всех матросов.

— Слушаюсь, вашскобродие!

— Плащи, — напомнил Богдан Савельевич.

— Так ведь это… — смутился боцман. — Некогда было тех басурман с собой тащить, которых мы штыками-то… Своих вытаскивали, а сзаду нехристи наседали… — и, очевидно вспомнив приказ Старцева, чуть запоздало протитуловал чиновника Синода: — Виноват, вашскобродие!

— Отходит, кажись, Петруха! — прервал разговор крик одного из матросов.

Раненый умер. Умер попросту, без патетических последних слов, кои так любят авторы патр-р-р-риотических лубков про отважных русских казаков, десятками насаживающих самураев на пики, и сотнями шинкующих шашками…

Только что дышал — тяжело, с хриплым клекотом — и перестал. Жил человек — и не стало.

— Вечная память рабу Божьему Петру Рукавишникову… — пробормотал боцман, комкая в руке бескозырку. — Чудно́ однако ж… Вроде совсем чуть и цепануло-то, повоевать еще думал, пошутил даже спервоначалу: до япошек еще не доплыли, а ему уж нашивка за ранение…

Фельдшера в абордажной команде не оказалось. Буланский, объявив, что несколько разбирается в медицине, осмотрел рану, неожиданно оказавшуюся смертельной, удивленно покачал головой. Старцев тоже достаточно навидался застреленных, и понимал: никак не могла крохотная пулька — даже не прошедшая насквозь, застрявшая по видимости в грудных мышцах, — так быстро прикончить здорового молодого мужчину.

Коллежский асессор тем временем производил непонятные манипуляции: закрыв глаза, медленно водил ладонями в паре вершков над телом умершего. Закончив, отозвал в сторону капитан-лейтенанта.

— Дела плохи, Николай Иванович. Действие у этих, как выразился боцман, семечек, — воистину чудовищное. Затронуты и повреждены почти все внутренние органы. Нам крупно повезло застать неприятеля врасплох. Но сейчас, планируя дальнейшие наши действия, знайте: любое ранение станет смертельным.

План действий у Старцева сложился незамысловатый: стянуть всех людей в один кулак, дабы не давать противнику подавляющего численного преимущества над разрозненными группами; отступить в центральную часть корабля и закрепиться, перекрыв все возможные подходы. Дождаться рассвета и дальше действовать по обстановке.

Капитан-лейтенант сильно сомневался: стоит ли рисковать жизнями людей в новой стычке, пытаясь захватить живьем кого-либо из «басурман». По всему судя, это вовсе не те пленники, коих так жаждет заполучить адмирал. Таинственный корабль может оказаться чем угодно, но только не флагманом отряда «миноносцев-призраков», покушавшихся на русскую эскадру…

Но, с другой стороны, появится хоть какой-то шанс — допросить захваченных и понять, что за чертовщина здесь происходит.

Стоявшая перед Старцевым дилемма разрешилась сама собой. Когда его отряд, нагруженный трофейным оружием, своими и чужими убитыми, медленно отступил к спардеку, задраивая за собой все люки и двери, — со стороны юта туда же подошел мичман Казакевич с последним оставшимся в его распоряжении матросом.

И с двумя пленными.

— Кто такие? — коротко поинтересовался Старцев.

— Непонятно… Один утверждает, что русский, — кивнул мичман на мужчину лет тридцати или тридцати пяти в длинной накидке нелепого оранжевого цвета. — Другой молчит.

— Разберемся.

Капитан-лейтенант быстро, несколькими фразами, обрисовал Казакевичу обстановку и выслушал его столь же короткий рассказ, — и все это время искоса поглядывал на пленников, стоявших под прицелом трех винтовок. Пытался загодя, до начала допроса, составить о них предварительное мнение.

Любопытные персонажи…

Тот, что представился русским, явно бывал в самых разных переделках, — чересчур уж спокойно держится. Да и движется по-особому — ни одного суетливого жеста, ни одного лишнего движения… Старцев почти не сомневался, что перед ним коллега, профессионал тайных войн, — буквально чуял его, как собака-волкодав чует невидимого в густом подлеске матерого волка. Вот только за чью команду играет этот профессионал? В чьей стае бегает этот волк?

Второй задержанный выглядит значительно старше, и чувствует себя весьма неуверенно, хоть и пытается не выдать того. Зря старается — люди в таких ситуациях неплохо контролируют лицо, голос, но зачастую напрочь забывают про руки. И руки пожилого словно бы живут своей жизнью — то он нервно сплетает пальцы, то засовывает кисти в карманы своего странного, кургузого пиджачишки, то скрещивает руки на груди, то заводит за спину… Всё понятно: слабое звено в этой парочке именно он, и ломать при допросе надлежит именно его.

Ну что же, приступим…

Приступить к допросу Старцев не успел, события неожиданно повернули в иное русло. Подошедший боцман Кухаренко, расставлявший до того посты на ведущих к баку проходах, радостно пробасил: