Своенравная память, словно камешки из потока, выбрасывает на берег крупицы забытого.

…Солнечный день, тень мальвы на стене, босые ноги жжет раскаленный гравий дорожки. Мальчонка перебегает ее, и маленькие ступни погружаются в подорожник, разогретый солнцем, но все же прохладный. Куда он бежит, что произошло в этот день? Ничего… Разве назовешь событием чувство радости и единения со всем миром, пронзившее маленькое существо. Солнце — это он, мальва — это он, и вон то облачко — тоже он…

…Снегу намело по пояс, а от школы до их дома, будочки железнодорожного обходчика, далеко. Началась метель. Мальчик бежит, ему страшно. Кружится снег, земля сливается с небом, отяжелевшие ноги не слушаются, вязнут в липкой вате. Как далеко до дома! Где он, дом? Его замело, замело весь мир. Мальчик один среди молочно-белого тумана. Крошечная фигурка на фоне белой пустыни…

То же чувство безмерного одиночества Григорий испытал еще раз. Это было в один из дней сорок первого года, когда Григорий Гончаренко, разведчик Советской Армии, перешел линию фронта. Там, у немцев, он должен перевоплотиться в барона фон Гольдринга, сына и выученика своего отца, шпиона-диверсанта, засланного в Советский Союз.

Наплывом возникает лицо оберста Бертгольда, с которым в тот памятный день он вступил в неравный бой — неопытный юноша, знающий жизнь по книгам, и матерый волк, перегрызший не одно горло, повидавший множество ловушек и научившийся их обходить.

Что помогло тебе тогда победить? Хорошая подготовка, тщательно, до мельчайших деталей, разработанная операция, какие-либо особые черты характера? Нет, не это. Столкнулись две воли, закаленные в разных горнилах, в одном пылало чистое, горячее пламя высоких идей, в другом чадило зловоние растленного мира. Разная закалка, разное оружие. Твое, Бертгольд, сломалось, разлетелось вдребезги, а мое оттачивалось, ведь я должен был всегда держать его наготове.

Бертгольд, призванный раскрыть меня, сам попался: его ослепили два миллиона марок, положенных Зигфридом Гольдрингом в швейцарский национальный банк. После смерти отца они стали собственностью Генриха. Но почему же только Генриха? Если женить его на Лоре…

Даже теперь к горлу подкатывается комок, как только Григорий вспоминает о своем вынужденном сватовстве. Бертгольд в то время уже перешел в штаб Гиммлера и мог не только упрочить положение Генриха, но и стать источником, откуда можно было черпать ценную информацию. Пришлось даже обручиться с дочерью Бертгольда.

Работая во Франции, потом в Северной Италии, лейтенант фон Гольдринг, обер-лейтенант фон Гольдринг, гауптман фон Гольдринг не раз попадал в сложные ситуации, порою даже смерть заглядывала ему в глаза.

Но то, что пришлось породниться с Бертгольдами, было, пожалуй, самым тяжким испытанием. Зато именно это дало возможность отлично законспирироваться, выполнить задания.

Теперь, когда вспоминаешь, какими сложными они были, даже не верится, что все это оказалось под силу одному человеку. Раскрыть тайну подземного завода в Проклятой долине, достать чертежи, уничтожить палача Гартнера… Правда, Григорий дважды чуть не поплатился жизнью: первый раз — при взрыве в ресторане, затем в гестапо, откуда спасся столь оригинальным способом… Оружие для дивизии, которое он фактически передал маки… Фотоснимки объектов на Атлантическом валу… Спасение Людвины Декок, посланницы французских партизан… Да и вся информация, для сбора которой требовалось столько изобретательности…

Стоп, парень! Слишком уж ты расхвастался. Ничего бы ты не сделал один, без помощи маки, без дружеской поддержки Курта и Лютца, без…

Григорий останавливает бег мыслей. Моника! Снова ее лицо! Но не расплывчатое, как бывает в полусне, а реальное, живое, он даже слышит, как тихий вздох срывается с губ, которые вот-вот что-то произнесут, а может, только улыбнутся…

Как случилось, что ты не сберег ее? Единственную любовь, озарившую твою жизнь…

Только в Северной Италии ты узнал, кто ее убийцы, кто швырнул Монику под колеса грузовой машины. Виновники расплатились за это жизнью. Миллер, Заугель, Бертгольд… правда, не только за нее, а за всех, кого они замучили и кого могли замучить еще.

Кастель ла Фонте. Замок графа Рамони. Высоченные покои. Бессонные ночи, когда сердце разрывалось от тоски. Спасло Григория новое, необычайно сложное задание: надо было узнать, где расположен завод, изготовляющий радиоаппаратуру для летающих снарядов, и любой ценой раздобыть чертежи этого нового оружия. Григорий не так скоро, как хотелось бы, но все же выполнил приказ своего командования. Да, это задание было самым сложным. Должно быть, именно поэтому ты не заметил, что над твоей головой собираются тучи. Впрочем, это могло произойти и раньше. После первых твоих попыток с помощью Лидии, горничной племянницы графа Рамони, и Курта предупредить местных партизан-гарибальдийцев о грозящей им опасности. А когда ты помог бежать Матини, когда исчезли предупрежденные тобой Лидия и Лютц, у гестапо появилось достаточно оснований, чтобы серьезно заинтересоваться особой Генриха фон Гольдринга. Так бы, наверно, и случилось, если б не стремительный ход событий: поспешная эвакуация гитлеровцев из Кастель ла Фонте, восстание военнопленных на секретном заводе и страшное решение Бертгольда затопить долину, в которой был расположен завод. Генерал предложил взорвать плотину огромного искусственного озера. Но взлетел на воздух только замок. Гарибальдийцы буквально в последние минуты успели спасти плотину, и одновременно покончить с тем, кто был автором этого проекта.

Снова наплывом возникает лицо Бертгольда — страшное, перекошенное от бешенства. Прежде чем автомат командира гарибальдийцев прошил палача, Григорий успел шепнуть ему — кто скрывается под именем Генриха фон Гольдринга…

Война кончилась. Ты бы мог поставить на этом точку и продолжать учиться. Но существует закон дружбы и братства. Получив от Курта письмо и узнав, что Матини попал в беду, ты поспешил ему на помощь. И попал в западню.

Спровоцированное столкновение с американским солдатом. Камера смертников. Попытка купить твою честь ценой предательства… Нет, сначала эта неудачная попытка, а потом уже камера смертников… На рассвете тюремный врач «из гуманных соображений» принес ампулку с ядом. Помнишь, как ты перекатывал ее на ладони, словно определяя весомость блага, таящегося в ней? Стоило только раздавить зубами тонкую оболочку… Но все твое человеческое достоинство восстало против этого. Ты хотел умереть, как положено мужчине… A вот от сигареты не отказался. Какой же курильщик откажется от последней затяжки?

Заметив движение в узком тюремном дворе, где происходили казни, ты закурил. Горький и одновременно сладковатый привкус табака. Может быть, это только показалось? Ты глубоко затянулся еще раз…

A пришел в себя только в Испании.

Тебя выкупили у американцев, как вещь. Втащили в самолет, как багаж самоуверенного, надменного Нунке. И распоряжаться тобой он собирался, как вещью. Правда, достаточно ценной. Иначе бы тебя не назначили преподавателем русского отдела в школе разведчиков под Фигерасом.

Не знал Нунке, что, выкрав своего бывшего подчиненного Гольдринга, он собственноручно привез в школу бомбу замедленного действия.

Западня. Безысходность. Ты еще прикован к постели. А все мысли направлены на одно: как бежать отсюда? Даже нарвавшись на пулю. Отрезвил первый же разговор с Нунке: недобитые фашисты готовятся к реваншу не только здесь, в школе «рыцарей благородного духа», а повсюду. У них могучие покровители за океаном, где тоже разрабатываются тайные планы, направленные против Советского Союза и других социалистических стран.

Фред Шульц. Теперь он Фред Шульц. Здесь все работают под вымышленными именами. Даже главный заокеанский босс Думбрайт.

Не скоро удалось Григорию подать о себе весточку на родину и получить оттуда инструкции, а вскоре и верного помощника — Домантовича. Его доставип сам Думбрайт вместе с группой бывших власовцев, ставших курсантами школы.