Лидия, пораженная, вскрикнула. Григорий вытер вспотевший лоб.

— Ну, вот и все! Надеюсь, теперь нам повезет больше. На всякий случай прикройте вторую створку двери и станьте так, чтобы было видно, если кто-нибудь войдет в дом. А я тем временем…

У Рамони были все основания прятать эти бумаги. Тайник Витторио, даже при беглом знакомстве с документами, хранившимися здесь, напоминал дьявольскую кухню. Записав на листочке порядок, в котором все было уложено, Григорий отобрал все, что считал самым важным, засек время. Половина одиннадцатого. За час он успеет все сфотографировать, навести порядок в тайнике, закрыть его невинной на первый взгляд полкой. Рамони даже в голову не придет, что тайник раскрыт и кто-то в нем похозяйничал.

Фотоаппарат щелкает безостановочно. Страничка сменяет страничку, и вот весь длиннющий список уже заснят. В нем фамилии всех, кто бежал через Италию на ее самолетах и осел в Испании, Португалии, Бразилии, Аргентине, Уругвае или в других уголках земного шара, под своими или вымышленными именами. Штандартенфюреры, бригаденфюреры[2], группенфюреры, обергруппенфюреры, убийцы, запятнанные кровью тысяч жертв, перевоплотились в коммерсантов, ученых советников, юрисконсультов, журналистов, проповедников слова божьего, владельцев ранчо, плантаций, в пайщиков различных концернов и монополий. Рядом с некоторыми фамилиями стояли восклицательные знаки, а в скобках какие-то зашифрованные пометки.

Спрятав кассету со списком, Григорий стал просматривать документы, относящиеся уже непосредственно к деятельности МСИ. Директивные указания «центру». Инструкции о методах работы. Ого! Дислокация подпольных групп и схема тайных складов оружия… Сводки с отчетами руководителей «пятерок» и «десяток», расположенных по территориальному признаку… Список прогрессивных деятелей: возле одних фамилий крестики, возле других восклицательные знаки. А это, наверно, фамилии провокаторов, пробравшихся в рабочие организации. Копия письма на имя князя Боргезе, подписанная «смиренным братом Хуста Перес Да Урбель». Любопытно! Смиренный настоятель аббатства под Мадридом разговаривает с руководителем итальянского неофашизма чуть ли не в приказном тоне. Из текста видно, что речь идет о слиянии всех неофашистских сил Европы, и «смиренный брат» не прочь руководить ими у себя в аббатстве «Валье дос Кондос».

Увлекшись чтением письма, Григорий не заметил, как испуганно вытянулась Лидия, и обернулся, лишь услышав ее взволнованный голос:

— Прячьте, ради бога, прячьте! Хлопнула калитка, кто-то идет к крыльцу… Джузеппе!

— Скорее, через черный ход! Я послал вас за сигаретами. Вернетесь через полчаса! — скороговоркой приказал Григорий, торопливо вытаскивая вторую кассету и пряча ее в карман.

— Я помогу вам собрать бумаги.

— Говорю вам, быстрее! — крикнул Григорий, да так зло, что Лидию словно ветром сдуло.

Одним взмахом руки Гончаренко сгреб все документы, разложенные на столике.

«Придется засовывать как попало, а уж потом… Эх, черт, не успею, поздно».

Швырнув бумаги на стол, Григорий бросился к двери.

«Как быть? Спрятаться в спальне? Запереться? Глупо! Выдам себя с головой. Только принять бой. Сыграть ва-банк! Дверь открывается вовнутрь. Если встать за портьерой…»

Миг колебаний. Намек на какой-то неясный план. Душная темень, запах пыли, от которой щекочет в носу, першит в горле…

Джузеппе приближается к кабинету, насвистывая «Кукарачу». Вот его шаги как будто отдаляются, затихают. Наверно, он остановился, раздумывая — идти дальше по коридору или подняться наверх, в свою комнату.

«Неужто пронесет?.. — Григорий затаил дыхание. — Нет, все-таки идет сюда».

Продолжая насвистывать, Джузеппе открывает дверь, не спеша делает несколько шагов, и вдруг свист обрывается.

Григорий понял — Джузеппе бросился к столу. Теперь он возвращается, подбегает к стеллажу с открытым тайником.

— Силы небесные! Что это значит!

Григорий потом сам удивился, как в критический момент сливаются воедино мысли и движения.

Не успел Джузеппе оглянуться, а Гончаренко уже стоял у него за спиной, с наведенным фотоаппаратом в руке.

— Вы сошли с ума? Что вы делаете? — вскрикнул пораженный секретарь Рамони, не успев даже отнять руки от дверцы тайника.

— Хочу увековечить вашу фигуру на фоне этой пикантной обстановки, — с издевкой бросил Григорий и дважды щелкнул аппаратом. — Уверяю вас, снимок будет очень эффектным.

— Я только что вошел.

— А успели немало.

Лишь теперь Джузеппе окончательно пришел в себя и сообразил, в какую сложную ситуацию попал.

— Вы негодяй, Шульц! Это дело ваших рук. Одно ваше присутствие в пустом доме говорит само за себя. Где Лидия?

— Я послал ее за сигаретами. Только и всего.

— Ага! Выходит, вы нарочно удалили ее из дому. Еще одно доказательство вашей вины.

— Вы плохо разбираетесь в юриспруденции, Джузеппе! Доказательство — вот оно. — Григорий поднял фотоаппарат. — Как бы это сказать, вещественное, зафиксированное на пленке. А у вас что? Слова! Одни слова, их легко опровергнет фотоснимок.

— Вы мерзкий шантажист, Шульц! И я докажу это! Существует логика событий…

— Но-но… потише на поворотах! Что касается логики, то это оружие обоюдоострое. В наше время некоторые документы — те же деньги. Почему же вам не воспользоваться удобным случаем?

— Ага, вот оно что! — сжимая кулаки, Джузеппе вплотную подошел к Григорию. — Я сейчас этими вот руками…

— Довольно! Надоело! У меня пистолет, понимаете? И если дойдет до насилия…

Они стояли, почти прижавшись друг к другу, бледные, разъяренные.

«Черт побери! Так сгоряча, я действительно могу… пора переводить разговор на другие рельсы… Несчастный. Ну какого черта ты свалился мне на голову!».

— Вот что, Джузеппе! — Григорий вынул руку из кармана и отошел к столу. — Наша словесная перепалка ничего не даст ни вам, ни мне. Мы можем договориться, не прибегая к кулакам и пистолету. Предлагаю сейчас, пока не вернулась Лидия, привести все в порядок, а потом побеседуем о наших взаимоотношениях. Предупреждаю, нападения с тыла я не прощу!

Спокойно повернувшись, Григорий стал складывать документы. Джузеппе мрачно наблюдал за его неторопливыми движениями.

— Ну вот, можно прятать. Уложите, пожалуйста, все в тайник и поставьте полку на место.

— С какой стати, чтобы вы еще раз сфотографировали меня?

— Два снимка или три, какое это имеет значение? Впрочем, если вы так боитесь… — Григорий сам спрятал бумаги, осторожно положил руку на секретный замок.

Позади послышалось тяжелое дыхание Джузеппе.

«Неужели хочет ударить? Схватить пресс-папье и…».

Гончаренко быстро оглянулся. Нет, секретарь стоит спокойно. Во взгляде нескрываемое любопытство. Глаза прикипели к рукам Григория. Выходит, не знал?

— Все! Теперь можно сесть и побеседовать. Чему вы так саркастически улыбаетесь? Догадываюсь, хотя советовать вам что-либо пока еще рано. Ведь мы только начинаем разговор.

Представьте себе, в замке у старого графа, где я жил, точнехонько такой же тайник. Старик сам мне его показывал, предоставив одну из комнат в полное мое распоряжение. Совершенно ясно, что этот тайник сделан по уже готовому образцу. Вот почему я так быстро сообразил, как он запирается.

Взгляды двух людей скрестились: спокойный, насмешливый Григория и лихорадочный, преисполненный ненависти — Джузеппе.

— Вы, Шульц, очевидно любите игру в кошки-мышки?

— Наоборот, терпеть не могу! И поэтому признаюсь: тайник открыл я.

— Ого! Какое смелое признание! Можно подумать, что я не знал с самого начала. Непонятно другое: зачем вы разыграли весь этот фарс?

— Неужели не догадываетесь? Чтобы обезвредить вас. И если вы обмолвитесь хоть словечком Рамони или кому-либо еще о том, что вы видели здесь, два снимка — учтите, в разных ракурсах…

— Это моральное насилие, Шульц!

— Всего лишь вынужденная предосторожность. И чтобы не обременять вашу совесть излишними раздумьями морального порядка, могу объяснить свое поведение.