Девушка встала. Заметив, что на нее смотрят, она мимолетно улыбнулась, и Гаррен понял, что еще никогда не видел таких ясных синих глаз. Ему показалось, что она видит его насквозь, будто его черная душа была загорожена от нее не более, чем витражным стеклом.

На мгновение его пробрал страх, какого он не испытывал даже перед боями.

Он отмахнулся от этого нелепого ощущения. Чего ему бояться? В ней нет ничего примечательного. Высокая. Округлые груди. Россыпь веснушек на лице. Рот с серьезной верхней губой и нижней, полной и чувственной. В целом создавалось впечатление, что она несколько не от мира сего.

Девушка отвернулась и вновь склонилась над грядками.

— Зачем? — Множество раз он задавал этот вопрос небесам, но они молчали. Что же ответит настоятельница захолустного монастыря?

Но та не стала вдаваться в подробности. Звякнув распятием, которое болталось на ее груди подобно мечу на бедре воина, она отошла от окна, из-за которого по-прежнему доносилось беспечное воркование.

— Полагаю, вы считаете меня жестокой.

— Я был на войне, мать Юлиана. Бесчеловечностью — и людской, и Всевышнего — меня не удивишь. — Внезапно его озарило неприятное подозрение. Совращение невинной девы может в два счета привести его к алтарю. — Если вы ищете для нее супруга, то я на эту роль не гожусь. Содержать жену мне не на что.

Он и себя-то содержать не мог.

— Брать ее в жены вас не попросят.

Заметив следы штопки на ее поблекшем черном одеянии, он задумался, есть ли у нее обещанная сумма.

— И чтобы никакого штрафа.

— Будь у вас деньги на штраф, вы бы не раздумывали над моим предложением. Нет, никакого штрафа не будет. У Господа иные планы.

Снова Господь. Сколько же зла творится в мире от его имени! Лицемеры, подобные матушке Юлиане, и отвратили его от Церкви.

— Моя бессмертная душа, ясное дело, вас не волнует, но как же девушка? Что с нею станет потом?

Глаза настоятельницы блеснули, словно она прикидывала, какого ответа его удостоить.

— Ничего. Ее жизнь почти не изменится.

Гаррен в этом сомневался. Но денег, которые ему предлагали, с лихвой хватит на то, чтобы совершить за Уильяма паломничество, и еще останется. После смерти Уильяма Ричард не потерпит его присутствия в замке. Конь да броня — вот и все его имущество. До тех пор, пока между Англией и Францией действует перемирие, ему некуда податься.

Если сложить награду с тем, что у него осталось после Франции, можно поселиться в каком-нибудь отдаленном, уединенном уголке, где никто не помешает им с Господом презирать друг друга.

— Вы заплатите мне прямо сейчас?

— Я монахиня, а не идиотка. Деньги вы получите по возвращении и только в том случае, если справитесь с заданием. Так что, вы согласны?

Счастливое воркование девушки все еще стояло у него в ушах. Впрочем, одним грехом больше, одним меньше. Какая разница, сколько их, если Господь без разбора карает всех — и грешников, и праведников. Кроме того, Церковь и так забрала себе достаточно душ. Душа этой девицы ей без надобности.

И Гаррен кивнул.

— Ее будет сопровождать сестра Мария. Она ни о чем не знает и хочет, чтобы девушка приняла постриг и присоединилась к ордену.

— А вы не хотите.

Настоятельница перекрестилась, и ее пробрала еле заметная дрожь.

— Она подкидыш с дьявольскими глазами. Пускай Дьявол забирает ее обратно. — В ее улыбке не было и намека на благочестие. — А вы будете Его орудием.

— Смотри. Вон он. Спаситель, — услышала Доминика шепот сестры Марии. Сестра остерегалась громко произносить это кощунственное прозвище, которым его наделили за то, что он воскресил человека из мертвых — подобно истинному Спасителю.

— Где? Который? — встрепенулась она и не подумав понизить голос. Двор замка заполонила челядь, собравшаяся поглазеть на пилигримов. Рев ослов, фырканье лошадей, лай собак — весь этот шум после тишины монастырской обители резал ей слух. Иннокентий тоже не отставал от прочих четвероногих созданий и отчаянно лаял на всех, кто проходил мимо.

— Вон там. Около большой гнедой лошади.

Она ахнула. Тот самый человек, который смотрел на нее из окна кельи матери-настоятельницы.

Внешне он нисколько не походил на святого. С такими широкими плечами впору было противостоять реальному миру, а не вести духовную жизнь. На голове его вились темно-каштановые кудри цвета поношенных кож, а на щеках проступила щетина, которая скоро должна была превратиться в положенную пилигримам бородку. Лицо, обветренное и загорелое, говорило о том, что он провел немало времени под открытым небом.

Они вновь встретились глазами, и она — как и в первый раз — ощутила внутри себя отклик, словно он заговорил с нею. Из-за его благочестия, не иначе.

Тут Иннокентий совершенно неблагочестиво гавкнул и бросился в погоню за большим рыжим котом. Доминика вздохнула. Похоже, будет непросто уберечь его от соблазнов большого мира, когда они отправятся в путь.

— Я сбегаю за ним. — Не дожидаясь возражений сестры Марии, она подхватила юбки и упорхнула прочь. Прохладный утренний ветерок закружил вокруг ее лодыжек, когда она со смехом пронеслась мимо пары ослов и наконец настигла пса у копыт лошади.

Большой гнедой лошади. Возле которой стоял широкоплечий мужчина.

Спаситель оказался выше, нежели ей казалось издалека. К его поясу вместе с миской паломника и дорожной котомкой был приторочен солдатский меч, а шею обвивал шнурок, на котором висело нечто, спрятанное от чужих глаз за воротом туники.

— Доброе утро, — произнесла она и, вздернув подбородок, заглянула в его карие — нет, темно-зеленые — глаза. — Я Доминика.

Он посмотрел на нее в упор, настороженным и печальным взглядом человека, который по воле небес прошел через многие испытания.

— Я знаю, как вас зовут.

Под его взглядом кровь начала пульсировать в кончиках ее пальцев, а в животе затрепетало какое-то странное, но приятное ощущение.

— Господь подсказал вам? — Если Он говорит с нею, то вне всякого сомнения ведет длительные беседы и с этим святым человеком.

Он насупился. А может спрятал усмешку.

— Нет. Мать-настоятельница.

Интересно, о чем еще поведала ему матушка Юлиана? Пес завертелся у нее на руках, и она почесала его макушку.

— Это Иннокентий.

Он-таки не выдержал и усмехнулся.

— Несомненно в честь нашего Святого Отца из Авиньона.

Об этом настоятельница точно не стала бы говорить. Доминика поспешила продолжить, пока он не успел задуматься, не оскорбила ли она Папу, назвав в его честь животное.

— Мы все очень благодарны за то, что вы воскресили графа из мертвых, — произнесла она. — Скажите, а он смердел как Лазарь?

— Что, простите?

— В Библии сказано, что Лазарь смердел, пролежав четыре дня во гробе.

Уголок его рта дернулся вверх.

— Неужели вы узнали о зловонии Лазаря из проповедей аббата?

Лучше не признаваться, что она прочитала об этом сама.

— Во время дневной трапезы сестры читают Писание и разрешают мне тоже послушать. — Она ждала гневной отповеди и не дождалась. Очевидно, этот святой человек и не подумал заподозрить ее во лжи, впрочем, совсем крошечной.

— Не уверен, что история Лазаря способствует аппетиту, — молвил он. — Но — да, мы оба изрядно смердели к тому моменту, как добрались домой.

— Хотя граф, конечно же, не пролежал мертвым четыре дня, когда вы его воскресили.

Его веселость сошла на нет. Зеленые глаза потемнели.

— Я не воскрешал его из мертвых. Я просто не дал ему умереть.

Для Доминики эта поправка не меняла сути.

— Потому что верили в могущество Господа. «Верующий в Меня, если и умрет, оживет».

— Не ошибитесь с тем, в кого верите. Вера может быть опасна.

Мрачный совет показался ей одновременно простым и сложным, как тексты Писания. Она вспомнила, чем заканчивалась история Лазаря. Фарисеи приказали убить его, когда узнали о том, что сделал Иисус.