Седьмой легион Республики

Беспокойство Доджера Перкинса

Тайная стража

Ренегат

Кобальт

Злой ветер с Каталаунских полей

Не беда, а неприятность

Суровые Парни В Железных Машинах

Вторая попытка

Утро Империи

Попутчик, или пять ступенек на пути к могиле

Филипп Сергеевич Небритый

Мимо проходила панцирная конница. Багровые всполохи костров недобро вспыхивали на чешуйчатых доспехах воинов. Закованные в железо люди и кони проплывали перед Димовым нескончаемой лентой. Димов мог рассмотреть только ближайших к нему всадников, остальные надежно скрывались в ночи, двигаясь подобно нескончаемому бурлящему потоку, слепо ворочающемуся среди узких скалистых теснин. Те, кого он видел, неотличимые друг от друга части единого боевого организма, более всего напоминали сейчас Димову черные безгласые прямоугольники кадров на старой кинопленке. Массивные кони, привычно несущие на себе скрытых под кованым закаленным металлом всадников, угрюмо пофыркивали, и он различал живо поблескивающие лошадиные глаза, смотрящие на него с потаенной надеждой. На секунду он, и идущие рысью лошади встречались взглядами, и Димову казалось, будто кони ждут, когда он прокричит недосягаемый и желанный для них приказ становиться на отдых. Кони исчезали во тьме, но долгожданного приказа все не было и не было, и кони тяжко вздыхали, покорно прибавляя шаг. Димов отступил назад, пропуская обозные телеги, доверху нагруженные амуницией и припасами, полевые орудия: онагры, катапульты и василиски. Последними проползли, скрипя колесами, несуразные мантикоры, стреляющие соединенными цепями большими шарами, заботливо прикрытые промасленными кожами тараны, и основания штурмовых башен с громоздящимися на помостах деревянными щитами, и следом за ними из темноты выскочил небольшой отряд: командир, знаменосец и несколько щитоносцев-телохранителей. Удерживая разгоряченного коня, командир прокричал приветствие и, лихо спрыгнув на землю, пошел к Димову, на ходу снимая шлем и перчатки. Ординарец соскочил с коня вслед за командиром. Командир, повернувшись, бросил ординарцу шлем, который тот ловко и как-то разухабисто весело поймал.

Командир и Димов обменялись крепким рукопожатием, после чего командир вытащил из потертого кошеля, висящего на ремне, золотой портсигар, раскрыл и предложил Димову сигарету. Димов отказался и командир, убрав портсигар в кошель, закурил.

- Откуда? - спросил Димов, следя за тем, как командир, вкусно и глубоко затягиваясь, выдувает струи дыма сквозь вытянутые трубочкой губы.

- Майнц, - ответил командир односложно. Затянулся, выпустил струю дыма, стряхнул пепел. Помолчал, сказал отстранённо: - Двадцать восьмой конный, Алеманских Ферратов.

- На Варшаву? - полуутвердительно сказал Димов.

- На Варшаву, - легко согласился командир. - Вторые сутки без отдыха. Жрём, срём и спим, не слезая с лошадей. - А ты?

- Седьмой Жаворонки, тяжелая пехота. Стоим в резерве.

- Ясно, - сказал командир, с сожалением растирая брошенный на землю окурок. - Ладно, прощай, пехота. Может, где и встретимся.

- Может и встретимся, - Димов пожал протянутую руку. - Удачи тебе, легат.

- Взаимной, - командир вскочил на подведенного ординарцем коня. - Под Варшавой, точно! - крикнул, вскидывая руку.

- Сомневаюсь, - пробормотал Димов, поворачивая к лагерю.

...Седьмой легион был переброшен на восток из Италии, куда его отвели для отдыха и переформирования с испанского фронта. Легат, командовавший Седьмым легионом до Димова, был убит в сражении при Сарагосе, в котором легион, попавший под удар объединенной берберо-мавретанской латной конницы, потерял, кроме командующего им легата, около двух третей личного состава и все приданные ему вспомогательные части вместе с легионным обозом, маркитантами, проститутками, штабом, тыловой командой, ветеранской вексилляцией, преторианским манипулом и всей легионной артиллерией. Три с половиной когорты, остатки разгромленного неверными Седьмого, размещенные в Кастра Алауда, зимнем военном лагере легиона, расположенном в десятке миль от столицы Римской Республики, влачили жалкое и неопределенное существование в ожидании решения своей дальнейшей судьбы. Судьба, материально воплощенная Ставкой Верховного Главнокомандования сухопутных войск, с вынесением приговора не спешила. Будущее Седьмого легиона представлялось верховному командованию крайне туманным и определенно не поддающимся четкому планированию. Относительное большинство ответственных господ высших офицеров склонялось к мысли о расформировании легиона, однако относительное меньшинство, в которое входил и начальник Управления стратегического развертывания при Штабе СВГсв, желало сохранить Седьмой легион как самостоятельную боевую единицу в составе армии Республики. Главным и решающим доводом в пользу такого разрешения непростого и политически скользкого вопроса у относительного меньшинства был тот непреложный факт, что солдаты Седьмого, вставшие на пути всё сметающей на своем пути лавины чернокожих всадников, оказались той несокрушимой скалой, о которую в бессильной злобе разбились кипящие яростью валы варварской конницы. Не дрогнув, и не побежав, Седьмой легион тяжелой пехоты обреченно ухнул в кровавый водоворот схватки и удержал-таки позицию за собой, щедро залив землю, на которой стоял, своей и вражеской кровью. Последнее обстоятельство не выглядело убедительным в глазах относительного большинства, оно оперировало понятиями целесообразности и необходимости, в отличие от меньшинства, для которого слова: "храбрость", героизм" и "верность долгу" были наполнены определенным волевым смыслом, способным влиять на характер и поступки людей. Недолгое, но напряженное противостояние, напоминающее по меткому замечанию великого политического деятеля прошлого Уинстона Черчилля, "схватку бульдогов под ковром", завершилось победой относительного меньшинства и Седьмой легион тяжелой пехоты получил нового командира, пополнение и название: "Жаворонки".

...Лагерь жил своей, непонятной для глаз стороннего наблюдателя, глубинно-потаенной жизнью, скрытой защитным палисадом из вбитых в землю заострённых кольев. Димову он представлялся огромным ульем, наполненным вибрирующим гулом, на пределе слышимости, быстрыми неуловимо проскальзывающими тенями, неожиданно громким басовитым гудением, вдруг резко возникающим и так же резко прерывающимся, непонятными шорохами и отблесками далеких огней. Горели костры, сидели и перемещались между палатками люди, перекликались часовые на палисадах, неспешно проходили центурионы, предостерегающе постукивая длинными крепкими палками, [жадными до боков провинившихся], смотрели пристально, и при их появлении смолкали шум и смех, матерные ругательства застывали на губах, солдаты недобро щурились и тяжелели лицами, вспоминая [некстати] жаркие ласки центурионских дубинок. Армия Римской Республики издревле славилась суровой воинской дисциплиной.