Заявление было опубликовано в газете «Evening Post» от 11 июля 1723 г. А 27 июля в газете «London Journal» появилось пространное письмо к лорду С., в котором некий Теофил Фило-Британус, не стесняясь в выражениях, бросал автору «Басни о пчелах» аналогичные обвинения. Мандевиль не замедлил с ответом. В той же газете «London Journal» 10 августа была помещена его отповедь критикам. Вышедшее в 1724 г. третье издание «Басни» было дополнено «Защитой книги от клеветы, содержащейся в заявлении большого жюри Мидлсекса и бранном письме лорду С.», причем в своей «Защите книги» Мандевиль в целях объективного осведомления читателей о характере спора привел полный текст заявления присяжных и письма к лорду С.

По-видимому, непосредственным поводом к столь суровому осуждению книги, первое издание которой вообще не вызвало никакой публичной критики, был помещенный в ней «Опыт о благотворительности и благотворительных школах». Во всяком случае так думал сам Мандевиль. Действительно, содержащиеся в «Опыте» осмеяние благотворительности и доказательства ненужности благотворительных школ должны были восстановить против него множество лиц — не только англиканское духовенство, состоятельных филантропов, попечителей и учителей, но и многих рядовых прихожан. Таким образом, «Басня о пчелах», предназначенная, по замыслу автора, для развлечения людей ученых и образованных, книга «строгой и возвышенной нравственности», содержащая «способ суровой проверки добродетели», надежное средство различения подлинного и поддельного, теперь клеймилась как безнравственная, как «подрывающая христианскую веру и самые основы общества». В случае с Мандевилем слишком легко и соблазнительно было прийти к такому силлогизму: поскольку источником добродетели является христианская вера и поскольку не добродетели, а пороки людей являются условием благосостояния всего общества, то, следовательно, вера не только не нужна, но и вредна.

Теперь упреки в неверии, в цинизме, в клевете на человеческую природу сыпались на него со всех сторон. Даже само имя Мандевиля обращалось против него: разложив его, по звучанию, на составные части «man-devil», острили, что имеют дело с «человеком-дьяволом». Против «Басни» выступили и теологи и светские писатели, в том числе влиятельный критик Джон Деннис и философ Фрэнсис Хатчесон. Вначале Мандевиль относится ко всем этим нападкам довольно иронически. В добавлении к «Предисловию» в третьем издании «Басни» он язвительно замечает, что поднявшаяся буря протестов против его книги целиком оправдала имевшиеся у него сомнения в справедливости, мудрости, милосердии и честности тех, на чью добрую волю он хотел положиться, что книгу осудили тысячи людей, не видевшие ни одного слова, в ней напечатанного, а полного опровержения ее со дня на день ожидают от одного преподобного духовного лица, которое вот уже в течение пяти месяцев угрожает дать на нее ответ через два месяца[6]. Позднее Мандевиль признается, что он еще никогда не подвергался такому поношению с кафедр и в печати, что на него обрушились все безобразнейшие ругательства, какие только могли изобрести злоба и невежество. Втянувшись в полемику, Мандевиль уже не мог с ней развязаться. До конца своих дней он вынужден был разъяснять и растолковывать свои взгляды, изыскивать формы защиты, писать на тему «Басни» все новые страницы. А книга его жила, и критика лишь способствовала ее популярности. Выходили новые издания — в 1725 г. четвертое, в 1728 г. пятое, в 1729 г. шестое, и в том же году появился второй том «Басни».

Второй том состоял из предисловия и шести философических диалогов. Предисловие, а также первый и третий диалоги содержали защиту от обвинений, выдвинутых против «Басни» преимущественно представителями теологического лагеря. Диалоги были написаны в совершенно иной манере, чем работы первого тома. Персонажи диалогов Горацио и Клеоменес ведут между собой спокойную обстоятельную беседу. В разговорах обсуждаются те же взгляды, которые Мандевиль неоднократно излагал и раньше, но появился и ряд новых тем, и среди них — тема христианской религии. Эта тема очень мало занимала Мандевиля в первом томе «Басни», здесь же его заставила обратиться к ней обрушившаяся на него критика.

III. Сатирическая атака на лицемерие

амфлет «Возроптавший улей» был подготовлен предшествующими поэтическими опытами Мандевиля, его подражаниями Лафонтену, Эзопу и Скаррону, с которых он начал свою литературную деятельность. Схему сюжета Мандевиль мог взять у Эзопа. В эзоповской басне «Пчелы и Зевс» рассказывается о пчелах, явившихся к Зевсу с просьбой дать им силу поражать жалом всякого, кто подойдет к сотам; разгневавшийся на их злонравие Зевс сделал так, чтобы, ужалив кого-нибудь, они тотчас теряли жало, а вместе с ним и жизнь. Тема ропщущих пчел, их обращения к Зевсу и наказания, которое Зевс на них налагает, удовлетворяя их просьбу, является общей у Эзопа и Мандевиля. Однако весьма различны, даже противоположны, решения этой темы. Мораль басни Эзопа проста и очевидна: злобные люди сами себе приносят вред. Мораль же басни Мандевиля сложна и парадоксальна: то, что считается злом в каждом отдельном индивидууме, является благом для общества в целом. Усложнение содержания модифицировало и форму, и Мандевиль признавался, что затрудняется точно определить, к какому жанру относятся написанные им строфы.

И все же он напрасно колебался в определении рода своего произведения. Его история пчелиного улья содержала все элементы сатиры. Сатирические образы лиц различных профессий и занятий, разного состояния и положения в обществе, погрязших во всевозможных пороках, иллюстрировали мысль Мандевиля о том, что искусное политическое управление создает хорошо организованное общественное целое из самых презренных частей. А ироническое описание того, к чему в конце концов пришли пчелы, став честными и порядочными, служило утверждению его основного тезиса о полезности пороков во всех великих, богатых и могущественных государствах. Чтобы предупредить неправильное толкование басни как сатиры на добродетель и как апологию порока, Мандевиль в «Предисловии» к изданию 1714 г. ясно рассказал о намерении, с которым она была написана. Главная цель басни заключалась в том, чтобы, во-первых, показать невозможность наслаждаться теми жизненными удобствами, которыми располагает трудолюбивая, богатая и могущественная нация, и одновременно обладать «всеми благословенными добродетелями и невинностью» и, во-вторых, разоблачить безрассудство тех, кто, стремясь к богатству и будучи жаден до всех благ, в то же время громко порицает пороки и неудобства, совершенно неизбежные при таком строе жизни. Против этих лиц и было направлено острие сатиры.

Ни у кого никогда не вызывало сомнения, какую страну следует понимать под пчелиным ульем. В большом, богатом и воинственном улье, счастливо управляемом на началах ограниченной монархии, всякий узнавал послереволюционную Англию. Однако вопрос об объекте мандевилевской сатиры обсуждается до сих пор. Так, Т. Хорн в своей книге «Социальная мысль Бернарда Мандевиля» полагает, что, создавая «Возроптавший улей», Мандевиль имел в виду деятельность «Общества для исправления нравов», что именно взгляды членов этой ассоциации были непосредственным объектом его атаки (см. 37, 7). «Общество для исправления нравов» возникло в Лондоне в 1692 г. и в начале следующего столетия, в период правления королевы Анны, представляло собой довольно широкую организацию, развернувшую по всей стране активную деятельность. Для борьбы против бытовавшей еще со времен реставрации Стюартов распущенности нравов объединились и англиканские «низкоцерковники», и диссиденты, и простые миряне. Члены «Общества» издавали множество памфлетов, направленных против пьянства, сквернословия и разного рода непристойного поведения, выступали с лекциями и проповедями. Считая, что судьи и местные власти ведут себя слишком нерадиво в деле ограждения достоинства граждан, защиты женщин от оскорблений и установления хотя бы видимого порядка, они брали на себя инициативу возбуждения судебных дел, писали доносы, давали показания в судах. Результатом этого были десятки тысяч судебных преследований. Вместе с тем в некоторых английских кругах все эти акции «Общества» вызывали недовольство. «Высокоцерковники» не одобряли деятельности «Общества», апеллировавшего не к церковному, а к светскому суду, и считали, что для борьбы с безнравственностью надо возвратиться к строгости древней церкви (см. 28, 344). Некоторые просто не хотели поощрять доносительство, и многие судьи вообще отказывались выслушивать показания филантропов-доносчиков. Во всяком случае работа «Общества для исправления нравов» была заметным явлением в английской жизни. На нее откликнулся Даниэль Дефо в своей поэме «Исправление нравов» (1702), она не могла не обратить на себя и внимание Мандевиля. Однако ограничивать объект его сатиры только членами этого «Общества» было бы явным сужением ее значимости.