Часто людям казалось, что где-нибудь в другом месте жизнь будет немного сытнее, поэтому перекочевывали зачастую целыми деревнями с больными стариками, маленькими, распухшими от голода детишками, заполняли собой вокзалы в ожидании поездов, в которые можно бы было втиснуться. Поезда ходили нерегулярно, никакого расписания не существовало, иногда их не было несколько дней. А так как со старых мест снималось все население России, отправляясь на поиски чего-то лучшего, то вокзалы, конечно же, были переполнены этими несчастными людьми. Многим приходилось проводить на вокзале несколько недель, и все залы ожидания были заняты этим бездомным людом. Все шевелилось серой уродливой массой, многие спали, подложив под себя, опасаясь кражи, все свое имущество, состоявшее только из одного мешка да каких-то засаленных свертков. Лица у всех без исключения были страдальческими даже во сне. Часто они громко стонали или с ужасом вскрикивали, но никто не обращал никакого внимания на это. Гул в этих смрадных залах стоял такой, что никто и не разобрался бы, кто кричит в бреду, а кто из-за того, что его, возможно, ограбили. Дети, совсем маленькие, грязные, с огромными от голода животами, похожие на паучков, ползали тут же. Никто за ними не смотрел. Зачастую и смотреть за ними уже было некому. Много в то время появилось таких брошенных детей. Те, что постарше, иногда даже умудрялись играть и бегать, перескакивая через все, что попадалось на их дороге. А если удавалось, то воровали что-то (в основном это была еда) у зазевавшихся пассажиров, поэтому и выглядели эти дети немного лучше самых маленьких. Маленький не мог украсть. Не накормят взрослые — вот и пропал.

За несколько часов до прихода поезда на станции каким-то образом разносился слух, что вот-вот прибудет поезд, и вся эта толпа живой непроходимой стеной двигалась на платформы, которые и так были забиты людьми. Наконец, подходил поезд, и не успевал машинист остановить всю эту трещавшую по швам гусеницу, состоящую из товарных вагонов, как с руганью, плачем и криками вся толпа бросалась вперед, стараясь прямо на ходу вскочить в какой-нибудь вагон. Цель этой атаки была одна — во что бы то ни стало очутиться в таком долгожданном вагоне. Не мудрено, что я и близкие тех людей, с которыми мама пустилась в путешествие, страшно волновались и представляли разные ужасы. Вагоны заполнялись с молниеносной быстротой в основном теми, кто был сильнее, моложе и ловчее остальных. Слабые же, старые или те, кто еще не научился ломиться вперед с громкой руганью, пробивая себе дорогу главным образом кулаками, занимали каждый уголок или ступеньку, к которой можно было прицепиться. На крыше ехали опять же более сильные. Остальные путешествующие садились или становились на буфера, на междувагонные прицепы и т.п. Нередко во время хода поезда эти «наружные» пассажиры сваливались оттуда, не имея больше сил держаться за ледяные чугунные части вагонов, а летом, может быть, просто от смертельной усталости. Много тогда погибало людей подобным образом. Но никого такое опасное путешествие, казалось, не пугало, поскольку не было иного выхода.

И вот моя нежная, миниатюрная мама попала в такой «поездной водоворот». Когда, как она потом рассказывала, поезд подошел к перрону и все, как обычно, ринулись к вагонам, она сразу же всех из своей компании растеряла, оставшись одна среди дико воющих чужих людей. Эта толпа вынесла ее на перрон. В вагон она так и не смогла протиснуться, так как ее прижали к вагону так, что она не могла и пошевелиться. Когда весь поезд сверху донизу заполнился людьми, облепившими его крыши и все, что только было возможно, толпа понемногу стихла, и стала, переругиваясь, устраиваться покрепче на своих местах. А моя мама все еще стояла на перроне, вплотную прижатая к колесу вагона другими, не попавшими на этот поезд. Она, бедная, так измоталась, устала и ослабела, что ей в тот момент казалось безразличным даже то, что поезд может тронуться с места до того, как она каким-то чудом все-таки оторвется от этого колеса. Единственное, что осталось в ней, так это мысль обо мне, и она стала молиться, чтобы Господь Всемогущий не оставил меня милостью своей. В этот момент неизвестно откуда взявшиеся руки подхватили ее и перетащили на маленькую открытую площадку между вагонами. Мама навсегда запомнила этого человека и потом подробно мне его описывала. Был он для нее, словно чудесный посланник с неба, а не обыкновенный солдат в старой замызганной серой шинели. Посмотрел он на маму, печально ухмыльнулся и сказал: «Ничего, тетка, лезь, уж не пропадать же тебе. Если и пропадать на этой старой кастрюле, так уж всем миром вместе. Все ж веселее будет». И закрепил маму возле чугунной ручки. Начинало темнеть, скоро и совсем ночь наступила. Поезд шел неровно — то очень медленно, то с горы вдруг слишком быстро. Нужно было всеми силами держаться за чугунную ручку, чтобы не вывалиться от толчков на быстро пробегающую мимо насыпь. Солдата, вытащившего маму на площадку, она больше не видела — не то он соскочил где-то в темноте, не то перелез куда-нибудь в более удобное место. Когда стало светать, сколько мама ни присматривалась к окружающим ее лицам, но так и не смогла его найти. Он так же таинственно исчез, как и появился в один из критических моментов ее жизни. Поездка, занимавшая прежде в нормальное время около двенадцати часов, растянулась теперь на двое суток. Доехало из маминой первоначальной компании не больше половины, другие же, как мы позже узнали, так и не смогли сесть на поезд, и вернулись домой, просидев на вокзале более суток.

Доехав до станции, где наши милые мешочники должны были выменять свое зеленое сукно на продукты, они, наконец, совершенно потрясенные и изнеможенные таким тяжелым путешествием, все же обрадовались, что остались целы. Пошли на вокзал расспрашивать, где находится столь желанная деревня. Оказалось, что верстах в десяти от станции. После такого неимоверно тяжелого пути надо было еще несколько часов идти пешком до деревни. Весна была почти в полном разгаре, а это означало, что дороги размыты, везде слякоть от тающего снега и грязь непроходимая. Густая, липкая грязь налипала на ноги, идти было все труднее и труднее, каждый ботинок, казалось, весил несколько пудов. Все-таки они достигли своей цели, чтобы в итоге узнать, что все эти легенды о богатстве и изобилии здешних мест были преувеличены. Может, и было у этих мужиков что-то из продовольствия, поскольку они еще не выглядели окончательно оголодавшими, но продавать что-либо или менять никто из них не соглашался. Наши пилигримы в полном отчаянии от такой неудачи, изможденные и голодные, уговорили все-таки одну семью за все куски сукна, которые у них были, приютить их на ночь и накормить. В конце концов хозяйка так разжалобилась, что и сукно не захотела брать. Но наши решили отблагодарить их за гостеприимство и, уходя, оставили им все, что составляло цель их поездки сюда.

Дорога домой тоже была тяжелой, повезло им только в том, что не пришлось долго ждать поезда на вокзале и что удалось втиснуться в теплушку. Собственно, это был обычный пустой вагон, служивший прежде для перевозки скота, теперь же весь скот на Руси перевелся, а в вагонах этих стали возить народ. Все пассажиры сидели на полу, тесно прижавшись друг к другу. На остановках в переполненную теплушку народ все равно лез, зачастую по плечам и головам уже спящих там людей. Среди этой толпы часто ехали больные тифом, в жару, часто без сознания, они или глухо стонали, или начинали в бреду что-то громко выкрикивать. Здоровые люди так и оставались прижатыми к больным, и ничего сделать было нельзя, некуда было отодвинуться. Нужно было ждать ближайшей остановки и надеяться, что там этих больных снимут с поезда и отвезут в больницу. Когда же поезд делал остановки только на крупных станциях с длинными перегонами между ними, тифозные умирали, не дождавшись, пока их снимут с поезда, а пассажирам приходилось ехать несколько часов, прижавшись к покойнику. В таком вот эшелоне мама и ехала обратно домой. Когда она приехала и немного отдохнула, все как будто опять вошло в норму, только через время она начала жаловаться на головные боли и какое-то небывалое недомогание, но так как в то время никто не чувствовал себя полностью здоровым, особого внимания на это я не обратила. Но со временем это недомогание перешло в серьезное заболевание мамы с последствиями, описанными ранее в этой главе.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: