В кармане вибрирует телефон. Сегодня утром, даже не встав с постели, я написал Роберту:

Не могу двигаться. Все мышцы болят. В этом виноват ты.

Он наверняка ещё спал. Достаю телефон и проверяю сообщение.

Так вам и надо, старичок вы наш.

Но я всё ещё могу завалить тебя на тестах.

Ха-ха. Эндрю, вы же знаете, что я шучу! (Никакого мистера Мак. Вы заметили? Да?)

Я заметил ;)

Поднимаю глаза и вижу, что Майя и Даг обмениваются довольными взглядами.

— Что? — спрашиваю я.

— Ты улыбаешься, — говорит Майя. — Твой новый парень?

Беру кусок бекона и притворяюсь, что не услышал вопрос.

— Здесь пахнет дымом, — говорю я тёте Уитни, наливая в стакан молоко.

Она забирает у меня пакет с молоком, проверяет, сколько там осталось, и ставит обратно в холодильник.

— Хорошо спалось?

— Да, — отвечаю я. — Вполне. — Но не долго. Спиногрызы проснулись рано.

В попытке избавится от зажатости потягиваюсь сначала левой рукой за головой, потом правой. Эндрю не единственный, у кого сегодня утром болят мышцы. Но эта боль напоминает мне о прошлом вечере, и я смакую каждое её проявление.

— Прости, что пришлось оставить детей в твоей комнате, — говорит тётя Уитни, добавляя в список покупок молоко. — Не было другого места. Этот дом такой маленький.

Я уверен, что она говорит это, как своё обычное наблюдение, но подтекст, звучащий в подобных комментариях в течение уже нескольких лет, доходит до меня быстро. Все женщины Уэстфолл живут в больших домах, соответствующих их «божественному» статусу врачей (тетя Уэстфолл — неврология; тётя Оливия — отоларингология, причудливое слово из области медицины, связанной с ухом, носом и горлом). Наш дом — для них просто лачуга, которая, ясное дело, не дотягивает до уровня их младшего брата. Я гоню плохие мысли и стараюсь думать о тётушках хорошо.

— Как чувствовал себя сегодня утром отец?

Она качает головой.

— Он борется. Он цепляется за жизнь, используя любую возможность, но... — тетя Уитни тяжело вздыхает и её глаза наполняются слезами. — Он умирает, Роберт.

— Но вы только что сказали, что он борется.

— Я имею в виду, что его внутренние органы отказывают. Осталось совсем мало времени. Он выглядит плохо, и мне хочется верить, что он в полном забытьи и смерть будет просто коротким переходом с этого мира прямо на Небеса, — она слабо улыбается и шмыгает носом. — Ты, правда, не против сходить в магазин?

— Нет, не против.

— Я бы сама сходила, но кто-то должен оставаться с твоим отцом.

Я зверею. Кто-то. Правильно.

— Где мама?

— Не знаю. По-видимому, у неё есть куда более важные задачи, чем оставаться рядом с мужем, — говорит тётя Уитни, добавляет к списку рыбные палочки и вручает его мне. — Сначала забеги в соседний «Холмарк» и посмотри, есть ли у них паззлы. Кто-то сложил последний паззл прошлой ночью.

В «Холмарке» я выбираю самый сложный паззл — двухстороннюю мозаику из двухсот фрагментов без каких-либо отметок и подсказок. Надеюсь, что они будут собирать его до своей смерти.

Ненавижу всё, что связано с тобой.

Ого! Я не знал, что мой танец был НАСТОЛЬКО плох.

😊Вы уже забрали Кики?

Открываю в секции замороженных продуктов один из холодильников, достаю три упаковки рыбных палочек и бросаю их в тележку, к пакету с молоком, хлебу и другимпродуктам.

Да.

Чем вы сегодня собираетесь заняться?

Ну, прямо сейчас мы покупаем мороженное.

В «БаскинРоббинс»* или «Колд Стоун Кримери»*?

В «Н-Е-В»* (* прим. пер.: все три — названия магазинов).

Я толкаю тележку на выход из отдела замороженных продуктов и направляюсь к отделу с мороженным.

Эндрю в одной руке держит дочку, а открытую дверь холодильника придерживает бедром. Свободной рукой он перекладывает упаковки с мороженным.

Немного холодновато для шортов, не думаете? Но, хм, симпатичные ноги.

По мне, так очень симпатичные. С лёгким слоем растительности каштанового цвета, как и завитки волос, всегда выглядывающих из воротников его рубашек. Смотрю, как он старается удержать на руках Кики, телефон и мороженное. Эндрю одет в шорты цвета хаки, шлепанцы и толстовку с надписью «Университет Оклахомы». Если бы я его не знал, то принял бы за студента колледжа.

Эндрю читает моё сообщение и слегка морщится. Одной рукой набирает ответ.

??? Ты что? Ясновидящий?

Он улыбается Кики, кладя в стоящую у ног корзину две полукилограммовые упаковки с мороженным, и я, приближаясь, слышу, как он говорит:

— Представляешь, кое-кто думает, что у меня симпатичные ноги. А что ты думаешь?

— Я думаю, что она бы согласилась, если бы ноги не выглядели слегка жутковато, — говорю я, останавливая свою тележку возле его корзины.

Эндрю резко поворачивается в мою сторону. Он глуповато улыбается, и его уши слегка краснеют. Внезапно все мысли о паззлах и о том, что я — гость в собственном доме, улетучиваются.

Кики вертится у него на руках, стараясь меня увидеть, и Эндрю приходится подхватить её, чтобы удержать. Знакомая мне с фотографий малышка держит в руках пятнистую мягкую собаку в летнем платьице. Мощные лапки игрушки затянуты в маленькие белые сандалики.

Эндрю прижимается щекой к щеке дочки и говорит тихим голосом заговорщика:

— Это — папин друг, Роберт. Он хитрый, но не нужно его в этом винить. Он умеет танцевать даги¹⁹ так, как никто другой.

Кики хихикает и прячет лицо за шеей своего отца.

— Мне нравится твоя собака, — говорю я. — Как её зовут?

— Кики, ты хочешь сказать Роберту, как зовут твою собаку?

По-видимому, не хочет. Поэтому я начинаю угадывать.

— Дай-ка подумать... Ральф? — в ответ тишина. — Джордж? Бруно? — Эндрю морщиться и дёргает за маленькое платьице на собаке, как бы намекая, что собака — это она. — Дейзи?

Кики резко оборачивается и впивается в меня такими же как у Эндрю серыми глазами. Она выглядит немного взволнованно, даже обиженно и выдает:

— Спот!

— А-а-а, Спот. Отличное имя. Платье! Конечно же! Какой я глупый. Должен был догадаться.

Я смотрю на Эндрю взглядом «Ну, спасибо, чувак!».

Он подмигивает и внимательно рассматривает содержимое моей тележки:

— Так что ты тут делаешь, друг мой? Я и не знал, что у тебя такой разносторонний вкус. У тебя там чертовски много рыбных палочек. Думаю, если их все вытянуть из упаковки, то получится воссоздать целую рыбную стаю.

Протягиваю ему список покупок:

— В нашем доме сейчас целая толпа.

Его улыбка исчезает, и он смотрит на меня несколько секунд изучающе:

— Твой отец...

— Нет. Ещё нет. Но уже недолго осталось. Они не хотят оставлять его одного, поэтому сегодня я — ответственный за покупки.

— Я могу чем-то помочь?

Ты можешь забрать меня к себе домой. И помочь мне почувствовать себя хоть кому-то нужным.

— Нет, но спасибо, — я бросаю взгляд в его корзину, стоящую на полу. — А кому это пирожное и мороженное?

— Мне! — кричит Кики.

— А «Moo-llenniumCrunch»²⁰ для папы? Да, малышка?

Она тычет пальчиком Эндрю в нос. Мне хочется на них просто смотреть, навсегда сохраняя этот милый момент в своей памяти, и потом, позже, вспомнить и попытаться понять, каково это — быть любимым. И тут у меня появляется идея.

— Ой, а давайте я вас сфотографирую, — говорю я, сжимая в руке свой телефон.

— А-а, нам нравится фотографироваться. Правда, Кики?

Я ловлю момент, когда отец и дочь прижимаются друг к другу щеками и улыбаются, и делаю снимок. Потом показываю Эндрю фотографию. Кики тычет пальчиком в экран:

— Папа.

— Давайте я сделаю ещё одну, с вашего телефона, — предлагаю я.