— Упаси Бог, — поднял руки хлыщ. — Я просто хотел отметить поразительные способности вашего сотрудника.

— В таком случае — благодарю.

— Не стоит.

А я еще считала нашего начальника не очень приятным типом, подумала Скалли. По сравнению с местным хлыщом он — просто образец рыцарственности и гуманизма! Присутствующие оживились, наблюдая эту маленькую дуэль. Лишь у Молдера, пока шла эта перепалка, не дрогнул ни единый мускул на лице. Скалли снова показалось, будто он где-то совсем не здесь.

— Химикаты химикатами, — проговорил Скиннер, погладив лысину, — но следы Эфе-сянин действительно замел неплохо. Оружия нет. Признаков совершения насильственных действий нет. Ос травил, или крыс — вот вам и химикаты. И все. Я думаю, адвокат Вернона будет стараться провести следствие и суд в двадцать четыре часа, и, боюсь, ему это удастся, а мы ничего не сможем противопоставить.

— Все это время мы будем продолжать поиски на территории Дворца и его угодий, — вставил хлыщ. — Возможно, там обнаружатся и еще погреба.

— Бункера, — сказал Скиннер.

— Схроны, — подсказал кто-то из агентов Бюро штата.

— Так, — проговорил Скиннер. — Оружие оружием, но теперь, раз уж мы ввязались в непосредственное соприкосновение с прихожанами и все они задержаны, надо во что бы то ни стало выявить среди них того, кто звонил. Того, кто назвал себя Сидни.

— Безусловно, — неожиданно легко согласился хлыщ. Впрочем, тут было трудно что-либо возразить.

— Если Верной и его ближайшие подручные узнают, кто дал нам наводку, то, скорее всего, мы найдем уже труп Сидни. Если вообще найдем, — Скиннер глубоко вздохнул. — Всё.

— Все свободны, — тут же проговорил хлыщ.

Шесть человек разом поднялись; в том числе и Молдер, который, как оказалось, хотя бы частью сознания присутствовал на совещании. Кто-то вполголоса заговорил о погоде; кто-то закурил. Пожалуй, теперь можно попробовать снова порасспросить Фокса, продумала Скалли. Но ей опять не удалось.

— Агенты Скалли и Молдер, — неожиданно произнес Скиннер, когда те были уже в дверях. — А вас я попрошу остаться.

Когда остальные покинули кабинет — в том числе и хлыщ, с явным сожалением оглянувшийся назад в страстном, но бесплодном желании узнать, о чем пойдет этот приватный разговор, — Скиннер присел на край стола и чуть исподлобья глянул на подчиненных. Он глядел долго.

— Вы поработаете с Верноном Уорреном по прозвищу Эфесянин, — угрюмо сказал он затем. — Пока он тут, под рукой.

— Что вы имеете в виду, сэр? — с почти издевательской вежливостью уточнила Скалли. Скиннер фыркнул.

— Сам не знаю, — честно признался он. Иногда он позволял себе сделать вид, что играет в открытую. Особенно когда и впрямь играл в открытую. Но, подумала Скалли, у него все равно остается такой вид, словно он лишь делает вид.

Потом она вспомнила хлыща. Нет, лучше уж Скиннер.

— Прощупайте Вернона на предмет его… э… паранормальных способностей.

— Сэр? — чуть подняла брови Скалли.

— Я все сказал.

— Астральное проецирование? Спириту-альный перенос?

— Можете иронизировать, агент Скалли, сколько вашей душеньке угодно. Вы получили приказ.

— Мы полагаем, — Скалли взяла себя в руки и заговорила серьезно, — что Верной просто социопат, параноик. Он прекрасно знает Библию… такая память, такое дословное знание текста, кстати, характерно для некоторых психических расстройств. И он использует это знание, чтобы подчинять людей своей воле и заставлять их делать то, что он хочет.

Она покосилась на Молдера. Молдер молчал. Это начинало раздражать Скалли.

— Верной довел до грани самоубийства шестерых женщин, — неохотно проговорил Скиннер. — Вы сами это видели. Вы сами видели, что не творилось ни малейшего принуждения. Они сами готовы были пить отраву. Поэтому-то нам нечего вменить этому ублюдку в вину… Сами. Он даже на словах ничего не велел им, только молился. Это меня крайне интересует. И тревожит, агент Скалли. Крайне тревожит.

Он помедлил.

— Неровен час, мы получим второй Джонстаун. Вторую Гайану. И тут уж не сошлешься ни на коммунистов, ни на латиноамериканские джунгли, ни на оторванность от людей… Прямо у нас перед носом. Прямо в сердце Теннесси. Чаттануга чу-чу. Поняли?

— Да, сэр, — сказала Скалли.

Молдер молчал.

Девятый полицейский участок Чаттануга, Теннесси 10:45

Там, в схроне, Молдер не успел толком разглядеть Вернона Эфесянина. Все заслонило лицо женщины, внезапной вспышкой возникшее перед ним в душном сумраке и невесть отчего опалившее ему душу. Теперь он постарался вглядеться. Верной был молод и поразительно хладнокровен. И красив. У него было лицо сильного и отнюдь не злого человека, оно могло бы быть даже симпатичным, приятным, располагающим своей спокойной уверенностью и немного стылой, но несомненной внутренней устойчивостью. Если бы не слишком прозрачные, слишком заледеневшие глаза. В них ничего нельзя было прочесть. В них не было глубины, но не было и дна. В них ничего не было.

У него глаза абсолютно безумного человека, думала Скалли, сидя рядом с Молде-ром и глядя на человека, восседавшего напротив. А, между прочим, именно безумцы часто имеют способность подчинять себе нормальных. Нормальные люди слишком часто сомневаются, а вот безумцы не сомневаются никогда и ни в чем. Особенно — в собственной правоте. Вспомнить хоть Гитлера. О, если бы можно было любого чересчур уверенного в своей правоте человека освидетельствовать, как безумца — насколько спокойнее и легче жилось бы людям на земле!

Увы…

Зато глаза пожилого и пухлощекого, отмеченного нездоровой полнотой адвоката, расположившегося рядом с Верноном, говорили слишком о многом. Они то бегали, то принимались суетливо моргать, то с вызовом вперялись в Скалли или в Молдера… Адвокат напускал на себя уверенность. А стало быть, уверен совсем не был.

— Я знал, что вы придете ко мне, — тихо и очень спокойно проговорил Верной, не ожидая вопросов. — Придете за мной. В течение многих веков я это знал. Матфей сказал мне об этом прямо.

Он чуть помедлил. Голос был хрипл ова-лым и бесстрастным — но совсем не походил на прокуренную хрипотцу Сидни. Нет, конечно, подумала Скалли, это не он. С чего бы ему самому доносить на себя? Странная мысль пришла мне в голову, однако… Откуда вдруг? Только из-за того, что некая надломленность ощущается в нем, в этом Верноне? Но, скорее всего, она мне просто мерещится. Усложняю. Он фанатик, какие надломы. Достоевщины тут и в помине нет.

— Узрите: Сатана заключит в узилище некоторых из вас, и бесы его станут пытать вас, и мучить, и проверять крепость вашей веры в течение десяти дней, — Верной чуть улыбнулся. — Будьте верны, и после смерти вас увенчают короною жизни вечной, истинной…

— По-моему, это написано над вратами храма в Смирне, — наконец-то подал голос Молдер. — А ваша церковь — это что-то вроде храма Воскресения в Эфесе, я это понимаю так…

— Моя церковь называется церковью Семи Звезд, — снисходительно ответил Вер-нон. — Она объединяет все семь церквей, получавших откровения. Никто из моих прихожан не имеет ни малейшего отношения к Эфесской церкви Воскресения.

— А вы?

Адвокат заморгал и заерзал.

— Я — другое дело. Я присутствовал, когда Иоанн Богослов принес людям послание Апокалипсиса.

Это не допрос, а коллективный бред, подумала Скалли. Если так пойдет, мы будем беседовать часами. А часы идут, часы дороги. Может, он просто выгадывает время?

— Послушайте, мистер Уоррен, — решительно сказала она, пытаясь взять ситуацию под контроль. Не вовремя на Молдера накатил период задумчивости, ох, не вовремя он снова стал рохлей… Не вовремя… Долго это будет продолжаться, интересно? — Если бы, например, Сидни на поверку оказался неверующим, был бы он увенчан в конце концов короной жизни? Ведь он все же был вашим прихожанином?

— Это провокационный вопрос, — тут же сказал адвокат. — Верной, можете не отвечать. Среди прихожан Дворца Семи Звезд нет ни одного человека по имени Сидни.