В Ялту поэт приехал в конце октября. Курортный сезон кончался, Чехова никто не навещал, он тяготился своим одиночеством и Бальмонту был рад. 30 октября 1901 года Антон Павлович писал Ольге Леонардовне Книппер: «Сегодня был Бальмонт и обедал со мной». Бывал он у Чехова часто, приходил иногда даже на утренний кофе. 6 ноября писатель сообщал Ольге Леонардовне: «Сегодня у меня Бальмонт. Ему нельзя теперь в Москву, не позволено, иначе бы он побывал у тебя в декабре, и ты бы помогла ему добыть билеты на все пьесы, какие идут в вашем театре. Он славный парень, а главное, я давно уже знаком с ним и считаюсь его приятелем, а он моим».

Как видно из письма, отношения между Чеховым и Бальмонтом были достаточно близкие. В первую их встречу 12 декабря 1895 года, когда Бальмонт и Бунин пришли знакомиться с Чеховым, приехавшим в Москву, писатель воспринял его как поэта, занятого поисками новых форм творчества, и это ему импонировало. А уже в 1902 году Чехов писал Бальмонту: «Вы знаете, я люблю Ваш талант, и каждая Ваша книжка доставляет мне немало удовольствия и волнения».

Вскоре, 14 ноября, в Ялту для лечения приехал на длительный срок Максим Горький. Он был арестован за протестное письмо по поводу событий у Казанского собора (к слову, он тоже был на демонстрации 4 марта) и заключен в нижегородскую тюрьму. Там у него обострился легочный процесс, и под давлением общественности его из тюрьмы освободили. Чехов принимал в его судьбе живое участие, первое время пребывания в Ялте Горький жил у него. Здесь и состоялось знакомство Бальмонта с входившим в славу Горьким. О нем поэт уважительно отзывался как о «значительном имени» в русской литературе, а в связи с выходом повести «Фома Гордеев» отмечал в литературном обзоре для журнала «Атенеум»: «Среди современных писателей М. Горький сразу же занял одно из первых мест».

Вскоре после знакомства Горький писал редактору журнала «Жизнь» В. А. Поссе: «Познакомился с Бальмонтом. Дьявольски интересен и талантлив этот неврастеник. Настраиваю его на демократический лад». Бальмонт увидел в Горьком «законченную сильную личность», человека, расположенного к нему. Их объединяли активное отношение к жизни, идея раскрепощения личности, но по сути они были разными людьми и стояли на разных художественных позициях. Это Бальмонт подчеркнул в стихотворении-посвящении «Горькому» (1901): «Сильный! Ты пришел со дна, / Ты пришел со дна глубокого, чудовищного, мутного. / Мир твой — пропасть, / светлый мир мой — вышина, / Тишь забвенья, / Прелесть тучек, измененность их движенья / Поминутного» и т. д. Сопоставляя Чехова и Горького, Бальмонт отдавал предпочтение Чехову, он был ему ближе и как художник, и как человек. В статье «Имени Чехова» он так выразит впечатление от них: «Один — воплощение душевного изящества, уравновешенной скромности, при полном сознании своих высоких творческих качеств, и вежливость чувства и деликатность во всем. Другой — любопытство возбуждающий, частью даже и трогательный, но больше грубый, душевно угловатый и без надобности резкий человек».

Узнав, что у Чехова гостят два молодых писателя, Лев Толстой пригласил Антона Павловича вместе с ними к себе. Толстой жил в Гаспре в имении графини С. В. Паниной. Встреча состоялась 14 ноября. Толстого Бальмонт и Горький привлекали как писатели, гонимые властями, тут он был на их стороне. Присутствовавший при встрече зять Толстого М. С. Сухотин записал в дневнике: «Три писателя были сегодня: Чехов, Горький, Бальмонт, разговор шел с натужинкой», Бальмонт, по его словам, «все молчал и конфузился». Когда перешли к политическим событиям в России, разговорились. Беседа закончилась приглашением Толстого бывать у него.

Бальмонт воспользовался приглашением, навестил Льва Николаевича 22 ноября и провел у него несколько часов. На этот раз Толстой проявил интерес и к творчеству, и к личности поэта. Он услышал от Бальмонта более подробный рассказ о событиях у Казанского собора, о расправе над демонстрантами, о его высылке. Бальмонт прочел свои стихи, в том числе и стихотворение «Маленький Султан», после чего Лев Николаевич не без укоризны сказал: «А вы все декадентские стихи пишете? Нехорошо, нехорошо».

Толстой, автор трактата «Что такое искусство?», в котором декадентство и символизм оценивались им резко отрицательно, поскольку, по его мнению, противоречат здравому смыслу и не несут нравственного и религиозного содержания, не мог реагировать по-другому на творчество Бальмонта. Поэту хотелось познакомить писателя со стихами о природе, которыми дорожил и надеялся, что они найдут благосклонный отклик. Он прочитал стихотворение «Аромат солнца», начинавшееся так:

Толстой, прослушав, воскликнул: «Ах, какой вздор! Аромат солнца? Какой вздор!..» Об этом эпизоде поэт рассказал сам в статье «О книгах для детей» (Весы. 1908. № 3).

Бальмонт не мог поверить, что Толстой не понял метафорическое содержание стихотворения, и стал доказывать, что у него самого в повести «Казаки» есть нечто подобное в описании природы. По просьбе Толстого он прочел стихотворение «Белая страна», завершающееся почти по-лермонтовски:

После этого Толстой попросил Бальмонта рассказать о себе, и поэт подробно рассказал о своей жизни. В тот вечер и на Толстого, и на присутствующих Бальмонт произвел благоприятное впечатление. Софья Андреевна сообщала сыну Сергею 25 ноября: «Был опять Бальмонт и больше мне понравился тем, что он очень образован и начитан». Позже, в письме от 1 января 1902 года Чехов — в ответ на просьбу Бальмонта узнать о том, какое впечатление произвел он на Толстого, — ответил: «Пока слышал, что Вы произвели на него хорошее впечатление, ему было приятно поговорить с Вами».

К воспоминаниям о встрече с Толстым, столь значимой для него, Бальмонт возвращался не раз. В той же статье в «Весах» он писал: «Быть может, никогда в моей жизни ни один человек так не слушал меня. За одну эту способность — так приникать душой к чужой, чуждой душе, можно бесконечно полюбить Льва Толстого». В «Странице воспоминаний» (1923) Бальмонт изложил ту же мысль несколько по-другому: «Не то сейчас хочется вспоминать, о чем был разговор, а то, что одним взглядом, одним простым вопросом Лев Толстой умел, как исповедник, побудить к полной правде чужое сердце и заставить его мгновенно раскрыться. Видеть это лицо, полное внутреннего света, и не любить его — было нельзя. Слушать этот голос и не слышать полную правду внутреннего зрения — было невозможно».

Крымские встречи оставили в душе Бальмонта неизгладимый след. Почти месяц он пребывал не среди поэтов, у которых зачастую преобладали кружковые интересы, а среди писателей, которые были крупными художниками и личностями во всем. Один Толстой чего стоил! Это заставило его о многом задуматься, а что-то, может быть, и пересмотреть.

Двадцать четвертого ноября Бальмонт не без сожаления покинул Ялту и отправился в деревню Сабынино Курской губернии. Там, верстах в двадцати от Белгорода, находилось имение князя Дмитрия Алексеевича Волконского, замужем за которым была сестра Екатерины Алексеевны Мария. На зиму туда приехали и жена поэта с дочерью. Хозяева предоставили им просторный флигель, у Бальмонта был отдельный кабинет. Для наблюдения над ссыльным поэтом из Курска прислали жандарма — он должен был вести негласный надзор, который в условиях деревни, естественно, превратился в гласный. Архивные документы, между прочим, говорят, что негласный надзор над Бальмонтом осуществлялся и в Крыму, и за границей, когда он туда уехал.

Из Сабынина Бальмонт послал Л. Толстому книгу «Горящие здания» с дарственной надписью и отметками двадцати семи стихотворений, которые могли бы заинтересовать писателя, а его письмо от 6 декабря 1901 года звучало как исповедь. «Эта книга, — писал он Толстому о „Горящих зданиях“, — сплошной крик души разорванной и, если хотите, убогой, уродливой. Но я не откажусь ни от одной страницы и — пока — люблю уродство не меньше, чем гармонию. Может быть, незабываемое впечатление от встречи с Вами перебросит решительно от пропасти к высотам душу, которая блуждает. Вы не знаете, сколько Вы мне дали. Вы, богатый, как Солнце».