Лицо ее исказилось. Она вся дрожит. Она запирается на ключ. И, сжавшись в комок на постели, слушает, слушает всеми нервами.

— Надежда Васильевна… Наденька… Это я… Мосолов… Отоприте…

Она с криком падает на его грудь. С ней истерика.

Сидя на стуле, у ее постели, он ждет, когда она успокоится. Он кладет ее голову к себе на плечо. Гладит по щеке. И ей хорошо от этой ласки.

— Наденька… я все устроил…

— Неужели?..

— Послезавтра, в полковой церкви… после ранней обедни… Свидетели есть… Оглашение завтра…

— Из театра свидетели?

— Зачем?.. Двое купцов, мои приятели… Один доктор… да еще знакомый… Все улажено…

Проспавшись, наконец, после пятидневного дебоша, Садовников, весь распухший и страшный, звонит утром у подъезда Нероновой…

Поля отпирает дверь и хочет хихикнуть. Но уж очень грозен взгляд из-под набухших век. Да тяжел волосатый кулак актера.

— Доложи барыне… Жду! — мрачно изрекает трагик и грузно опускается на затрещавший под ним диван.

Ждет он довольно долго.

Наконец отворяется дверь, и выходит Мосолов.

На нем красивый восточный халат, белая шелковая рубашка, сафьяновые туфли, шитые золотом, с загнутыми носками. Совсем как на сцене. В руках у него настоящая турецкая трубка — подношение поклонников.

Он останавливается на пороге, кланяется гостю и выжидательно улыбается.

Садовников глядит стеклянными глазами на соперника. Он даже забыл встать.

— Вы… к жене?..

Миг молчания.

— Прошу извинить… Она больна… И принять вас не может…

Трагик встает. Кровь кидается ему в лицо. Он ударяет кулаком по столу с такой силой, что лампа, покачнувшись, падает и разбивается вдребезги…

И со странной, зловещей тоской слышит этот жалобный звук притаившаяся за дверью Надежда Васильевна… «Разбилась… как счастье мое…» — проносится где-то в подсознании. И тонет опять в трепете тревоги.

— Какого черта вы тут делаете? — гремит мощный голос. И стекла слабо звенят в маленькой комнате. — К дьяволу!.. Где Надя?.. Я к Наде пришел…

Он двинулся было к двери. Но Мосолов загораживает ее своей изящной фигурой.

— Прежде всего, она вам — не Надя, а Надежда Васильевна Мосолова. Мы вчера обвенчались с ней!.. А… вы этого не знали?.. Вы, значит, не были в театре? А теперь, так как жена моя больна, и принять вас не может, то… прошу мне передать…

Он смолкает внезапно.

Трагик, пошатнувшись, хватается за край стола. Бархатная скатерть сползает. С глухим стуком падает на ковер бронзовая пепельница.

Садовников опускается в кресло, облокачивается на стол и прячет лицо в руках.

«Неужели плачет?..» — испуганно думает Мосолов, глядя на широкие плечи и упрямый затылок. Как беспомощен, как жалок сейчас этот большой человек!

«Боже, Боже… что я сделала? — рыдающими звуками шепчет за дверью Надежда Васильевна. — Сама… своими руками… Поддержи меня, Владычица!.. Ведь для Верочки… для нее одной…»

Как тихо в гостиной!.. Мосолов еле дышит. Угас блеск его глаз.

Садовников поднимает голову и тупо глядит перед собой.

Потом встает, оглядывается, не поднимая головы, с трудом ворочая шеей, как бык, готовый ринуться в бой. Взгляд его падает на загнутые носки красных сафьяновых туфель.

Он смотрит на Мосолова, словно видит его в первый раз. Мутен и тяжел этот взгляд.

«Пропил я мое счастье, — мелькают обрывки мыслей во вдруг опустевшей голове. — Неужто из-за Верки?..»

Он чего-то ищет глазами. Потом идет к двери медленно, тяжко, как медведь, ступая на всю пятку.

Мосолов подает ему шапку. Только тут Садовников приходит в себя. Угрюмо глядит он опять в смущенное и все-таки жизнерадостное лицо.

— Н-ну!.. Совет да любовь!.. Дай ей Бог не скаяться… Меня она побоялась, что счастья ей не дам… В вас поверила… А вы-то… Э-эх!..

Он махнул рукой.

Дверь этого дома закрылась за ним навсегда.

Рядом в комнате, спрятавшись за занавес, Надежда Васильевна глядит на него, когда он идет под окном тяжелыми шагами, повесив голову. Весь такой крупный, могучий, созданный для власти!..

Она не замечает градом бегущих слез.

Она должна была так поступить. Должна была отгородиться от него высокой стеной… Такой высокой, чтоб из-за нее не услышать его мольбы о прощении. Такой, глухой стеной, за которой замрет беззвучно ее собственная тоска по нем, ее жгучие сожаления о потерянном… В тот роковой день разрыва с Садовниковым, не поняла ли она мгновенно, какое жестокое будущее готовит его ревность к прошлому не только ей самой, но, главное, ее Верочке?.. Себе обиду простить она могла. Ребенку — нет…

«Он замучил бы нас обеих… А Саша — ангел… Конечно, ревность — такой ад… Кто не страдал сам, не поймет… Смерть легче… За что же клясть его теперь?.. Ах, если б только мне забыть его!.. Если б когда-нибудь забыть его ласку…»

Она рыдает, спрятав лицо в занавеси окна.

Мягкие руки обхватывают ее сзади. И кудрявая голова прижимается к ее плечу.

— Наденька… Милая…

— Оставь!.. Оставь меня! — жалобно кричит она. Убегает в спальню и запирается на ключ.

Он смотрит ей вслед, закусив губы. Глаза его уже не смеются.

Наконец назначен Венецианский купец, которого так долго репетировали… Садовников — Шейлок. Неронова должна играть Порцию. Но, имея в виду все происшедшее, деликатный антрепренер извещает ее письмом, что роль передана другой артистке. Мосолов, играющий Грациано, тоже освобожден от роли.

Антрепренер вздохнул свободно за все эти ужасные дни. Гастролер явился на репетицию трезвый, мрачный, но вполне корректный. Он сразу взял настоящий тон, и все подтянулись.

В утро генеральной репетиции Надежда Васильевна лихорадочно одевается и выходит.

— Куда ты, Надя? — спрашивает ее муж.

— Я играю завтра… До свиданья, Саша!.. Боюсь опоздать.

— Играешь?.. Ты?.. Ведь ты же отказалась…

— И глупо… Дело прежде всего… Наконец… мне будет легче так… Не держи меня, Сашенька, ради Бога!..

— Я пойду с тобой, — говорит он, и глаза его темнеют.

— Как хочешь, — устало бросает она. — Но, по-моему, раз ты идешь туда, почему бы тебе и не играть?

— Я роли не знаю, — капризно отвечает он.

— Выучишь… Ах, Саша, Саша!..

Она подходит. Кладет ему руки на плечи. Смотрит матерински нежным взглядом в его огорченное лицо. Потом целует его веки с длинными загнутыми ресницами. И глубокий вздох срывается у нее.

«Неужели пришла?» — в один голос удивляются актеры, услыхав за кулисами голос Надежды Васильевны. И все с жестоким любопытством оглядываются на Садовникова.

Он не докончил фразы. Побледнел. Пристально смотрит за кулису, откуда несется ее взволнованный, короткий смех.

Вошла. И точно обожгла взглядом лицо Садовникова. На него первого, на него одного посмотрела… И тотчас отвернулась. И все без слов поняли, что она его не разлюбила, что она несчастна.

Мосолов слишком весел. Всем неловко от его веселья.

Шейлок и Порция до последнего акта трагедии не встречаются. Но Грациано — Мосолов — должен с первого же акта играть с Шейлоком. Все следят за ними. Они коротко, но вежливо раскланиваются издали, как незнакомые люди, встретившиеся в одной гостиной.

Порция и Нерисса выходят на авансцену.

Надежда Васильевна читает свою роль однозвучно, словно затверженный урок:

«Мозг может изобретать законы для крови, но горячая натура перепрыгивает через холодное правило…

Впрочем, такое рассуждение некстати теперь, когда мне предстоит выбрать себе мужа…»

И вдруг этот однозвучный голос начинает вибрировать:

«Увы!.. К чему я говорю — «выбрать»? Я не имею права ни избрать того, кого сама желала бы… ни отказать тому, кто мне не нравится…»

Спазм на миг перехватывает ее горло. Все встрепенулись, переглядываются… Смотрят на Садовникова. У него дрогнули веки. Ресницы опустились… Мосолов, чуть-чуть сощурившись, с застывшей улыбкой стоит у кулисы и глядит на жену.