Кто она?.. Куда едет?.. Когда вернется? Кто ждет ее там, далеко?.. И кто этот спутник, к плечу которого она прижалась с блаженной улыбкой?

Что знает она о нем?.. Он сказал, что женат. Не все ли равно, раз он здесь и всегда будет с нею, когда она позовет? Разве мог он не кинуться на ее призыв? Разве мог он забыть ее ласки?

«Это ты говоришь, или я это думаю?..» Ах, все равно!.. Все равно… Не может быть иначе… Они встретились случайно. Но теперь их пути скрестились. И кто знает, что такое «случайно»?.. Нет в эту минуту для нее никого ближе, никого дороже.

И он чувствует так же. Он почувствовал это, получив ее письмо. Дрогнули все нервы в ответ на ее «хочу!..». Она кинула ему приказ, как царица рабу… Разве может не повиноваться влюбленный раб?

«Ты забыл обо мне… Не писал…» Она сказала это или только подумала?.. Но он уже угадал ее мысли… О чем было писать?.. Он ждал. Ведь, она обещала позвать… Неужели обещала?.. Ха!.. ха!.. ха!.. А ведь она забыла об этом сама… Да… да… Когда уезжала из Казани и чуть не плакала, она обещала… Как быстро, однако, исчезло все из ее памяти!

И какой-то тайный голос шепчет ей, что опять она первая забудет и эту ночь, и эти глаза, и эти уста, и эту ласку.

«Ну что ж?.. Пусть так!.. Но этот час мой!»

Они приехали, наконец, в Саратов, где ее ждали.

Две недели с лишком они не разлучались.

Внезапно разомкнулось волшебное кольцо. И оба они почувствовали, что свободны.

— Мне надо ехать, — говорит он, пряча письмо от жены.

Лицо у него деловое и озабоченное. И она не спрашивает: зачем? Куда? Служба или семья? Не все ли равно? Она твердо знает, что на этот раз не будет ни страдать, ни плакать от разлуки. «Точно отрезало…» Был сон. Разбудили. А теперь надо жить. И сама она такая трезвая, деловитая и озабоченная. Она тоже вспомнила о Вере, об Опочинине. Почему от них до сих пор нет известий?

Расстаются они спокойно, скорее дружески, чем влюбленно, благодарные друг другу за счастье, но без обещаний, без договоров и клятв.

В этот вечер она играет с увлечением, а вернувшись, сладко засыпает, радуясь одиночеству, чувствуя облегчение.

На другой день в театре ей подают письмо из N***. Адрес безграмотно написан незнакомой рукой. Сердце ее сжимается.

Это пишет Поля. Она извещает барыню, что дома у них все благополучно и барышня здорова. А Опочинина разбил паралич.

«Было это вскорости по вашем отъезде, на другой же день. И вот я барышню две недели, почитай, молила: «Отпишите да отпишите мамашеньке об этом…» А они уперлись, и хоть бы что! Вы их характер знаете… Сейчас их превосходительству лучше, а сначала думали, что помрут. Все еще лежат в постели, и на головке у них лед, и никого к ним не допускают».

Надежда Васильевна садится в кресло и плачет.

«Это я убила его… Я…»

Выплакавшись, она крупными шагами ходит по номеру гостиницы, обдумывая положение.

Да, бесспорно, здесь есть ее вина. Он много работал за этот год, сильно уставал и сильно волновался. Вместо того, чтобы отдохнуть в ее обществе, он ревновал, ссорился, мучился.

Но могла ли она поступать иначе? Отдаваться ему без любви, из жалости, из каких-то налагаемых давностью прав?

Нет!

Должна ли она была подавить свое влечение к Бутурлину, убить в себе жажду счастья?

Нет!

В чем же ее вина?

Лишь в том, что за свободу своей души она боролась слишком страстно. Она была резка и беспощадна в последнем объяснении.

Она уезжала, а он уже заболевал. Если б он мог встать, быть может, он проводил ее, и они помирились бы… Слезы опять навертываются на ее глаза.

Десять лет любви. Десять лет жизни — душа в душу. Преданность, верность, нежность… Боже, да можно ли это забыть!

Вдруг мысли ее принимают другое направление.

Он мог умереть, пока она наслаждалась и ликовала. И она не знала бы ничего… Но почему она узнала так поздно?

Она вынимает письмо из кармана и внимательно перечитывает его.

Ноги у нее ослабели. Она садится, и пот выступает у нее на лбу.

Почему Вера так упорно отказывалась писать ей об Опочинине? Ведь она всегда казалась привязанной к нему…

Почему вообще не прислала ни строчки?

Многое вдруг вспоминается сейчас: как накануне отъезда дочь легла спать, не простившись, как она не поднялась утром, чтоб проводить мать… Взволнованная тогда ссорой с Опочининым, а затем в своем чувственном бреду Надежда Васильевна почти бессознательно отмечала эти подробности. Теперь они всплыли.

И было в них что-то жуткое.

На другой день приходит письмо от Спримона. Он молчал, уверенный, что Верочка давно написала матери. Посоветовавшись с полковницей Карповой, они решили уведомить ее о болезни Опочинина. Опасность уже миновала. Пусть она работает спокойно!

Своевременно заканчивает она гастроли, но продолжить их отказывается.

Никого не уведомила она о дне своего выезда. Вера еще гостит у крестной.

Надежда Васильевна возвращается на хутор к вечеру. И в доме поднимается странный переполох. Поля охает, точно кудахчет, очевидно растерянная, очевидно расстроенная. Надежда Васильевна за чаем расспрашивает ее об Опочинине. Губернатору уже разрешено вставать, и его отвезли в имение на месяц.

— И писем нет?

— Не было… Вот что Бог даст нонче… Ах, солнышко наше красное… дорогая моя барынька, — лебезит она, прикладываясь то к ручке, то к плечику. — Уж до чего мы тут без вас соскучились!.. Даже попочка и тот скучал…

Надежда Васильевна, не сознаваясь себе в этом, любит лесть. Она искренно убеждена в привязанности Поли и не придает значения этому пафосу.

— А Верочка что?.. О ней расскажи!

Глаза Поли забегали. Она суетится по комнате, ища чего-то.

— Что ж о них рассказывать? Они свою линию гнут.

— Это что такое? — грозно перебивает хозяйка, сдвигая брови.

Глаза Поли моментально наполняются слезами.

— Ох, барыня!.. Денек один… всего денек без вас мы тут с нею пожили, а уж обид… обид…

— Что врешь-то?

— Спросите Настасью, как я тут плакала… Ничем не потрафишь… Наплачетесь и вы с нею ужо!.. Помянете меня!

— Ах, уйди!.. Только расстроила…

Поля моментально скрывается.

«Здесь что-то неладно», — думает Надежда Васильевна.

На другой день, нарядная, но тревожная, она едет на дачу Карповой.

— Верочка… мама приехала, — кричит полковница в открытую дверь в сад, увидав из окна экипаж Нероновой.

Вера, с книгой сидевшая в беседке, встает, вся выпрямившись. Кровь от лица прихлынула к сердцу.

С легким трепетом рук и губ она поднимается на крыльцо, входит в гостиную.

Надежда Васильевна стоит с полковницей среди комнаты. Услышав шаги дочери, она обрывает речь. Она чувствует, что бледнеет, но с вызовом глядит на дочь, ни шагу не делая ей навстречу. Суровая морщинка легла у нее между бровей.

С порога встречаются их взоры. «Ты не судья мне», — говорит взгляд Надежды Васильевны.

Ресницы Веры невольно опускаются. Быстро, но, не выражая ни малейшей радости, подходит она и целует протянутую руку матери. Надежда Васильевна холодно касается губами ее лба. Обернувшись к полковнице и стараясь улыбнуться с невероятным усилием воли, она продолжает прерванную речь. Полковница переводит круглые, удивленные глаза с одного лица на другое.

«Все знает… — кричит и кипит в душе Надежды Васильевны. — Ну что ж?.. И за это право мое повоюем! Не мне давать отчет девчонке…»

Сели за стол. Подъехал Спримон. Он поседел, подался за этот год. Надежда Васильевна с удивительным самообладанием рассказывает о своих впечатлениях, расспрашивает об Опочинине. Вера сидит безмолвная, бесстрастная.

«Что она знает?.. — думает Надежда Васильевна. — Как узнала?.. Не слышала ли она наше объяснение?.. Ведь она была в саду вечером…» Ах, как сверлят мозг эти мысли!