— Да, несколько сот тонн радиоактивного вещества — это совсем другое дело, — сказал Кингсли.

— Радиоактивные частицы могут вызвать ионизацию в самых уязвимых местах Облака. Электрические разряды, больше уровень ионизации, и все полетит к чертям, — сказал Александров.

Кингсли кивнул.

— Вернемся к нашему старому разговору о том, что мы работаем на постоянном токе, а Облако на переменном. Для работы на переменном токе на больших расстояниях необходимы высоковольтные системы. В нашем теле не может возникать высокое напряжение, поэтому мы и работаем только на постоянном токе. Но Облако способно вырабатывать высокие напряжения, чтобы осуществлять высокочастотную связь на больших расстояниях. А при больших напряжениях несколько заряженных частиц в определенных местах в изолирующем веществе могут привести, как выражается Алекс, к чертовски серьезным повреждениям. Кстати, Алекс, что вы думаете об этом?

Русский был еще менее многословен, чем обычно.

— Плохо, — сказал он.

— А защитный экран? Может быть, он не пропустит ракеты внутрь Облака? — спросил Марлоу.

— Видно, в этом и заключается самая мерзкая часть плана, — ответил Кингсли. — Экран, вероятно, действует на газ, а вовсе не на твердые тела, поэтому он не сможет остановить ракеты. Но пока они не взорвутся, не будет никаких радиоактивных веществ. Я думаю, главное в их плане, чтобы ракеты взорвались, только когда проникнут сквозь экран.

Паркинсон подтвердил это.

— Верно, — сказал он. — Они должны автоматически направляться к любому твердому телу значительных размеров. Таким образом, они попадут прямо в нервные центры Облака. По крайней мере, таков замысел.

Кингсли вскочил и зашагал по комнате, продолжая говорить:

— Все равно, это дикая глупость. Представьте себе, что план не сработает, и взрывы не убьют Облако, а только принесут Облаку серьезный ущерб. Неминуемо последуют ответные действия. Облако может уничтожить всю жизнь на Земле так же безжалостно, как мы по ходу дела давим мух. По-моему, Облако никогда не выказывало особого восторга по поводу существования разумной жизни на планетах.

— Но оно всегда так рассудительно во время бесед, — вставил Лестер.

— Да, но из-за неистовой боли оно может потерять всю свою рассудительность. Во всяком случае, не думаю, что разговоры с нами занимают значительную часть мозга Облака. Наверняка, оно одновременно совершает тысячи других дел. Нет, я не думаю, что мы можем надеяться на сколько-нибудь деликатное отношение. Но будет ничуть не лучше, если удастся убить Облако. Прекращение его нервной деятельности приведет к взрывам колоссальной силы — назовем их предсмертной агонией. По нашим земным масштабам, запасы энергии Облака грандиозны. В случае его неожиданной смерти вся эта энергия высвободится — и опять у нас не будет ни малейшего шанса выжить. Как будто вас запрут в загоне с бешеным слоном, и еще похуже, как сказал бы ирландец.

Наконец, и от этого тоже можно сойти с ума, если Облако будет убито и нам настолько повезет, что мы не подохнем сразу, в дальнейшем мы вынуждены будем жить с диском газа вокруг Солнца. А все мы знаем, к чему это может привести. Таким образом, со всех точек зрения эти действия непонятны. Паркинсон, вы способны объяснить, почему они так поступили?

— Как ни странно, но, по-моему, понимаю. Несколько минут назад Джефф Марлоу заметил, что вы, Кингсли, всегда мыслите логически, но в данном случае нужна не логика, нужно знать людей. Возьмем для начала ваш последний аргумент. Из того, что мы узнали от Облака, можно заключить, что оно собирается оставаться около Солнца от пятидесяти до ста лет. Для большинства людей это все равно, что навсегда.

— Но это совершенно разные вещи. За пятьдесят лет произойдут значительные изменения в земном климате. Если же Облако останется навсегда, это станет настоящей катастрофой.

— Я в этом не сомневаюсь. Я только говорю, что для подавляющего большинства людей совершенно все равно, что произойдет через пятьдесят, или, тем более, через сто лет. Что касается перспективы умереть сразу или впредь существовать с газовым диском вокруг Солнца, тут они решили рискнуть.

— Значит, вы согласны со мной?

— Вовсе нет. При каких обстоятельствах вы пойдете по пути, сопряженному с громадным риском? Нет, даже и не пытайтесь ответить. Послушайте меня. Ответ таков: вы подвергните себя опасности, если все другие возможности будут казаться еще худшими.

— Но другие возможности не хуже. Была возможность ничего не предпринимать, это не было связано с риском.

— А вот и нет. Это было связано с риском, что вы станете всемирным диктатором!

— Бред! Тесто, из которого я сделан, не годится для производства диктаторов. Единственная моя агрессивная черта — терпеть не могу дураков. Да разве я похож на диктатора?

— Увы, Крис, — сказал Марлоу. — Не с нашей точки зрения, конечно, — добавил он поспешно, заметив, что Кингсли готов взорваться, — по мнению Вашингтона — конечно. Когда человек вдруг начинает разговаривать с ними, как с умственно отсталыми школьниками, когда выясняется, что этот человек обладает невиданной мощью, можете ли вы осуждать их за поспешные выводы?

— Но это не объясняет, почему перспектива нашей диктатуры над миром, совершенно нелепая, как мы знаем, могла показаться им худшим вариантом, чем те пагубные действия, которые они предприняли?

— Есть еще одна причина, по которой они никогда не пришли бы к другому решению, — добавил Паркинсон. — Можно, я расскажу историю моей жизни? В детстве я учился в привилегированной школе. В таких заведениях особенно способных ребят обычно поощряют к изучению классиков, может быть, это прозвучит нескромно, я тоже этим занялся. Я получил стипендию в Оксфорде, учился довольно хорошо и обнаружил на двадцать втором году жизни, что моя голова забита бесполезными знаниями, во всяком случае, для человека, не обладающего какими-то выдающимися способностями — а я ими не обладал. Ну, я и поступил на административную службу. И она привела меня к теперешнему моему положению. Мораль истории такова: я пришел в политику совершенно случайно. То же произошло и с другими — я не уникум и не претендую на это. Но нас, случайных рыбешек, ничтожное меньшинство, мы обычно не занимаем особо влиятельных постов. Почти все политики избирают политическую карьеру потому, что она их привлекает, потому, что они стремятся быть в центре внимания, им нужно чувствовать свою власть.

— Какая исповедь, Паркинсон!

— Теперь вы понимаете, о чем я говорю?

— Пока еще весьма смутно. По-вашему, ход мыслей у ведущих политиков таков: они не могут себе представить, что кому-то перспектива стать диктатором может казаться совершенно неприемлемой.

— Теперь мне все стало ясно, Крис, — ухмыльнулся Лестер. — Повсеместное взяточничество, показательные казни для развлечения, никакой пощады ни женщинам, ни детям. Должен сказать, что я рад, что влип во все это.

— Во что — во все это? — спросил русский с некоторым удивлением. — Это вы о возможных массовых погромах и резне?

— Да, Алекс, но довольно об этом.

— Для Кремля потеря власти — худшая вещь, которую они могут себе представить, — сказал Александров.

— Алекс как всегда замечает самое главное, — ответил Паркинсон. — Полная и окончательная потеря власти — вот самая ужасная перспектива, которую политики могут вообразить. Все другое перед этим меркнет.

— Паркинсон, вы меня просто уничтожили. Видит бог, я весьма невысокого мнения о политиках, но я не могу себе представить человека, сколь бы плох он ни был, для которого личное честолюбие значит больше, чем судьба всего живого.

— О, мой дорогой Кингсли, как мало вы знаете людей! Вам известно библейское изречение: «Да не будет знать твоя правая рука, что творит левая»? А известно вам, что оно означает? Оно означает — держите свои мысли в маленьких, удобных непроницаемых отделениях, никогда не давайте им взаимодействовать и противоречить друг другу. Оно означает, что можно ходить в церковь один раз в неделю и спокойно грешить все остальные шесть дней. Вы ошибаетесь, если считаете, что кто-то думает о том, что ракеты несут гибель человечеству. Ни в коем случае. Они рассматривают это, как смелый удар по агрессору, который уже однажды причинил столько вреда населению Земли и привел даже сильнейшие нации на грань гибели. Это дерзкий ответ демократии на угрозу потенциального тирана. О, я не смеюсь, я говорю совершенно серьезно. И не забывайте о словах Гарри Лестера о женщинах и детях. Довольно точно подмечено.