Если бы она это сделала, возможно, он тоже признался бы ей.

Но она этого не сделала. Лежала рядом, а между ними были ее трусость и страх. Лежала, плотно сомкнув глаза, чтобы остановить готовые пролиться слезы.

Ей надо быть сильной. Митч ушел, едва взглянув на нее.

А она все вслушивалась и надеялась, ждала — вот повернется ручка, дверь легко стукнет или будет какой-то другой знак, и окажется, что Митч вернулся, чтобы поцеловать ее на прощание. Но ничего такого не произошло.

Бо с трудом открыла глаза и горько заплакала, давая страданию наполнить сердце.

Не помогало. Когда-то мама говорила ей, что, если выплакаться, становится легче, но Бо всегда была слишком независимой и строптивой, чтобы проверить это. Теперь она знала, что это неправда.

Стало только хуже. В глазах щипало, веки опухли, в груди словно зияла дыра.

Бо горевала, пока темнота за окном не сменилась тусклым серым светом. Вскоре наступит утро, на смену ему придут яркие краски дня, но для Бо ничего не изменится.

Наконец она выползла из постели и поплелась в душ. Как если бы вода и мыло могли исцелить разбитое сердце.

С тех пор как Митч наслаждался бодрящей алабамской осенью, казалось, прошла целая вечность, а на самом деле — всего несколько дней. Изнемогая от жары, в полном обмундировании, он стоял у самолета и наблюдал за посадкой. Как может мужчина бросить всех, кто ему дорог, и считать, что это совершенно нормально?

Портативная рация на ремне заговорила, и Митч взял ее в руки.

— Бэ один девять, — произнес режущий ухо голос.

Митч включил передатчик и ответил уже на ходу. Они ждали отправки с шести ноль-ноль. Не хватало еще одной непредвиденной задержки!

Было время, когда он легко переносил такие накладки. Тогда он верил, что служит важному делу. Теперь ему было трудно думать о чем-либо, кроме как о тех людях, которых он оставил дома.

Митч вошел в здание штаба, на ходу просматривая график учений, вывешенный на стене из шлакоблоков.

Уже ноябрь. Через несколько недель будет День благодарения, а за что ему быть благодарным?

Митч с отвращением фыркнул. Он бывал не в таких переплетах. По сравнению с Панамой это неплохое местечко. Или взять тех парней, которые морозят свои задницы в Боснии. Митч скучал по семье и хотел домой, но никогда не сомневался в причинах, приведших его сюда.

Когда изменились его приоритеты?

Митч нахмурился. Что, черт побери, с ним случилось?

Причина — Бо Боханнон. Не что, а кто.

Вопрос стоит так: что он собирается делать со всем этим?

…Еще один день без письма. Никаких новостей, ни слова от Митча. Бо плелась от почтового ящика обратно к дому, ступая по коричневым листьям, усыпавшим дорожку. Не обращая никакого внимания на яркие хризантемы, она еще раз просмотрела ежедневную почту — нет, она ничего не пропустила.

Два счета, рекламный листок, еще какая-то реклама. И ничего от Митча.

Нельзя сказать, чтобы она на самом деле ждала, что он напишет. Но все же ждала. И каждый день надеялась, заглядывая в ящик, что придет почта. Однако новый день приносил разочарование.

— Ты выглядишь так, как будто потеряла лучшего друга.

Бо оторвалась от бумаг и увидела, что у входа, уперев руки в бока, стоит хозяйка дома, и выражение лица у нее какое-то непривычное.

— Со мной все в порядке, миссис Ренфрю, — сказала Бо. Но ее голос прозвучал неубедительно даже для нее самой.

— Тогда почему ты такая мрачная, как будто твой последний парень удрал вместе с твоей собакой?

Такая своеобразная трактовка не могла не вызвать у Бо смешок.

— Я просто смотрю, нет ли письма.

— Должно быть, важное письмо, как я погляжу. От того красавчика, который крутился здесь не так давно?

— Да, мэм, — удивленно ответила Бо. Она не ожидала, что старая женщина знает о ее связи с Митчем.

Неужели для него это была просто «связь?» Волна отчаяния затопила Бо.

— Выкладывай все, как есть, девушка. Не может быть, чтобы все было плохо, — гудела миссис Ренфрю. — Иди-ка сюда, и давай сядем. Тебе нужно поговорить с кем-нибудь.

Бо кивнула, борясь с подступающими слезами. Она устала делать веселое лицо на работе и переживать в одиночку. Коннор подозревал, что у нее не все в порядке, но она не могла говорить с ним. Только не об этом.

Миссис Ренфрю уселась на скрипучие качели и похлопала по деревянному сиденью рядом с собой:

— Иди сюда. Садись. Ты расскажешь Эмме Джин, что тебя тревожит.

Бо опустилась на сиденье, не зная, что делать дальше. Убаюканная покачиванием и молчаливым соседством старой женщины, она вертела в руках конверты, держа их в руке веером, как карты. Затем сложила их и уронила себе на колени.

Необъятная грудь миссис Ренфрю со вздохом поднялась и опустилась.

— Вижу, плохо тебе, девушка.

— Да, мэм. — Бо хотела добавить что-нибудь, но добавлять было нечего. В горле стоял ком, он перешел в рыдание.

— Ты любишь его? — просто и прямо спросила старая женщина.

Слезы застилали глаза Бо, как она ни старалась удержать их. Она слабо кивнула.

— А он тебя любит?

Бо сомкнула веки, чтобы не дать пролиться слезам.

— Я не знаю. Я думала, что он тоже…

Миссис Ренфрю кивнула:

— Готова поспорить, он никогда не говорил тебе этого, не тратил много слов.

Еще одно вырвавшееся рыдание грозило разрушить попытки Бо овладеть собой.

— А не было ли между вами чего-нибудь кроме?..

Миссис Ренфрю не закончила предложение: зачем? Все и так яснее ясного. Может, не следовало начинать разговор? Ко времени, когда Бо появилась на свет, миссис Ренфрю была уже бабушкой. Как она может понять Бо?

Миссис Ренфрю наклонилась и изогнулась так, чтобы видеть Бо.

— Посмотри на меня, милочка. — Старческой рукой она дотронулась до опущенного лица Бо, приподняла его и заглянула ей в глаза. — Ты считаешь, ты единственная девушка, которая думала своими железами, а не своей головой? Когда я была молодой девушкой, шла настоящая война. Мне пришлось сказать гуд-бай моему дорогому Джимми. Я не видела его почти три года. Но готова поспорить на все, что у меня есть, я была уверена — он знал, что я люблю его. — Миссис Ренфрю улыбнулась, ее взгляд смотрел куда-то в глубокое прошлое. — Он знал, что его ждут. Я писала ему, я все время напоминала ему, так что он не мог об этом забыть.

Бо смотрела на свою соседку через пелену слез. Она не поняла, действительно ли миссис Ренфрю знает о ней так много, но зато поняла, что миссис Ренфрю не позволила своему мужчине уйти, не открыв своих чувств.

— Ты знаешь, что тебе надо сделать? Откройся ему, — втолковывала хозяйка дома.

Но в наши дни все гораздо сложнее. Нет войны. Бо и Митч не юнцы, не вчерашние тинейджеры, какими были Эмма Джин и Джимми.

— Мне кажется, я не смогу!.. — прорыдала Бо.

Миссис Ренфрю поднялась, отчего сиденье слегка качнулось назад. Она тяжело вздохнула:

— Может, ты найдешь другой выход из положения, но все-таки подумай над тем, что я тебе сказала. — Она открыла дверь и вошла в дом.

Да, хозяйка дома была права, Бо стоило подумать. И она подумает.

Если бы только она могла поговорить с Митчем!

За окном безостановочно грохотал генератор, и это выводило Митча из себя. Как можно изо дня в день жить в таком шуме? Он лежал в темноте, пытаясь отстраниться от раздражающих звуков. И когда ему это удалось, он понял, что не в шуме дело. Признав это, осталось признать другое — ему не давало уснуть чувство вины перед Мики… и Бо.

Он повернулся и заколотил по подушке.

Завтра День благодарения. Непрошеные мысли заставили Митча заскрипеть зубами.

Проклятие! Ему и раньше приходилось встречать праздники вдали от дома. Конечно, ему было нелегко, но он вполне мог это вынести.

Митчу представилась его семья, собравшаяся вокруг большого старого стола из вишневого дерева, отполированного настолько, что в него можно было смотреться, трещавшего под всеми потрясающими блюдами, которые мать готовила по праздникам и особым дням. Мама, Мики, брат, Трип Второй и его семья — все собрались за огромным столом. Даже его младшая сестра Рей с новым мужем.