— Не то, что бы… Но должно хватить.

— Так… — Маша перелистывала журнал в поисках нужной страницы. — Таких у нас на сегодня три красавицы. Хватит?

— Даже с запасом, — кивнул санитар.

— Вот и займетесь этим сегодня. — Маша закрыла журнал. — Не забудьте добавить пенициллин и сделать отметку об инъекции в журнале, чтобы не забыть о повторной инъекции. А я займусь прививками…

— Сами будете делать? — лицо Петра Ивановича вытянулось от удивления и обиды. — А я что же уже не гожусь?

— Эту вакцину хочу вводить сама. Нужно посмотреть, как они ее воспримут?

— Ну-ну, — пробурчал санитар. — Куда уж мне после сорока лет работы в этой области…

Маша промолчала. Она и сама толком не знала, почему хочет поработать с новой вакциной, не доверяет никому? Наверное, устала от бумажной рутины, которой вынуждена была заниматься в последние дни, и соскучилась по хвостатым питомицам.

Вакцину уже погрузили в машину, и Маша отправилась на комбинат на местном джипе — внедорожнике, а, проще говоря, козлике с брезентовым верхом.

Молочное хозяйство в поселке было богатое и состояло из комплекса двух коровников по 558 голов каждый. Именно этим и славился поселок, снабжая молоком всю область. Коровам жилось хорошо в просторных боксах, оборудованных современными поилками и кормушками. Даже усовершенствованная система крепления не сковывала их свободы.

Комплекс занимал огромную территорию. Кроме коровников тут еще были просторный манеж, собственная котельная и помещение для слива молока. Даже ветлечебницу изначально построили специально для комбината. Уже потом в ней создали службы для домашних питомцев. Жалко, что с людьми дело обстояло гораздо хуже, чем с коровами. Приличной больницы в поселке не было. Даже терапевт, и тот ушел на пенсию. Об узких специалистах не приходилось и мечтать. Из всех медиков только и остались педиатр предпенсионного возраста и фельдшер, который временно исполнял обязанности врача. Вот и приходилось с любыми проблемами обращаться в город за двести километров от поселка.

Такое положение вещей угнетало многих и Машу в том числе. Но она понимала, что вряд ли получится заманить сюда квалифицированного медика. Такие предпочитали жить в городе, делать карьеру и зарабатывать деньги. Далеко ходить не нужно, достаточно вспомнить рассуждения Тамары на эту тему и ее неспособность понять, как Маша может находить прелести в подобной жизни и работе. А она находила. Именно о такой работе она и мечтала, когда годами вынуждена была работать в компьютерной фирме. Тут она приносила пользу и видела ее результаты, а раньше была одной из многих.

— Ну, привет, моя хорошая, — поприветствовала Маша первую пациентку, когда ее закрепили в расколе. Ей нравились эти гигантские и неуклюжие животины с влажными носами, мохнатыми ушами и огромными добрыми глазами. — Надеюсь, тебе не будет больно.

Корова протяжно замычала, когда Маша медленно вводила вакцину, но даже не пыталась брыкаться. И дело не в креплениях. Казалось, эти животные тоже хорошо относились к своему доктору, словно чувствовали в ней родственную душу.

— Потерпи, миленькая, — уговаривала Маша, поглаживая корову по спине свободной рукой. — Вот и все, — сказала она, доставая иглу. — Теперь ты сможешь покушать и попить.

Коровы сменяли друг друга, и Маша уже изрядно подустала. Она прервалась только на коротенький обед, а потом опять продолжила вакцинацию. Важно ввести вакцину хотя бы половине питомиц, чтобы завтра закончить.

Ближе к вечеру приехал Глеб, чтобы забрать Машу с комбината.

— Хватит уже, Стрельцова, поехали. Так и надорваться недолго, — пробасил он в своей обычной добродушной манере.

— Я еще не закончила, — начала было она.

— Я сказал на сегодня все. Или ты решила их всех сегодня через себя пропустить? Все домой, домой, — прервал он ее возражения.

Маша почувствовала, что и правда очень устала, и позволила себя увести.

— Поехали ко мне, поужинаешь? — предложил Глеб.

— Нет, хочу домой. — Маша тряхнула головой по старой привычке, когда волосы еще были длинными. Обстригла она их совсем недавно, чтобы хоть что-то изменить в своей однообразной жизни.

— Не надоело тебе вот так вот жить? — спросил Глеб, глядя на дорогу без единого фонаря, освещаемую только фарами.

— Как так?

Не ожидала Маша такого вопроса от Глеба. Она, конечно, могла говорить с ним часами и о многом, но не о сугубо личном. В душу никого не пускала, даже Тамару.

— Ты же живешь только на работе. А дома? Чем ты занимаешься в свободное от работы время?

— Не надо, Глеб, — тихо, но с угрозой в голосе проговорила Маша. — Этой темы не следует касаться.

— Тебе тридцать лет, а ты совершенно перестала обращать внимание на мужчин, — продолжал Глеб, не чувствуя, как меняется настроение собеседницы. — Половина мужской половины поселка пытаются обратить на себя твое внимание. А ты?.. Ты хоть замечаешь это?

— Глеб, — уже громче повторила Маша, но он опять проигнорировал ее возглас.

— Ты же красавица! Мечта любого нормального мужчины, а ведешь себя, как старушка — затворница или ударница колхоза, зарабатывающая трудодни. Я больше не могу наблюдать, как ты замыкаешься в себе, и молчать, — все больше распалялся Глеб, возомнив себя настоящим оратором, к чему явно имел склонность. Маше даже начало казаться, что он забыл о ее присутствии, выбрав проблему для обсуждения, которую посчитал злободневной. Она его не узнавала, впервые наблюдая в роли спасителя собственной души. — Заведи себе любовника, ходи на свидания, трахайся регулярно…

— Глеб! — заорала она так, что он с перепугу на мгновение выпустил руль, отчего машина резко вильнула в сторону. Маша испугалась, что сейчас они съедут в кювет, но Глеб вовремя опомнился и вцепился в руль, искоса поглядывая на нее. — Опомнись! — сказала она немного тише, но все равно достаточно громко. — Хватит, слышишь? Ты перешел границы допустимого. Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Я запрещаю, слышишь, запрещаю тебе обсуждать мою личную жизнь. Ни тебе, ни кому-либо еще. Кроме меня, она никого больше не касается. И если я хочу страдать, никто не в силах мне помешать, — почти нормальным голосом закончила она, — даже ты.

Маша отвернулась к окну и уставилась в темноту. Впрочем, впереди уже проглядывались огни поселка, и она разглядела свой дом, который стоял практически на окраине.

— Как можно хотеть страдать? — задал Глеб вопрос скорее риторический, чем требующий ответа. Собственно отвечать на него никто не собирался. — Прости, Машунь. — Он протянул руку и пожал руку Маши. — Сам не знаю, что на меня нашло. Просто устал, наверное, вот и захотелось кого-нибудь повоспитывать. Проехали?

— Угу, — кивнула Маша, по-прежнему не глядя на него, но руку свою не отняла, так и оставила в его сильной и теплой.

Что-то мокрое и сопящее ткнулось в щеку. Потом еще и еще раз. Шершаво проскакало по виску, неумело потыкалось в спину, рождая стаю мурашек. Одеяло поехало вниз.

— Лорд, прекрати, сейчас встаю, — сонно пробормотал Иван, пытаясь натянуть на себя одеяло, которое кто-то упорно не отдавал и стягивал, сопровождая возню глухими постукиваниями и поскуливанием. — Ло-о-орд, ну имей совесть, выходной же, — взмолился Иван.

Спать хотелось жутко. И сон он видел какой-то удивительный, правда, забыл, о чем от столь бесцеремонного вторжения. Возня с одеялом не прекращалась, и Иван был вынужден открыть глаза, чтобы встретиться с умными темно-коричневыми, с упреком смотрящими на него.

— Встаю, встаю… — Он потрепал золотистого сеттера за висящим ухом, за что тут же получил «поцелуй» в нос. — Ну харе, а? Хватит уже мокроты на сегодня. — Иван вытер нос одеялом и громко чихнул. — И чего тебе не спиться? Знаю, знаю, можешь не отвечать.

Иван встал с постели и шумно потянулся. Лорд крутился рядом, колотя его мохнатым хвостом. Поход на кухню сопровождался препятствиями, так как Лорд периодически нырял между ног Ивана.