Тем не менее сам Юстиниан с женой разводиться не собирался и жил с нею в любви и согласии до самой ее смерти, а потом остался верен ее памяти и до конца своих дней более не женился. Но то, что было дозволено будущей императрице, не дозволялось простым смертным, и посещение театра могло стать законной причиной развода. При всех условиях жена после развода не могла вступить во второй брак в течение года, а если виновницей распада семьи была она, то этот срок могли увеличить до пяти лет.

После смерти Юстиниана государство снова стало разваливаться на куски; территории, ранее принадлежавшие Западной Римской империи, обрели независимость. Но его «Корпус гражданского права» лег в основу законодательства не только Византии, но и большинства стран Европы, в том числе и законодательства Древней Руси (в частности, «Кормчей книги»), а потом и России. Правда, наследник Юстиниана I, Юстин II, снова разрешил византийцам разводиться по взаимному согласию, но правил он недолго, а его преемники стояли на страже христианской нравственности.

Категорический запрет восточной церкви на разводы был в конце седьмого века подтвержден документами VI Вселенского (Трулльского) собора: «Жена, оставившая мужа, аще пойдет за инаго, есть прелюбодейца», «Законно сопряженную себе жену оставляющий, и иную поемлюший… повинен суду прелюбодеяния». Таковым прелюбодеям Церковь предписывала длительное покаяние: «Год быти в разряде плачущих, два года в числе слушающих чтение Писаний, три года в припадающих, и в седмый стояти с верными, и тако сподобитися причащения, аще со слезами каятися будут».

Государство подтягивало светское законодательство к церковным нормам, но такие строгости слишком многих не устраивали. И уж во всяком случае, императоры, которым еще памятны были сексуальные свободы времен имперского Рима, никак не были настроены годами числиться «в разряде плачущих» и «припадающих».

В 795 году император Константин VI решил развестись со своей женой Марией Пафлагонской и вступить в брак с Феодотой. Законы Юстиниана это разрешали в случае, если первая жена согласна была стать монахиней. Но венчанная жена императора, мать двоих законных детей, вовсе не хотела в монастырь. Положение осложнялось тем, что император не желал жить со своей новой избранницей во грехе и даже простая свадьба без венчания (тогда это дозволялось) его не удовлетворяла – он желал венчаться. Чтобы положить конец «греху», Константин решил пойти на преступление и обвинил жену в попытке отравить его. Он был уверен, что императору поверят на слово. А когда этого не случилось, продемонстрировал патриарху Тарасию сосуд с какой-то мутной жидкостью, уверяя, что именно этим ядом его и пыталась отравить Мария. Но патриарх остался непреклонен, объяснив императору, что, даже если жена и пыталась отравить его (что маловероятно), с точки зрения Церкви это еще не повод для развода – единственным поводом могло быть прелюбодеяние императрицы, а она, как назло, была верна своему мужу.

Патриарх грозил мятежному императору отлучением, а люди императора угрожали патриарху оружием. В конце концов Константин самовольно заточил жену в монастырь и отпраздновал пышную свадьбу с Феодотой – гуляния продолжались сорок дней. Отлучить императора Тарасий все же не решился, но благословить брак отказался. Впрочем, это сделал другой священник. Но развод в августейшем семействе привел к серьезным волнениям в государстве. Саккудийский монастырь – главный центр возмущения – был разгромлен войсками императора. Результатом смуты стал государственный переворот, в процессе которого император был арестован и ослеплен, а к власти пришла его мать, Ирина. Дети императора от второго брака были признаны незаконными.

Интересно, что Константин VI хотя развелся сам, но для других любителей свободы перекрыл существовавшую тогда лазейку в законе. Дело в том, что по решению Трулльского собора духовное родство (обретаемое при обряде крещения) было объявлено более значимым, чем родство кровное. Соответственно всем, кто был связан этим родством, воспрещалось вступать в брак, причем запрет распространялся на несколько поколений потомков. Если таковой брак все же был заключен, например, по незнанию, он подлежал расторжению. И случалось, изнемогшие от совместной жизни супруги решали, что «духовное родство» будет для них не столь обременительно, сколь реальное. Родив очередного ребенка, один из них становился его крестным отцом или матерью и соответственно кумом или кумой собственного мужа или жены. Брак в таком случае немедленно расторгался, поскольку «духовное родство», раз уж оно свершилось, имело приоритет перед всеми прочими. Но в правление Константина VI был издан закон, по которому разведенный таким образом супруг мог заплатить за свободу денежным штрафом или телесным наказанием и семилетним изгнанием. Кроме того, желанную свободу он обретал уже навсегда: ему запрещалось вступать в новый брак.

Запрет, налагаемый Церковью на разводы, не только очень часто вступал в противоречие с законодательством Византии, но и носил, по крайней мере до конца первого тысячелетия, несколько двусмысленный характер: дело в том, что церковного брака поначалу не существовало, а позднее он очень долго считался необязательным. В Евангелии от Матфея сказано: «…что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Но участие Бога, или, по крайней мере, Церкви, в браках большинства жителей Византии представлялось весьма спорным. Священники стали благословлять молодых только в четвертом веке, но это носило добровольный характер, и даже святой Григорий Богослов, патриарх Константинопольский, считал, что лучше, если свадебный обряд совершит отец жениха. Лишь в шестом веке утвердилась традиция, по которой патриарх благословлял браки императоров. Примерно в восьмом – девятом веках некоторые новобрачные, по желанию, стали получать благословение в церкви: они становились перед алтарем и священник читал короткую молитву. Но это было необязательным, а иногда и невозможным: если молодые уже жили «в блуде», то священники отказывались совершать обряд. Нельзя было венчать и браки вдовцов. Константинопольский патриарх св. Никифор Исповедник писал в начале девятого века: «Если вдовец хочет жениться на вдове, он должен приготовить пир и позвать на него десять соседей, и в их присутствии объявить: “Знайте, господа и братья, что я беру эту женщину за супругу”, а никакого обряда не дозволяется».

Только на рубеже девятого и десятого веков византийский император Лев VI Мудрый постановил: «Мы в настоящее время также повелеваем, чтобы браки утверждались священным благословением». С этого момента венчание браков в Византийской империи стало обязательным. Впрочем, у императора возникли проблемы с исполнением собственного постановления: он был трижды вдовцом, а его невеста – вдовой. Еще в четвертом веке святой Григорий Богослов писал: «Если бы было два Христа, могло бы быть два мужа, или две жены; но так как Христос – один – одна глава Церкви – существует также одна плоть; вторая должна быть отклонена. И если бы Вы запрещали второй брак, Вы позволили бы третий? Первый является законным, второй – допустимым, третий – незаконным, а следующий – свинским…» С точки зрения Церкви очередной брак Льва VI был именно «свинским», и патриарх не разрешил венчания. Тогда мятежные новобрачные нашли священника, который обвенчал их против воли патриарха, но тот в отместку надолго запретил императору входить в церковь. В конце концов несговорчивого патриарха пришлось сослать, после чего его преемник признал законность «свинского» брака.

Если такие проблемы возникали у вдовцов, то положение разведенных было еще хуже, даже если они разошлись с супругом-прелюбодеем по дозволению Церкви. И византийская Церковь мало-помалу стала смягчать свои строгие требования к нерасторжимости брака и узаконивать другие, помимо прелюбодеяния, причины для развода; их список понемногу расширялся. Для повторных браков еще раньше начали употреблять специальный обряд, который хотя и включает венчание, но, в сущности, является только расширенным обрядом помолвки и имеет покаянный характер. Другие Церкви, возникшие в русле восточной традиции (независимо от Византии или на ее осколках), вводили свои законы. Государства, на территории которых эти Церкви существовали, понемногу приводили свое законодательство в соответствие с церковными нормами, но далеко не всегда достигали полной гармонии.