Несмотря на недвусмысленные указания, которые оставили на этот счет и Мухаммед, и Абу Бакр, приоритет матери соблюдается не у всех мусульман. Например, у курдов Ирана было принято, что дети после развода родителей оставались с отцом и мать могла видеть их только с разрешения бывшего мужа.

Кстати, у курдов существовало немало интересных обычаев, связанных с разводом. Этнограф А.А. Аракелян пишет, что курдские судьи «кази» держали специальных агентов, которые в народе носили прозвище «ослов казия» – они, вопреки запрету, за вознаграждение вступали в фиктивные браки с разведенными женами, чтобы затем вновь передать их мужьям, которые поторопились с разводом. Но некоторые мужья боялись оставлять любимых, хотя и разведенных жен наедине с представителями этой сомнительной профессии. Тем более что агенты порой отказывались расторгать свой вполне «законный» брак с приглянувшимися им женщинами. Чтобы устранить это недоразумение, курдские мужья ввели обычай, который, конечно, имеет к исламу достаточно косвенное отношение, однако прижился в недрах народной традиции. Аракелян пишет: «Они сочетают браком разведенную жену с люлеином (глиняный кувшин для совершения омовения); жена спит несколько ночей с этим люлеином, держа его в объятиях». В такой ситуации муж мог быть вполне спокоен за жену, но увы, даже раскованная фантазия курдов не могла сделать так, чтобы кувшин, не обладающий собственной волей, «развелся» с женой. Поэтому «супруга» надлежало «убить», т. е. разбить, после чего его «вдова» могла с чистой совестью вступить в новый, а точнее, старый брак. Но благородные курды считали, что убивать можно лишь на поле брани. Убить соперника, пусть даже он и предстал в облике кувшина, считалось у них бесчестьем. «И вот есть люди, – пишет Аракелян, – которые по бедности соглашаются за известное вознаграждение совершить такой большой грех, как разбить люлеин-супруга. Разбит люлеин – и жена свободна. Но эти “убийцы-курды” презираемы всеми».

Вопреки распространенному мнению о том, что инициатором развода у мусульман обычно является мужчина, это далеко не всегда и не всюду бывало так, и процессы глобализации здесь ни при чем. Например, по статистике в 1866 году среди мусульман Уфимской губернии России зарегистрировано 268 разводов-«талаков» по инициативе мужей и 1313 разводов-«хул’» по инициативе жен. Впрочем, этнограф А.З. Асфандияров, который приводит эти цифры, уверяет, что далеко не все эти жены хотели разводиться. «Талак» невыгоден для мужчины, поэтому многие мужья, решив развестись, попросту делали жизнь своих жен невыносимой и толкали их на вынужденный развод-«хул’». С другой стороны, тот же Асфандияров отмечает, что среди башкир женщин всегда было меньше, чем мужчин (о причинах этого он не говорит), поэтому жены достаточно легко соглашались на развод, зная, что за новым замужеством дело не станет.

Муж оформлял разводное письмо, а мулла делал запись в метрической книге. В уфимских архивах сохранилось, например, такое разводное письмо, написанное почти два века назад: «1846 года, генваря 18 дня, я, ниже подписавшийся, будучи в здравом рассудке, дал сие разводное письмо о том, что я при свидетелях добровольно развел жену свою Кинзесултану Мухаметгалину с получением от нее кобылу мухортою, жеребца сивого, штофнаго халата, быка и всех вещей, какия были мною отданы в калым. В чем башкирец Абдултариф Арсланбаев руку приложил. Значующиеся в сем письме лошади и вещи, отдав мужу Арсланбаеву, я по доброй воле развелась с ним, и в том женка Кинзесултана Мухаметгалина тамгу приложила».

Даже в расположенных в разных местах общинах одного и того же народа взгляд на развод может очень сильно отличаться. Так, А.Б. Клот-Бей, проведший пятнадцать лет в Египте и оставивший труд «Египет в нынешнем своем состоянии» (в середине девятнадцатого века), писал: «Арабы более всего употребляют во зло право развода. Некоторые из них переменяют жен более пятидесяти раз». В Аравии же, как сообщал в 1815 году «Вестник Европы», «без самых сильных причин арабы никогда не пользуются правом бросать жену, потому что сей поступок считается постыдным в глазах тех людей, которые заботятся о добром своем имени».

Сегодня законодательства очень многих стран мусульманского мира стараются, не вступая в прямое противоречие с нормами шариата, все-таки ввести разводы в какое-то административное русло. В Египте принят закон, по которому после объявления «талака» муж должен нотариально заверить его у нотариуса и передать копию документа жене. Вопросы алиментов рассматриваются в суде. Если египтянин разводится с женой просто потому, что она ему надоела, он обязан обеспечить ее материально на два года безбедной жизни, а если брак длился достаточно долго, то сумма может возрасти. Сын должен оставаться с матерью по крайней мере до десяти лет, а дочь – до пятнадцати. Суд может продлить этот срок до пятнадцати лет для мальчика и до замужества для девочки.

В Брунее муж тоже обязан регистрировать свой «талак» у судьи, а судья может обязать его обеспечить разведенной жене тот уровень жизни, который она имела до замужества.

Марокканские мужья тоже регистрируют «талак» в присутствии жены и двух свидетелей. После этого сыновья остаются с матерью до совершеннолетия, а дочери – до замужества.

В сегодняшнем Иране «талак» действителен только после его утверждения судом. А женщина может требовать развода не только по традиционным поводам, но и в том случае, если муж на три года угодил в тюрьму, завел вторую жену без согласия первой, на полгода уехал из дома без уважительной причины или же замечен в «плохом поведении» и общается с «дурной компанией».

В отличие от иудеев, христиан и мусульман, у буддистов религия никогда не вмешивалась в семейные дела. Но тем не менее они, как и все остальные люди, женились и разводились, только делали это не по заветам Будды, а по местным традициям, каждый народ – по своим.

В 1640 году в Монголии было утверждено «Великое уложение», в согласии с которым монголам и ойратам отныне предстояло давать отпор захватчикам, разбираться с грабителями и ворами, предоставлять подводы на государственные нужды, свататься и играть свадьбы, ссориться, драться, насиловать рабынь, избивать членов своей семьи и совершать много других как законных, так и противоправных действий. В целом «Уложение» носит самый гуманный характер: почти все проступки и преступления оно карает штрафами. Единственная «расстрельная» статья причитается тому, кто не сообщил соплеменникам о приближении неприятельского войска. Даже воины, сбежавшие с поля боя, караются надеванием на них женской безрукавки и штрафом, и то столь строгая мера применяется лишь при наличии надежных свидетельских показаний. А мужчина, схвативший девицу за грудь и поцеловавший ее против воли, наказывается «одним щелчком по тайному месту», и лишь в том случае, «если девице больше десяти лет, а если меньше, то наказания нет».

Так же мягко карались монголами и преступления против семьи:

«Если замужняя женщина сойдется с посторонним мужчиной по обоюдному согласию и взаимной любви, то с женщины взять четыре головы скота, а с мужчины – пять.

Кто уведет жену состоятельного человека, с того взять штраф в размере девяти девятков скота с верблюдом в каждом девятке.

Кто уведет жену человека среднего сословия, с того взять штраф – пять девятков с верблюдом в каждом девятке.

Кто уведет жену бедняка, с того взять три девятка с верблюдом в каждом девятке».

Если же соблазнителя найти невозможно, ибо он «увел чужую жену туда, где их трудно найти», то «муж может взять скот уведшего вместе с покинутой им женой». Но брошенная жена вовсе не обязана заступать на место своей соперницы при ее покинутом муже – таковую жену могут выкупить родственники. Если же родственников нет, «то решают ее судьбу князья».

Предусмотрели монголы и насильственный развод женщины в том случае, если она убила вторую жену своего мужа (двоеженство разрешалось). Такую женщину муж имел право, «обрезав у нее уши, выдать замуж за другого». Где должен был муж найти мужчину, согласного жениться на безухой преступнице, закон не разъясняет. Впрочем, муж имел право не разводиться с женой и уши ей соответственно не обрезать, а «отдать скот за убийство».