— Быть хорошей? — прошипела она, выбравшись из машины. — Ты же сказал, что это никак не связано с раем, или адом, или грехами, или…

— Нет, я сказал, что все не объяснить одними этими терминами. Слишком много подводных камней, слишком много оттенков серого, если смотреть на все со стороны религий.

— Но «быть хорошей»? — Она взмахнула руками. — Это то же самое, что «относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе» и «не делай другим то, чего не хочешь, чтобы делали тебе».

— Да, но это еще и основной научный принцип, — заметил я. — Спроси у любого из научного клуба. Здесь ты прежде всего представляешь собой энергию. Когда ты позитивна, энергия прибывает к тебе, помогая оставаться тут. Негативная же энергия, выплескиваемая, когда ты говоришь о других людях умные гадости, опустошает тебя. Говоря простым языком, ты как батарейка. Будешь хорошей — произойдет перезарядка.

Алона резко остановилась.

Глянув через плечо, я увидел, что она стоит, скрестив руки на груди.

— Я — батарейка?

— Я сказал: говоря простым языком… но, да.

В ее глазах плескался вызов.

— Я не собираюсь говорить «как здорово!», когда идет дождь, что уродливые люди красивы и что мне нравится твоя футболка.

— А что не так с моей футболкой? — разозлился я.

Алона проигнорировала меня.

— Не буду, и все тут. Я слишком много лет лгала. — Ее лицо потемнело. Никогда я еще не видел ее такой.

Я вспомнил, как она напряженно застыла, когда ее мама вышла из дома, и почувствовал, как злость утихает.

— Тебе не нужно лгать. На самом деле, этого и нельзя делать. Тебе нужно быть искренней, помнишь?

Она кивнула.

— Ты только что сказала неприятные слова о моей футболке, поэтому скажи теперь что-нибудь хорошее.

Алона выгнула бровь.

— Об этой футболке? Невозможно.

Я вздохнул.

— Как хочешь. Твоя же судьба решается. Хочешь провести остаток времени…

— У тебя красивые зубы, — выпалила она.

Я вытаращился на нее.

— Что? У меня пунктик на белые ровные зубы. Ничего такого.

— Красивые зубы, — медленно повторил я.

— Я бы сказала, что у тебя красивая улыбка, но я ни разу не видела ее, — резко ответила Алона, и я, не выдержав, засмеялся.

— Не смешно, — пробормотала она, когда я согнулся от смеха пополам. От хохота даже живот заболел. Она была права. Ничего смешного в ее словах не было, но их нелепость добила меня, сняв внутреннее напряжение, не покидавшее меня со вчерашнего дня.

— Ровные белые зубы — знак хорошего здоровья, — настаивала Алона. — Они могу быть очень привлекательными. — Уголки ее губ уже изгибались в еле сдерживаемой улыбке.

— Попросил тебя сказать что-нибудь приятное, — выдавил я, пытаясь отдышаться от смеха, — и ты выбрала самое меньшее, незначительнейшее…

— Для меня это важно. — Шагнув ко мне, Алона мягко толкнула меня в плечо. Но она улыбалась. — Зубная гигиена очень важна. Кто захочет целоваться со ртом, полным кривых желтых зубов? — Ее передернуло.

Целую секунду до меня доходили ее слова.

— А кто говорит о поцелуях? — Я старался не выдать голосом волнения, но сердце в груди гулко забилось. Каждый парень о ком-то фантазирует, и к лучшему это или к худшему, а мои фантазии с шестого класса крутились вокруг Алоны Дэа.

Алона закатила глаза.

— Ой да ладно. Я образно говорила. К тому же, как ты собираешься меня целовать?

Я уязвленно расправил плечи.

— Еще никто не жаловался на мои поцелуи. Я хорошо…

Она продолжала говорить, словно не слыша меня:

— Как ты будешь выглядеть при этом? Голова наклонена, язык вытащен. — Она подняла руки, словно обнимая кого-то за шею, закрыла глаза, драматично склонила голову и поводила языком в воздухе.

Я фыркнул. Выглядела она забавно, и была права.

Алона открыла глаза.

— Так значит у тебя все-таки есть чувство юмора. Никогда бы не подумала. — Ее взгляд остановился на чем-то позади меня. — И тебе оно скоро понадобится. Проблемы, ориентир на десять часов[2]. Я чуть развернулся влево и не увидел ничего, кроме футбольного поля.

— Да нет же, — порывисто сказала Алона. — На десять. На десять часов. — Она дернула меня за плечи вправо.

— Это на два часа.

— Для тебя — да! Я имела в виду на десять часов с моей… а, неважно. Смотри. — Она нетерпеливо провела рукой по волосам.

— В этом мире время идет по часовой стрелке… — Я замолк, увидев приближающегося директора Брюстера. Под его начищенными до блеска туфлями хрустел гравий и поднимались облачка пыли. — О черт.

— А теперь послушай меня, — сказала Алона.

— Я не собираюсь перед ним лебезить, — отрезал я.

Она уперла руки в бока.

— Кто говорил о том, что нужно лебезить? И вообще, я здесь защищаю свои интересы, так что слушай сюда. — Алона глубоко вздохнула. — Он хочет, чтобы ты сказанул какую-нибудь глупость, так же, как копы хотят подловить тебя на превышении скорости.

— Эй, у меня дядя — коп, — запротестовал я.

— Пофиг. Ты понял мою мысль. У них есть разнарядка, которую нужно выполнять. У Брюстера репутация мужика, держащего в железных руках трудных подростков. Дашь ему малейшую возможность вцепиться в тебя, и он вцепится. Так что, — она дернула плечами, — не поддавайся ему.

— Это твой совет? — спросил я, подняв бровь.

— Нет, — ухмыльнулась она. — Это: «будь хорошим».

— Чего? — уставился я на нее.

— Будь хорошим.

— О нет.

— Что? Значит, мне это должно помочь, а тебе — нет? — требовательно спросила она.

— У нас разные ситуации.

— Как скажешь, — закатила она глаза. — У тебя есть выбор? Просто попробуй послушаться меня. — Она отступила, так как к нам подошел Брюстер.

— Доброе утро, директор Брюстер, — процедил я.

Он резко остановился, скользнув туфлями по гравию, и уставился на меня. Наверное потому, что я впервые заговорил с ним по собственному желанию.

— Киллиан? Что ты здесь делаешь?

— Не иронизируй, — тут же прошептала мне на ухо Алона, — и не забывай говорить «сэр». Он с этого тащится.

Я отвернулся и притворно покашлял, говоря ей:

— Мне то что, с чего он там тащится?

— А то, что он еще больше будет тащиться, вышвыривая тебя отсюда, — заметила она.

Я глубоко вздохнул и повернулся лицом к Брюстеру.

— Простите, сэр. Я проспал, а потом мне пришлось ответить по телефону. — Я лучезарно улыбнулся, поднимая руку с мобильным.

— Для начала неплохо, — одобрила Алона. — Теперь не испорти все.

На лице Брюстера на секунду отразилось сомнение. Он не понимал, серьезен я или нет. — Не слоняйся без дела. Уроки начались сорок пять минут назад. Или иди на занятия, или проваливай.

— Я очень извиняюсь за свое опоздание, — ответил я более резко, чем хотелось бы. Ничего не мог с этим поделать, этот мужик выводил меня из себя.

— Осторожнее, — прошептала мне в ухо Алона. Она стояла так близко, что касалась футболкой моей руки. Ощущение было приятным.

Я достал из кармана свернутый квадратом листок бумаги.

— Вот записка от мамы с объяснениями по поводу моего вчерашнего отсутствия.

Сдвинув брови, Брюстер выхватил бумагу из моих пальцев.

— Сюрприз, сюрприз. Мамочкина записка от мамочкиного сынка.

Я шагнул к нему, сжав руки в кулаки.

— Не-а, — произнесла Алона, положив прохладную ладонь на мое предплечье. — Не видишь, чего он добивается? Жмет на нужные кнопки, чтобы ты отреагировал. Посмотри ему в глаза.

Поморщившись, я поднял взгляд и встретился глазами с Брюстером. Его темные глаза радостно блестели, он явно получал удовольствие от игры со мной.

— Отреагируешь нужным ему образом — и он выиграл, — продолжала Алона. — Неужели родители никогда с тобой не проделывали подобного?

Никогда. Мама, темпераментная и нервная, никогда не смогла бы контролировать свои эмоции и манипулировать кем-то, а папа… у него своих проблем хватало, чтобы играть со мной в такие игры. Но слова Алоны давали мне представление о том, какова была ее жизнь в доме. Пугающая.