- Тогда мы оба получим удовольствие.

- Хотя это ради вас, не так ли? - спросила она.

- О чем вы?

- Я имею в виду, что вы платите мне. Вы можете делать все, что пожелаете. И не важно, понравится мне или нет.

- Надеюсь, вам понравится, - ответил он. - Но это не требование. В целом, однако, ваше удовольствие доставит мне удовольствие. Однако не все, что я буду делать доставит вам физическое удовольствие. Мне - да, но не вам. Таков был характер нашего соглашения, верно?

- Да, - ответила она и кивнула.

- У вас еще есть время передумать. Я не принуждаю женщин. Это было бы низко даже для такого человека, как я.

Она покачала головой. - Я хочу.

- Даже если вы не получите удовольствие от секса, а вы получите, вам наверняка понравятся деньги.

- Я так и планировала, - ответила она. Не сами деньги, а свободу, которую ей купят деньги.

На его лице появилась дьявольская улыбка, но выглядел он уже не так устрашающе, как в их первую встречу. В конце концов, он всего лишь мужчина. Красивый мужчина, голый, и на него приятно смотреть.

- Хорошо. Очень хорошо. А теперь раздвинь для меня ноги. Очень широко.

Она подтянула колени, скользя ступнями по простыням, пока бедра не оказались раскрытыми. Малкольм смотрел на нее, не прикасаясь, просто рассматривая купленный товар.

- Тебе не нужно было удалять волосы, - сказал он. - В древние времена проститутки брились, чтобы избавиться от вшей. К счастью, у тебя, кажется, нет такой проблемы.

- Я подумала, возможно, она была столь юна, что у нее не было лобковых волос. Возможно, именно поэтому картина была такой скандальной.

- Миру искусства плевать на юных девушек, продающих свои тела. Их волнует только то, что кто-то посмеет нарушить их правила композиции, приемлемого содержания. Можно было бы изображать обнаженную женщину, прячущую лицо или лежащую навзничь и безвольную, как мокрая тряпка. Боже упаси его нарисовать девушку, которая посмела бы смотреть им в глаза.

- Они были дураками, - ответила она.

- Они были напуганы, - продолжил он. - Женщина, обладающая властью. Женщина, которая владела своим телом и не боялась его продать. Эта картина-искусство, потому что она пугала своих первых зрителей. Понимаешь, искусство должно быть опасным. Оно должно сказать обществу что-то такое, чего общество не хочет слышать. Знаешь ли ты, что такое противоположность искусства? Пропаганда. В мире ее слишком много. Искусства недостаточно. И безусловно недостаточно этого...

Малкольм наклонил голову и поцеловал ее лобок над клитором. Он выдохнул теплый воздух на ее чувствительную обнаженную плоть, и она вздрогнула. Он поднял голову, но только для того, чтобы открыть пальцами ее половые губы. Он не был нежным, когда прикасался к ней, но и не грубым тоже. Безразлично. По-деловому.

- Идеально, - сказал он, когда раскрыл ее. - Произведение искусства. - Он снова опустил голову и лизнул дырочку, которую обнаружил, даже просунул туда свой язык. Это было не совсем приятно, но она не нашла причин возражать. Это было так странно - быть использованной таким образом. Никакого ужина. Никаких нежных поцелуев. Никакой прелюдии, кроме обсуждения истории искусства, которое для такой женщины, как она, было возбуждающим по-своему.

Его язык искал и нашел ее клитор, в то время как сам он растянулся на кровати, чтобы полностью сосредоточиться на том, чтобы возбудить ее. Ее клитор начал пробуждаться под медленными движениями его языка. Он кружил, легонько посасывал, и снова кружил. Первый тихий стон удовольствия сорвался с губ Моны. Малкольм ничего не сказал, но она чувствовала, что ему это нравится. Он остановился, когда она застонала, а затем снова облизал ее так же, как тогда, когда вздох вырвался из ее губ. Кончиками пальцев он снова широко раскрыл ее и лизнул внутренние лепестки, ее складочки, и вход в ее лоно. Ей хотелось дотронуться до его волос или плеч, но она не была уверена, можно ли это сделать. Она ухватилась за простыни.

- Восхитительно, - пробормотал Малкольм, и она ощутила слово словно горячее дуновение на клиторе. Его язык снова закружился вокруг него, делая тот набухшим, изнывающим. Она ощутила, как он пульсирует под его губами. Затем он прикоснулся к нему пальцами, доставляя удовольствие именно там, где она нуждалась. Его прикосновение не было грубым, но настойчивым, и пульсация стала сильнее. Он пульсировал, перекачивая кровь между ее бедрами.

И он снова вернул язык, эти поглаживания прямо по и вокруг центра удовольствия. Все ощущения были сосредоточены в этом крошечном пульсирующем маленьком органе. Каждый нерв ожил, каждая мышца жаждала освобождения. Она была такой влажной, сочилась, он мог погрузить в нее член один резким движением, и она бы приняла его до упора. Он не проник в нее, хотя в тумане своего возбуждения она могла бы поклясться, что умоляла его об этом.

Она сойдет с ума, если он не позволит ей кончить. Она уже сходила с ума от потребности извивалась под его ртом, приподнимала бедра, хваталась за простыни в поисках опоры. Она толкалась навстречу его рту, нуждаясь в большем, большем, большем. Мышцы внутри нее сжимались и расслаблялись, потом снова сжимались еще сильнее. Ее внутренние стеночки были скользкими и готовыми. Она была готова. Она никогда еще не была такой готовой.

Когда она уже не могла больше терпеть, и крик застрял в горле, Малкольм резко встал и навис над ней. Положив руки ей на бедра, он жестко погрузился в нее. Она кончила с криком, выгибаясь и извиваясь, пока он бешено вколачивался в нее. В разгар ее оргазма он кончил в нее, глубоко изливая себя. Она ощутила, как семя вытекает из нее, пока он продолжал вколачиваться, затягивая ее кульминацию и свою как можно дольше. Оргазм казался бесконечным. Сокращения были такими резкими, почти болезненными. Она почувствовала, как один мускул, особенно тугой маленький мускул возле шейки матки, дико затрепетал, пока Малкольм наполнял ее своим густым семенем.

Она получала за это деньги.

Наконец все закончилось. Малкольм положил руки по обе стороны ее тела и опустил голову, пока ее стенки влагалища продолжали сокращаться. Она подняла голову и посмотрела между ног, на огромный орган, раздирающий ее изнутри. Она ждала, когда он выйдет из нее. Но он этого не сделал.

Он снова начал медленно толкаться. Она никак не могла в это поверить. Она продолжала наблюдать, как он выходит из ее киски и вновь погружается. Казалось невозможным, что она могла столько принять, но она это видела собственными глазами - толстый дюйм за дюймом исчезал внутри нее и появлялся снова, скользкие от ее и его влаги. Конечно же, он не собирался трахать ее снова так скоро. Она еще не была готова, но для него это не имело значения, не так ли? Такова была договоренность.

Мона смотрела на его лицо, пока он трахал ее. Его глаза были закрыты, и он, казалось, полностью погрузился в удовольствие от своих толчков. Его губы были слегка приоткрыты, и она хотела прикоснуться к ним, но не сделала этого. Он использовал ее, использовал ее тело, использовал ее киску. Она не двигалась вместе с ним, просто лежала под ним и смотрела, как мышцы его бедер напрягаются и расслабляются от его толчков. Она не ощущала боли. Она истекала влагой, и тело совершенно не сопротивлялось. Он входил в нее, открывал ее, и чувствовал себя в ней как дома. Это ощущалось очень порнографически - лежать на кровати и смотреть, как он трахает ее. На его члене могла быть любая женщина, но так сложилось, что это была она. Движение его бедер завораживали. Как долго он сможет продержаться? Она с нетерпение ждала этого момента. Его дыхание было тяжелым, не затрудненным, но все тело снова напряглось. Он вцепился в простыни мертвой хваткой. Вены на его руках, которые она находила такими привлекательными, не заканчивались на запястьях, а змеились вверх по рукам до самых бицепсов.

- Кто ты? - выдохнула она.

Малкольм открыл глаза и посмотрел на нее.

- Скоро узнаешь, - ответил он.

- И когда же? Где?

- В конечном итоге. В этой кровати. Есть еще вопросы?

- Можно к тебе прикоснуться?

- Можно. Всегда, если нет других указаний.

Она положила руки ему на плечи. Они были железными под ее ладонями. Такой твердый мужчина - твердое тело, твердый член, трудно читать, трудно поверить, что он был настоящим, даже когда он вбивал в нее очень убедительное доказательство своего существования.

- Откройся шире, - сказал он, и она развела ноги еще шире. Она никогда не раскрывалась так широко, потому что ни один любовник никогда не просил ее об этом. Внутри она ощутила смещение мышц, движение, новый способ приспособиться к большом органу, проникающему в нее. Он опустил руку к месту их соединения и смочил кончики пальцев их жидкостями. Он втирал влагу в ее клитор, и тот мгновенно набух от его прикосновения. Она взорвется, если он не остановится. Она просто взорвется. Ее киска широко открыта, пульсировала и трепетала, все это происходило снова.

Низкий стон застрял у нее в горле. Малкольм погружался в нее быстрыми и глубокими толчками. Ей пришлось ухватиться за изголовье, чтобы удержаться. Оргазм обрушился на нее с ослепляющей силой. Он был разрушающим. Ее плечи приподнялись над кроватью, в то время как ее плоть судорожно сжималась вокруг органа внутри нее, пытаясь схватить его и удержать на месте, потому что в этот момент ее тело хотело его больше, чем когда-либо в своей жизни. Она хотела его, нуждалась в нем, и, если он его вытащит из нее, она увянет и умрет.

Мона снова рухнула на кровать, обливаясь потом и тяжело дыша. Очень медленно, очень осторожно, Малкольм покинул ее тело. Она поморщилась, когда он вышел из ее чувствительного от его беспощадных толчков лона. Ее никогда так грубо не трахали. Но опять же, ни один мужчина не платил ей за привилегию так жестко трахать ее, поэтому она не могла осуждать его за желание отбить свои деньги.