— Что это значит?! Ты меня ударил?

— Нет! Нет! — испугался он. — Не ударил. Нет. Я…

Когда ему не хватало слов, а волнуясь, Пол забывал последние, его лицо принимало такое страдальческое выражение, что я немедленно бросалась на выручку.

— Я пошутила, Пол! Я знаю, что ты меня не ударишь.

— Никогда!

— Все-все… Да что ты так расстроился?

— Я вспомнил. Какой я был молодой…

— Ужасный, я знаю. Ты мог ударить женщину?

— Мог, — удрученно признался Пол.

Я присела перед ним и заглянула в глаза. В ясных озерах отразилось пасмурное небо.

— Но сейчас-то ты не такой!

Пол промолчал, но в этом молчании мне почудилось что-то недоброе. Я подняла его все еще небритое большое лицо и спросила как можно ласковее:

— Что, милый? Ты так часто погружаешься в меланхолию… Совсем, как я в детстве.

Он с подозрением нахмурился:

— Ты называешь меня стариком? Я знаю, старики бывают дети.

— Впадают в детство? Нет, это другое. То радостное помешательство, а то тебя что-то тяготит.

— Ты лучше всех! — неожиданно произнес он с чувством.

— Так тебя это давит?

— Нет. Я сам… давлю.

— Зачем? Ты не можешь без этого?

— Это любовь, — ответил Пол.

Меня словно окатили холодной водой. Я и не подозревала, что наша любовь столь мучительна для него. Чтобы скрыть растерянность, я отошла к плите и зачем-то перемешала яичницу. Пол проследил за моими безотчетными действиями и вдруг радостно сказал:

— Я придумал! Мы будем делать пикник. Я пойду в школу, а ты будешь готовить, да? А потом мы уйдем в лес. Или на остров. Куда?

— На остров! — загорелась я. — Хочется посидеть у воды. Да и лес наш уже, наверное, наполовину вырубили…

Он согласился:

— На остров.

Мы наспех позавтракали, и Пол, наконец побрившись, отправился в лицей. Как ученица я больше не представляла для него интереса. Почему-то он даже не пытался учить меня каким-нибудь выражениям, хотя, по его словам, жить нам предстояло в Англии.

У меня уже все было готово для пикника, когда Пол вернулся. Но выглядел он таким измученным, словно участвовал в сражении. Я настояла, чтобы он ненадолго прилег, решив, что "очень циничный" ученик опять приставал к нему с вопросами. Пол согласился лечь, но попросил сесть с ним рядом и положил голову мне на колени. Волосы у него не торчали "ежиком", а прилегали к голове. Я погладила их, потом помассировала виски и лоб. Он только блаженно постанывал и слегка поворачивал голову.

— У тебя совсем мало морщин, — сказала я, надеясь, что ему будет приятно. — Если б ты не поседел так рано, то вполне сошел бы за…

— Двадцать лет, — вставил Пол и залился смехом.

Я щелкнула по загорелому носу:

— Ну, это уж слишком! Хочешь быть моложе меня?

— Я хочу быть совсем маленьким. Чтобы ты дала мне грудь.

— Пол, у тебя одно на уме! — возмутилась я. — Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме секса?

Он серьезно возразил:

— Это не секс.

— А что же это?!

— Любовь. Секс — это… с чужой женщиной.

Я не сдержала смеха:

— Интересно! Значит, в детстве я неправильно уяснила эти понятия. И полтора года в медицинском — коту под хвост.

— Куда? — Пол опять затрясся от смеха.

— Именно туда.

— О! Леди так не говорят, — он с притворной укоризной зацокал языком.

Я с гордостью напомнила:

— Ты сам говорил… Я не леди. Я — звезда.

И тут же вспомнила Режиссера.

— Пол, как ты думаешь, из меня вышла бы артистка?

— Нет, — не колеблясь, ответил он.

Я обескураженно переспросила:

— Нет? Почему ты так уверен?

— Ты… как это? Открытая. Ты не умеешь лгать. Играть. Артистка должна уметь.

— Разве этому нельзя научиться?

— Зачем? Ты будешь хуже.

Я забросила еще один пробный камень:

— Зато я стану знаменитой. Разве ты не хочешь иметь знаменитую жену?

Меня саму обожгло последнее слово. Я почему-то все время забывала, что Пол так и не сделал мне предложение. И, вместе с тем, все время думала об этом.

— Не знаю, — безразлично ответил Пол, не заметив моей оплошности. — Я хочу тебя. Без денег и призов…

Он сел и сам растер себе виски, недовольно выпятив губы. У него была такая привычка — выпячивать губы, одновременно ухитряясь их растягивать, отчего рот сразу становился на поллица.

— Голова такая… — пожаловался он.

— Тяжелая?

— Да. Тяжелая.

— Ничего, на воздухе все пройдет. Ты, наверное, понервничал?

Он посмотрел на меня со странной тревогой и ничего не ответил. Я встала и протянула ему руки:

— Пойдем, Пол. Ты сядешь на берегу и будешь смотреть на воду. Знаешь, как это успокаивает!

— А ты?

— Я буду хранительницей очага. Хотя нет, очаг — это в доме.

— У тебя будет очаг, — как бы между прочим пообещал Пол.

Может, он ждал, что я сама заговорю о свадьбе? Но разве я могла диктовать условия человеку, который был вдвое старше меня? Хотя когда он переоделся в джинсы, белую майку и надел бейсболку, то стал совсем молодым.

Мы добрались до Каменного сердца, как прозвали в народе этот остров, когда день уже оседал на воду едва заметной дымкой. Пока мы переходили по понтонному мосту, Пол держал меня за руку, словно опасался, что я проскользну между едва скрепленными перекладинами.

"Он все время страхует меня, — думала я, сжимая его теплую ладонь. — А Режиссер заставил бы пробежать бегом или пропрыгать на одной ножке, чтобы я перестала бояться…"

Ни на берегу, ни на острове не было ни души, но в тишине камни так громко захрустели под нашими ногами, что я невольно огляделась — нас было слышно за тридевять земель. Мы перешли заросшую ивами тенистую середину острова, где даже в самый солнцепек было прохладно. На узких листьях зависли тягучие пенистые выделения, похожие на слюну. Капля упала на руку Пола, и он весь передернулся от брезгливости.

— Отвратительно, — с трудом выговорил он, вытираясь платком.

— Это природа, Пол. Она не может быть отвратительной.

Он задумчиво посмотрел на меня и возразил:

— Может. Человек может быть… таким.

Мы вышли к острому мысу. Пол сразу положил пакет с провизией и, не говоря ни слова, пошел к воде. По привычке приподняв лицо, он стоял и смотрел на незаметно опускавшееся солнце, и я вспомнила, что как раз в той стороне находится его милая Англия.

— Ты скучаешь по дому? — спросила я, прижавшись к его плечу.

— Я не могу говорить… здесь. Я как немой. Я ничего не могу тебе сказать.

— Пол, ты все говоришь руками.

Он скосил на меня серый глаз и горделиво усмехнулся:

— Это я умею, да?

— Лучше всех.

— О нет! Я не лучше всех. Я… не очень хороший.

— Теперь у тебя приступ самобичевания? Ты — неврастеник, Пол, как и я.

— Ты? — удивился он. — А… Но это было давно.

— Ты же знаешь, ничто не проходит бесследно. Рецидив всегда возможен… Но ты ведь убережешь меня от сильных потрясений?

Пол вдруг отшатнулся и посмотрел на меня с ужасом:

— Я… я.

Договорить он не успел, потому что в отдалении послышался разнобой шагов. Пол рванулся ко мне, обнял и простонал:

— О нет! Я не подумал.

— Что, Пол? Что?

Он отстранил меня и закрыл собой. Мне даже не удалось как следует разглядеть тех троих, что уже подошли к нам вплотную. Стоило мне чуть высунуться из-за плеча Пола, как он тотчас задвигал меня назад.

— Загораете? — раздался сиплый голос, и я, вытянув шею, увидела крупную бритую макушку.

— Отдыхаем, — невозмутимо ответил Пол, но майка на его спине прилипла от пота.

— А мы тоже хотим, — сказал другой. — Подвинешься?

У Пола дернулось плечо:

— Остров большой.

— Ты — американец? — сиплый явно заинтересовался, но это еще ни о чем не говорило. У нас принято бить даже тех, кого любишь.

— Англичанин.

— Ух ты! Фунты есть?

— Я не взял бумажник.

— Зря. Зато девочку взял. Сколько ей платишь?