Мои губы против воли расползлись в улыбке. "Ну вот и славненько! — с облегчением сказал он и вложил ключи мне в руку. — Желаю счастливо покататься! Кстати, у нас ведь правостороннее движение, не забудете?"

Благодарность так переполняла меня, что я побоялся открыть рот и только покачал головой. Я чувствовал такое облегчение, что, кажется, мог взлететь, оттолкнувшись от ступеньки. Оглянувшись на закрывшуюся за мной дверь, я сделал энергичный мальчишеский жест: "Yes!" И сам засмеялся над собой — седым и плешивым.

Не успела я как следует проснуться, как примчался Пол, возбужденный и одержимый действием. Он даже присесть не мог ни на минуту. Из его сбивчивых, путаных объяснений я поняла, что он собирается везти меня в деревню и уже взял для этого Юрину машину.

— В какую еще деревню? — взмолилась я. — Меня тошнит. Я спать хочу.

— Будешь спать в поле, — непререкаемым тоном заявил он. — Там другой воздух. Он будет тебя лечить. И там новые… Как это? Impressions.

— Впечатления, — вяло подсказала я.

— Yes. Get up!

— Ты сегодня говоришь на английском?

Он простодушно признался:

— Я видел Риту.

Потом вдруг вспомнил о чем-то и поджал губы. Но у меня не было сил его допрашивать. И мне было до такой степени безразлично, где они виделись, что я сама удивлялась.

Пол подошел к окну и проверил температуру воздуха, будто и не он только что пришел с улицы. "Прибор есть прибор, — думала я. — Разве можно полагаться на свои ощущения, если существуют точные приборы?"

— Там тепло, — сказал он, глядя в окно. — Как летом.

Что я могла на это ответить? Но Пол немного помолчал, словно ждал от меня каких-то слов. Потом вдруг быстро вернулся к моему дивану, подволакивая ногу, сел и требовательно спросил:

— Я надоел тебе? Да? Скажи. Я уйду. Буду жить в отеле. Я хочу знать.

Если б речь шла только об этом мгновении, я бы ответила: да. Ведь сейчас я смотрела на его полное, загорелое лицо с подрагивающими губами, и тошнота прокатывалась по телу холодными волнами. И вовсе не от того, что Пол не умел скакать без седла, ходить по краю крыши и перемещаться в пространстве! Хотя и от этого тоже… Но, главное, я не могла его видеть потому, что он и мне хотел запретить это. Он хотел, чтоб я осталась с ним.

Но я не была уверена, что если Полу и впрямь удастся этого добиться, его жаркое тело опять не притянет меня, не вернет на землю… И потому малодушно ответила:

— Нет, Пол. Мне просто плохо сейчас… Но тебе не нужно уходить. Дело ведь не в тебе.

"Дело как раз во мне", — сказали его несчастные глаза, но губы крепко сжались.

— Хорошо, — после долгой паузы заговорил он. — Тогда поедем. Я помогу тебе.

Во мне проснулся беззубый протест:

— Пол, почему ты все время стараешься мне помочь? Кормишь меня, одеваешь… Чтобы я во всем зависела от тебя?

— Как это — зависела? — опустив голову, спросил он.

— Чтобы я не могла без тебя обойтись! Чтобы я так и не стала самостоятельной! Но ведь я жила до тебя, Пол. Я сама зарабатывала деньги. Сама себе готовила, развлекалась. Никто меня не опекал.

Я подумала, что сейчас Пол спросит: "Как это — опекал?", но, видимо, он догадался.

— Теперь ты уже хочешь все делать сама? Моя спина больше не нужна? — сдержанно спросил он. — Хорошо. Я буду в машине.

И Пол в самом деле встал, взял брошенные на стол ключи, неторопливо вышел. Тишина внезапно стала холодной, как бывало в первые дни, когда стоило ему оторваться от меня, я тут же начинала мерзнуть.

— Пол! — позвала я, думая, что, может, он пытается разыграть меня, а сам прячется в передней.

Голос мой прозвучал жалобно. Я никак не ожидала, что Пол действительно уйдет. Я была слегка обескуражена и даже расстроена. Ведь я вовсе не имела в виду немедленный переход к самостоятельности! Сейчас он вполне мог бы мне помочь…

"Никуда не поеду! — обиженно думала я, выбираясь из-под одеяла. — Вот останусь дома, и пусть сидит там до скончания века!"

Когда я встала, меня чуть повело в сторону, но поддержать было некому и пришлось взять себя в руки. Кое-как я добралась до шкафа, который скрипел и качался, будто тоже разваливался на куски, лишенный мощной энергетики нового жильца. Чтобы досадить Полу хоть чем-то, я надела джинсы, хотя ему больше нравились платья, и трикотажную маечку, не закрывающую живота. Мои волосы, хоть и были коротки, а все же слежались за время болезни и сделались, как валяные. Я распушила их щеткой и побрела к порогу, удивляясь тому, что стоило мне встать и привести себя в порядок, как тошнота прошла. Я уже начала подумывать, что напрасно так долго вылеживалась. Мне захотелось двигаться, и это оказалось невероятно приятным ощущением. И мне захотелось видеть Пола.

Он все еще дулся и даже не открыл мне дверцу. Я сама справилась с этим и, плюхнувшись на сиденье, несколько заискивающе улыбнулась ему:

— Привет!

Пол покосился на меня с недоверием и сразу же оттаял. Глаза его так и заблестели от радости.

— Это ты? Там это была не ты.

Я встала коленями на сиденье и обхватила его за шею. С ненасытностью очнувшегося от спячки зверя я втягивала его запах, даже слизнула вкус кожи.

— Я так соскучилась, Пол.

Из его груди вырвался какой-то рык, и он сжал меня сильно и в то же время бережно. Он терся о меня лицом, бормотал что-то и не мог договорить, потому что начинал задыхаться. На миг я даже испугалась, что Пол сейчас просто умрет от перевозбуждения — так его колотило. Но он вдруг откинул меня на сиденье и одним движением завел машину. Я уже не надеялась выехать за город живой, потому что Пол гнал, как сумасшедший, проскакивая на желтый все светофоры. Каким-то чудом он еще помнил, что надо ехать по правой стороне.

Стоило последним домишкам окраины остаться позади, как Пол свернул с дороги. Он даже не удосужился спрятать машину за деревьями, а остановил ее прямо в поле. И медленно-медленно повернулся ко мне. Нам не хватало воздуха. Мы смотрели друг на друга, и у нас сбивалось дыхание. Пол приоткрыл дверцу и одновременно опустил спинку моего сиденья. От неожиданности я так и упала, и он тут же упал сверху. Его слегка забытая тяжесть расплющила меня, и в тот же миг я поняла, что значит — умереть от наслаждения.

— Никогда, — сказал потом Пол мне прямо в ухо. — Никогда не уйду. Лучше умру.

— Я не хочу умирать. Я хочу жить с тобой, Пол.

Словно опомнившись, он стал торопливо одеваться.

— Ты куда, Пол? — испугалась я.

— Нет. Я здесь. Лежи-лежи. Я сейчас.

Застегнув все пуговицы, он откашлялся, глубоко вздохнул и торжественно произнес:

— Тамара, я хочу… Нет. Я прошу тебя стать моей женой.

Это прозвучало так неуместно, что в пору было расхохотаться. А я вдруг заплакала. Меня просто всю трясло от рыданий, и я никак не могла остановиться. Пол виновато осыпал поцелуями мое тело, и от удовольствия кожа покрывалась мурашками, а соски съежились. Но я все продолжала плакать.

— Иди сюда, — прокряхтел Пол, втаскивая меня к себе на колени. — Что ты? Не надо плакать. Или… Ты хочешь опять сказать: нет?

— Нет! — вскрикнула я. — То есть — да! Да, Пол, да. Я стану твоей женой. Конечно же! Как ты мог подумать?

Я тискала его шею и не могла поверить, что меньше часа назад меня тошнило от одного его вида.

— Как хорошо, — серьезно сказал Пол и прижался губами к моему лбу. — Можно я скажу по-английски?

И он заговорил мягко и певуче, длинными, красивыми фразами, которые сменяли друг друга, как волны, и уносили меня к неведомым берегам его древней Британии. Старые груши роняли свои плоды… Или это так стучало его сердце? Вдали отрывисто вскрикивали чайки… Нет, это доносились короткие автомобильные гудки. Исполненные достоинства рыцари не спеша перебирались из одной легенды в другую, и сверкание их доспехов растворялось в сияющих глазах Пола.

— Я все поняла, — сказала я, когда он замолчал. — Но я ничего не смогу тебе ответить. Я так счастлива, Пол! Я не могу говорить. Я вся переполнилась счастьем, и все слова утонули в нем.