Повесть абстрактна, аллегорична. Поэтому в ней почти нет имен. Премьер-министр, Десятник, Начальник артиллерии, Врач. Не названа страна, не названа планета. К концу повести мы узнаем, что действие происходит не на Земле. Впрочем, какая разница, если наблюдается такое сходство?

Единственный герой, не принадлежащий этому миру, — Мальчик — тоже абстрактный образ, символ. Может быть, В. Рыбаков и зря раскрывает его тайну. Так ли нам важно узнать, что чудотворец, способный открывать любые двери, читать секретные шифры, дышать радиоактивным воздухом, является инопланетянином? Для жителей планеты он — Мутант, он — последняя исступленная надежда на чудо, на Спасение.

Но нельзя спасти людей друг от друга. Война продолжается. Мутанта пытаются использовать и военные, и члены правительства. Обе стороны нуждаются в уцелевшем военном спутнике, оснащенном лазерным оружием. Тот, кто завладеет им, добьется победы. Совершенно бессмысленной, но все-таки победы.

Связаться со спутником можно лишь с отдаленной радиолокационной станции. Для Мальчика эта станция — единственная возможность вызвать помощь со своей планеты.

Между солдатами из разных бункеров происходит схватка. В узком замкнутом пространстве станции автоматные очереди разорвали противников в клочья. Смертельно раненный профессор успевает отдать спутнику команду уйти от планеты. Мальчик остается один. Правда, свободный от своих конвоиров.

Но что толку от свободы на опустошенной, обреченной планете, где, кажется, уже не осталось людей? Пусть даже прилетят корабли с лекарствами, продовольствием и оборудованием — что это изменит?

Так рассуждает Мальчик. Так рассуждают герои фильма «Письма мертвого человека». Собственно, большая часть картины состоит из подобных монологов и их критики. Разговоры ведут выжившие в городском убежище ученые.

Сходство между книгой и фильмом достаточно велико. Повторяются отдельные эпизоды, похожи характеры. Только Мальчика, нравственного эталона, человека, не принадлежащего к этому миру и имеющего право судить его, нет в фильме.

В кинокартине человечество судят ученые. Перед лицом неизбежной смерти эти люди ведут себя достойно. Все они в большей или меньшей степени сумели остаться учеными, интеллигентами. У них хватает бесстрашия мечтать, думать, решать.

Это может показаться бессмысленным, смешным и глупым — ведь проку от их деятельности не больше, чем от выступлений премьер-министра. Но все-таки есть разница между безнадежной борьбой за человека и столь же безнадежной борьбой против человека. Разница в их пользу.

Только где они были раньше, эти прекрасные люди?

Работали на войну, стараясь обогнать друг друга.

«…Я дрался! Я маневрировал, да! Мой лучший друг уже двенадцать лет не подает мне руки! А мы служили вместе! В одном артрасчете карабкались через Хинган в сорок пятом! Другой мой друг, когда я приехал его проводить, плюнул мне в лицо. Теперь, между прочим, он работает у того Маккензи, о чьей бороде вы говорили столь умильно. И бомбардирует конгресс штата письмами, согласно которым, по его сведениям, биоспектральные исследования в России ориентированы на создание лучевого оружия! И средств подавления инакомыслящих! И намекает, что эти сведения он получает от меня! И уже я плюнул бы ему в лицо — всей слюной, какая во мне осталась! — он немощно ударил себя в узкую грудь несколько раз. — Но он далеко! Но я выиграл! Я нашел вас! И выучил вас! Мы с вами обгоняем их на пять лет!»

Этот отрывок взят из другого произведения В. Рыбакова. Биоспектралистика, о которой идет речь, — раздел медицины, не имеющий никакого военного применения. Эта наука призвана лечить. Лечить всех людей без разбора. И материалы по ней не засекречены, и международные конференции проводятся. Только на них почему-то скрывают, а не демонстрируют достижения. Только не о больных, ждущих помощи, вспоминает ученый, хотя неизлечимо болен он сам и сын одного из сотрудников его лаборатории.

«Мы с вами обгоняем их на пять лет!» Зачем? Во имя чего?

«Нас мало, и нас все меньше.

Но самое страшное, что все мы врозь…»

«Мы с вами обгоняем их на пять лет!» Вот почему Ларсен пишет теперь письма мертвому сыну. А врач отправляет на смерть детей. В рецензиях этого врача справедливо называли подонком. Но в фильме, который в отличие от повести замкнут на среду ученых, не показаны силы, стоящие над этим врачом. А эти силы: правительство, армия, контрразведка — приказывали ему еще до войны: «Обогнать их на пять лет!»

Разобщенность правительств была на Земле всегда, но лишь XX век создал разобщенность ученых. В 1918 году Резерфорд сказал чиновнику, пригласившему его на какое-то заседание: «То, что я сейчас делаю, важнее вашей войны». А в 1946 году Курчатов кричал Изотову: «Иди ты со своими угрызениями знаешь куда… Думать стал! Вот и думай — какое мы имеем право ехать в комфорте, за чей счет все это? И ковыряешься в душе своей за чей счет? Ты мне все это говоришь почему? Потому что знаешь, что я себе такого позволить не могу. Я сомневаться не имею права. Да. Знаю — найдутся люди, которые будут считать, что мы и этот Оппенгеймер одним мирром мазаны. Осудят нас… Я это не беру в расчет. И даже тех не беру в расчет, кто еще через годы поймет всю разницу между американцами и нами. Мне себя не жалко. Каким я буду выглядеть? Плевать мне на то, как меня будут расценивать в будущем! Я делаю дело не в расчете на место в истории. Мне важен суд моих соотечественников, моего народа, а в будущем… Если будущее будет, и будут жить в нем потомки наши, самое главное, что они будут жить! Что хочешь мне говори, а я буду думать одно: успеть, успеть! Мы успеть должны!.. Вот вся моя нравственность! Они там, эти американцы, создали себе эти проблемы, пусть и расхлебывают. А для меня нет этих проблем. Нет! Понятно? И для тебя нет, мир не обеспечишь призывами даже самых лучших людей, таких как Бор. Это все слова! А вот когда у нас бомба будет — вот тогда можно будет и разговаривать, и договариваться!..»

А если не договоримся теперь, когда бомба есть и у нас, и у них? Что тогда будет?

«Письма мертвого человека».

А как договориться, если даже пережившие войну не в состоянии найти общий язык? Тогда, может быть, именно в этом и есть главная задача ученых, писателей, художников? Договориться! Найти способ договориться. Поначалу хотя бы друг с другом!

Мы вновь возвращаемся к повести. Измученные, потерявшие всякую надежду жители планеты ждут от Мальчика чуда. Они верят, что он уведет их из бункеров в незатронутую войной страну. Даже премьер-министр верит, хотя ему доподлинно известно, что таких стран нет. И не может быть.

Они встречаются. Все люди и Мальчик. Но тот, кто в военной форме, в чудесах не нуждается. Девочка, единственный человек на этой умирающей планете, который попытался что-то понять, прикрывает Мальчика своим телом и падает раненная. Тогда толпа убивает военных. И опять льется кровь.

«Видите, — отчаянно кричит Мальчик. — А ведь мы еще не спасение. Мы просто не врем! Когда спасение придет — вам снова захочется стрелять… Это ведь так легко! Повзрывать все мосты через пропасть, а потом развести руками — пропасть, некуда идти!»

…Повесть называется «Первый день спасения».

До сих пор мы рассматривали произведения, посвященные будущему. Коммунизм «Мотылька и свечи», тайный фашизм «Доверия», гибель человечества в «Первом дне спасения» — это лишь варианты, более или менее правдоподобные. Статическое описание общества неисторично, а потому абстрактно. Правда, экстраполируя, пусть даже и произвольно, современные тенденции в будущее, мы, по крайней мере, видим, чего бояться и на что надеяться… Но сколь убедительными ни казались бы результаты подобных мысленных экспериментов, их легко обесценить. Достаточно обвинить автора в несистемном подходе: откуда он взял, что рассматриваемые им факторы будут преобладать? Почему не противоположные? А разум человечества, его добрая воля? Такие рассуждения успокаивают, и фашизм «Доверия» становится моделью. Точной, самосогласованной, но не имеющей к нам прямого отношения.