— Что ж, благодарю тебя за трогательную заботу обо мне, но я вынуждена отклонить твое щедрое предложение. Ты тратишь свои силы зря — похоже, я действительно не понимаю своей выгоды и осмеливаюсь желать чего-то большего, — я встала, давая понять, что наш разговор окончен.

Не шевельнувшись, Родион смерил меня взглядом с ног до головы.

— Н-да, недооценил я тебя, но, скорей всего, это ты слишком переоцениваешь себя. Посмотри — ты умна, красива, благополучна и до сих пор одна. Извини за жестокость того что я скажу, но тебе ли сейчас выбирать? Подумай о себе. Я предлагаю свою любовь, ты же киваешь на мою семью Разве то, что они есть, меняют твои чувства ко мне? Разве наша вина, что мы слишком поздно встретились?

— Не наша, но это не дает нам права совершать ошибки. У тебя растет ребенок.

— Вот значит как? Наша любовь для тебя ошибка?

— Это сейчас тебе кажется, что можно жить двойной жизнью, и эти две жизни никак не соприкоснуться и никого не уничтожат и не сломают. Я не хочу быть твоей ошибкой.

— Это твое окончательное решение? — он выжидающе смотрел на меня, и пришлось собрать все свое самообладание, чтобы просто кивнуть. Невыносимо тяжело было отказываться от него.

— Мне жаль тебя, — вздохнул он, вставая. — Ты не умеешь смотреть на вещи реально. Признаюсь, я даже удивлен. При твоей-то деловой хватке…

Выйдя из-за стола, Родион направился к двери, но прежде чем выйти, обернулся ко мне.

— Прощай. Дай бог, чтобы я не был твоим последним шансом, а это, по-видимому так и есть. С тобой, явно, что-то не так. Ведь в том, что наше свидание сорвалось только твоя вина.

Дверь за ним захлопнулась, и я закрыла лицо руками. За эти минуты нашего разговора, Родион измучил меня. Его слова оказались жестокой истиной. Я действительно не умею принимать жизнь такой, какая она есть. А вдруг я ошибаюсь и, действительно, нужно брать от жизни все? Но я не хотела брать на себя ответственность, разрушая чужую семью. И я не хотела довольствоваться редким скудными подачками любви. Родион был далеко мне не безразличен, и во мне шла жестокая борьиба: любовь не хотела сдаваться. Чувства не желали брать мои рассуждения в расчет, подталкивая меня изведать ту сторону женского счастья, которой я была обделена. Ведь Родион все понял и конечно же согласился бы мне помочь. Быть любимой, желанной хотя бы на миг. Разве это не стоит того, чтобы расплачиваться днями, неделями ожиданий, каждый раз мучаясь вопросом: придет ли он сегодня или нет. Отказываться так невыносимо…

Не знаю, сколько времени я просидела в темном кабинете. Я схватила сумочку и выскочила из кабинета, а чтобы не поддаться искушению и не позвонить ему, намеренно оставила свой мобильный на столе. Закрыв кабинет и приемную, я, пройдя по опустевшим коридорам офиса, спустилась в тихий холл и, попрощавшись с Игорем, вышла на стоянку.

Я долго бесцельно колесила по улицам, боясь ехать домой. Там тоже, искушая меня, ждал телефон. В конце концов, я прочно встала в пробке.

Вот интересно, в разговоре с Родионом, я действительно была так принципиальна, или во мне больше говорила боязнь потерпеть очередное фиаско? Для Михаила моя проблема оказалась не по силам, и он, без всяких сцен и объяснений просто исчез из моей жизни. Гена был честнее, а вот, чтобы все же сделал Родион, откройся я ему? Может я, все — таки, к нему не справедлива? Я начала двигаться за тронувшимся автомобильным потоком. Раздумья над последствиями своих поступков, всегда тяжелее, чем само их свершение. Что сделано, то сделано. По-видимому, я уже не узнаю, как бы поступил Родион. Так и не примирившись с собой, я зарулила на стоянку, припарковалась и, выбравшись из машины, включила сигнализацию.

Я отдала деньги, внеся плату за место на стоянке на месяц вперед, дежурившему сегодня, Трофиму.

— Что-то вы сегодня, как никогда, припозднились, Марина Евгеньевна, — выписывая квитанцию, заметил он. — Работа?

— Да, Трофим, работа, — я взяла у него квитанцию и попрощалась: — Спокойной ночи.

Но бредя к дому, невольно замедлила шаг у «Короны». В магазинчик, наверное, завезли свежую выпечку. И там сегодня должна торговать Людка, которая никогда не называет меня «мадам». Подозреваю, что Сеня, заметив, как не нравится оно мне, специально досаждает, называя меня так. В освещенном, по домашнему уютном магазинчике, за прилавком сидел Сеня. Едва за мной захлопнулась дверь, он поднял глаза от книги, с готовностью человека сию же минуту приступить к своим обязанностям, но увидев меня, снова уткнулся в нее.

— Добрый вечер, — поздоровалась я. Кроме нас в магазинчике никого не было.

— Здравствуйте, — буркнул он, не прерывая своего чтения.

Ладно, мешать не будем, и постараемся определиться с выбором быстро. Я подошла к корзине со свежей сдобой, гадая, чего же мне хочется больше всего: плюшку, булочку с кунжутом или маком, завитушку с шоколадной глазурью, а может берлинское печенье? Рогалик, например, можно съесть утром с кофе, намазав его маслом. Нет, с утра лучше все же, обойтись йогуртом. Сейчас можно взять бутылочку кефира «Семь злаков», а может креветки?

— Помочь вам с выбором, мадам? — видимо Сеня потерял терпение, не дождавшись пока я выметусь из магазинчика.

— Меня зовут Марина, — разглядывая кетчуп и думая, что спагетти тоже неплохо, но тогда придется прикупить и красного вина.

— Да я, вообще-то, в курсе, — пожал плечами Сеня.

— А почему бы здесь не сделать бар? — вдруг ни с того ни с сего, брякнула я. — Чтобы можно было заглядывать сюда поздним вечером, и сидеть до утра, никуда не торопясь. Всегда найдутся такие, кто не захотят сразу же идти домой, а предпочтут сперва, где-нибудь отсидеться, привести мысли и чувства в порядок, а потом уже идти домой и спокойно общаться с домашними, — несло меня дальше.

— Привести в порядок — это напиться, что ли? — насмешливо перебил меня Сеня.

— Хотя бы посидеть просто так, или поговорить ни о чем, чтобы стряхнуть раздражение прошедшего дня, понимаете? Дома опять придется решать проблемы, а бар это как тайм аут между работой и домом. И название у бара останется то же «Корона» или «У короны», — я потерла ладонью лоб. — Не обращайте на меня внимания. Хорошо?

— Идея в общем-то ничего, — Сеня задумчиво почесал бровь. — Только боюсь, бар здесь будет пустовать и попросту прогорит. Напитки, коктейли там, абсенты выйдут дорого, и молодежь будет тусоваться в другом месте, обходясь пивом. Вообще-то «Корона» для здешних бабулек и так выполняет роль бара. Есть даже завсегдатаи, которые постоянно толкутся здесь в перерывах между сериалами, обсуждая все: политику, кто чем и как лечиться, да те же сериалы. Ух, я таких страстей наслушался… Вот зашли бы вы сегодня пораньше, как всегда, то застали бы тут бабку Клару, которая призывала своих товарок сбиться в народную дружину, как во времена их героической молодости и отловить этого кровопийцу маньяка, раз полиции он не по зубам.

Я засмеялась.

— Зачем же вы обсчитываете таких славных старушек, Сеня?

— А это своеобразная плата за то, что позволяю им здесь тусоваться. Да и обсчитываю я их на сущие копейки, чтобы навык не потерять. Вас я тоже обсчитываю — с вызовом заявил он, нахально глядя на меня.

— Знаю, — отмахнулась я. — Вот со сдачей ты меня уже достал.

— Сердитесь? — довольно хмыкнул он и вдруг перешел на «ты»: — Слушай, пусть здесь не бар, а всего-навсего продуктовая лавка, но я все равно могу налить тебе коньяку… за счет заведения. Посидеть можем в подсобке. Видно же, что тебе хреново.

Я кивнула, но все же спросила:

— А покупатели?

— Я услышу, — он приподнял закрывающую вход за прилавок откидную доску, и я вошла в святая святых магазина, его подсобку.

Обшарпанное, захламленное помещение без окон, заставленное старой разномастной мебелью: продавленным креслом — «сядешь не поднимешься»; столом, застеленном вытертой до бела, но когда-то цветной, клеенкой, на котором стоял помятый электрический чайник; на полу, в углу притулился кассовый аппарат советских времен. Под потолком трещали, мигая трубки люминесцентных ламп. Я с удивлением оглядывалась. Но удивлялась не убожеству этой каморке, а своему странному ощущению. Эта подсобка казалась мне именно тем местом в котором я сейчас нуждалась, этаким надежным углом, норой, убежищем и я успокоилась.