Я невольно привстала и обернулась к Каро, но у нее даже не изменилось выражение лица. Мне нечего было ответить. Антуанетт действительно как будто расцвела и помолодела.

— Дорогая, — обратилась к ней тем же тоном Каро, — морской воздух тебе на пользу, у тебя чудесный цвет лица.

Антуанетт ответила улыбкой, какой я еще никогда у нее не видела.

Возможно, во мне говорила зависть. Не смотря на свой реальный возраст, а я была самой младшей в этой блестящей компании, благодаря Морису я чувствовала себя старухой. Бог не обидел меня ни фигурой, ни внешностью, но ни один из тех мужчин, кто бывали у нас, не привлекал меня. Глупо тратить время на еще одну копию своего мужа. Друзей юности я всех растеряла. Спать же со своим телохранителем или конюхом, было ниже всякого достоинства. Мысль купить себе любовника — оскорбляла.

Кроме того, по иронии судьбы, супружеская верность было единственным, что позволяло мне чувствовать себя выше Мориса.

Антуанетт отбывала в Париж, отдохнувшая и посвежевшая. Они трогательно попрощались с Жерменом, буквально засыпавшим ее розами. Он до последнего мгновения не выпускал ее из объятий и продолжал что-то нашептывать на ухо. А на следующий день появился под руку с какой-то брюнеткой из вновь прибывших.

— Шустер, — констатировала я Каро.

Почему-то очень хотелось плюнуть ему вслед.

Париж… о, Париж…

Париж, о котором я когда-то подростком мечтала, о его балах, о его столичном великолепии, — остался ко мне безразличен. Как и я к нему. Мы не заметили друг друга. Я продолжала автоматически исполнять свои обязанности супруги будущего большого политика, возможно канцлера. Морису нет и пятидесяти, он занимает высокий пост и у него большое будущее. Возможно. Какое мне до этого дело?!

Мы с Морисом не любили друг друга никогда. Его измены и любовницы не трогали мое сердце, но оскорбляли от этого не меньше, как и то, что он даже не пытался их скрывать. Жизнь с практически чужим тебе человеком, на двадцать лет старше тебя, невыносимая обстановка в доме, который никогда не был твоим, а вернее полное его отсутствие, потому что нельзя назвать домом бездушные стены, мало по малу подтачивали мое терпение. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Наверное даже Нинет, моя кормилица, на чьих руках я выросла и которую я не видела со дня свадьбы, не узнала бы сухую, неприятную особу с вечно поджатыми губами, в которую превратилась ее семнадцатилетняя очаровательница.

Однако развод был равнозначен объявлению себя вне общества, даже если бы я могла позволить себе развестись. Почему я на это пошла? Даже спустя восемь лет пытки браком, мне все еще нужны были деньги для Шато-Виллен. Ему — нужны были связи и мой титул. Круг замкнулся обручальными кольцами, и мне все больше казалось, что они тяжелее каторжных кандалов.

Среди бесконечной вереницы пустых лиц меня немного интересовала лишь Антуанетт. Странным образом Ницца нас немного сближала. Морис одобрял наше знакомство, ведь ее муж мог быть полезен ему.

Я не могла понять, неужели на нее настолько повлияла случайная недолгая связь. В ней что-то неуловимо изменилось, легкий аромат — страсти? — подобный едва ощутимому запаху духов, но меняющий весь облик женщины…

Повод убедиться представился неожиданно. На одном из приемов по очередному не имеющему значения случаю мне показалось, что среди гостей мелькнула знакомая стройная фигура, и тут же услышала не менее знакомый легкий смех в ответ на чье-то:

— Как хорошо, что ты вернулся! Жермен, без тебя Париж — не Париж!

Я поспешила найти Антуанетт. Она казалась обрадованной, но не более. Их приветствие было дружеским, лишенным интимности и недолгим. Жермен отошел к Франсуаз Мерсье, недавно выгодно овдовевшей.

Неужели то, что я почувствовала можно назвать облегчением?

— Ты не разочарована? — поинтересовалась я на правах подруги.

— Чем? — Антуанетт выглядела удивленной.

Я кивнула вслед Жермену.

— Делиз, — развеселилась Антуанетт, — Он сама любовь! Он должен принадлежать всем!

Своеобразная мораль.

Однажды утром заехав за Антуанетт, я узнала секрет ее второй молодости. Она была еще в постели, меня попросили подняться к ней. Войдя в ее спальню, я увидела, что если она и ложилась, то не снимая одежды. В разоренной кровати сидела заплаканная разбитая женщина, и было сразу видно, что она уже не молода, что у нее длинный нос, тонкие волосы и морщины вокруг глаз.

— Побудь со мной, пожалуйста, — прохлюпала носом Антуанетт, — О, Боже, я так несчастна…

В течение нескольких часов я была вынуждена выслушивать бессвязные реплики о людской подлости, бездушности и бессмысленности этой жизни в целом. Бабские откровения… все они одинаковы, и все сводятся, в сущности, к одному — что нас не любят!

Никогда не приходилось быть жилеткой, и эта роль не приводила меня в восторг. Мне вполне достаточно своих проблем, что бы переживать еще и чужие.

Как раз к тому моменту, когда я уже подумывала, как бы уйти, я с облегчением услышала звук подъезжающего экипажа.

Я поднялась, сказав, что посмотрю, кто приехал.

— Я никого не хочу видеть, только не сейчас… О, сволочь, гнусное животное…

Все было так прозаично, — несчастная Антуанетт застала своего молодого любовника с еще более молодой девчонкой. Этого следовало ожидать.

Я вышла и остолбенела от удивления.

Быстрым шагом, как всегда более чем великолепный, по лестнице поднимался Жермен. Горничная уже упорхнула куда-то по его поручению. Не вызывало сомнения, что ему прекрасно известно расположение комнат, поскольку он безошибочно проследовал в спальню.

При виде него Антуанетт снова залилась слезами.

— Туанетт, сердце мое, что ты с собой сделала! — Жермен сел рядом и немедленно заключил ее в объятья.

С этой минуты они перестали замечать что-либо.

— Ну-ну, хватит, — приговаривал он, утирая слезы Антуанетт своим платком, — ни один мужчина не стоит таких слез! Даже я!

Тон, каким это было произнесено, не оставлял сомнений в том, что он шутит.

— Я хотел пригласить тебя на прогулку.

— Ты мой единственный друг! — Антуанетт размазывала остатки вчерашнего макияжа по его безупречному кремовому костюму.

— А ты испортила мне рубашку, — он говорил со взрослой женщиной так, как говорят с ребенком или больным.

Мне стало противно. Антуанетт взглянула на разноцветные разводы и снова собралась расплакаться.

— Нет! Так не годится, — Жермен решительно поднялся и направился к ее гардеробу.

Третий был лишний. Я спустилась вниз, собираясь уходить, но не успела еще выйти за дверь, как они меня опередили. Жермен почти тащил ее вниз по лестнице.

— Жермен, нет! Я никуда не пойду в таком виде…

— Именно поэтому, — он набросил ей капюшон плаща.

— Делиз, я совсем забыла… прости пожалуйста, — крикнула мне Антуанетт уже из-за двери.

И все же вечером я снова заехала к Антуанетт. Мне просто было, как всегда, не с кем скоротать еще один день. Это было на столько не выносимо, что я готова была еще раз изобразить из себя исповедника.

Но ее еще не было, а дом утопал в цветах и свечах. Я замешкалась в растерянности. Что бы я не думала о Жермене и ему подобных, нельзя было не признать, что мне бы тоже хотелось, хотя бы раз в жизни испытать такое же безумство… Дом, украшенный, как дворец из волшебной сказки, прекрасный юноша, клянущийся тебе в вечной любви… и что самое, самое главное — его карие глаза не могут лгать…

Возможно, я просто не из тех женщин, ради которых делают глупости, потому что единственная глупость, на которую я сама оказалась способна — выйти замуж.

Моя измена никого не тронула бы. Возможно, Морис тоже предпочел бы оплатить счета и подарки моему любовнику, лишь бы дальше все шло, как идет.

То, что я задумала, могло придти в голову только женщине.

Я сидела коляске около дома Антуанетт Годар и пыталась унять дрожь в руках. Справившись с собой, я все-таки распорядилась кучеру трогать, но тут же схватилась за трость, не давая ему этого сделать.