Рядом, неподалеку от нее, стояла другая церковь, построенная уже в средние века, в классической аксумской традиции. Подобное соседство давало благодатную возможность сравнивать и сопоставлять… Однако в годы итальянской оккупации Эфиопии церковь была взорвана. Так что теперь мы можем судить о ней лишь по описаниям и зарисовкам, которые оставили нам классики аксумологии.

И вот, наконец, этот храм, где мы сейчас находимся, — продолжает Ф. Анфре. — Аксумитам была свойственна удивительная религиозная терпимость. В основе ее, как мне представляется, лежала преемственность между той религией, которую исповедовали создатели древнеэфиопской культуры, и христианством в том виде, каким его приняли аксумиты. Вам это может показаться неправдоподобным? Но я глубоко убежден, что христианами жители Аксума в значительной степени стали потому, что библейское учение мало в чем противоречило их традиционным культам. По этой причине, наверное, они никогда не рушили древние языческие храмы, а с помощью элементарных, минимальных переделок превращали их в христианские.

Именно это, как и повсюду на плато Тигре, и произошло с древним храмом в Ехе. Его стены сохранились практически такими, какими их выложили сабейцы. Аксумиты лишь пробили наверху, в восточной части храма, окно в виде креста. А под ним соорудили каменный алтарь, диаконник и бассейн для крещения.

— А теперь о религии, месье Анфре, — попросил я. — Вы затронули очень интересный вопрос о том, что преемственность сабейской и аксумской цивилизаций прослеживается даже в религии, что христианство аксумитов как бы вытекало из их ранних языческих культов.

— «Вытекало» — это очень удачный термин, — утвердительно кивая, заметил ученый. — Впервые на эту мысль меня натолкнули данные, полученные во время работы в Матаре. Это — один из шести известных нам аксумских городов. Он возник в III веке до н. э. и просуществовал целое тысячелетие. Городок небольшой, компактный, и поэтому его археологические слои читаются словно роман с многотомным продолжением. К первым годам возникновения Матары относится обнаруженный там архаический каменный обелиск с изображением астральных символов сабейцев: луны и солнца. Но надпись на обелиске — уже не южноаравийская, а древнеэфиопская. Затем был построен матарский храм — типично аксумской архитектуры. Но под плитами его залов похоронены то ли христианские священники, то ли языческие жрецы. Рядом с ними — черепки керамики, на многих из них уже есть кресты. Несколькими веками позже появляются и захоронения христианских монахов. Одновременно с ними были погребены какие-то светские лица, в могилах которых лежали черепки с языческими символами. И тут же — бронзовые бусы, осколки стеклянной вазы, редкостный для аксумских находок фрагмент скульптуры из слоновой кости. В общем — захоронение явно не рядового, а богатого человека. Но христианства он, если судить по черепкам, не принял.

О чем все это говорит, особенно если сопоставлять находки в Матаре с итогами работ археологов в других аксумских городах, с данными надписей на стелах, со свидетельствами античных и аравийских авторов? — как бы сам себе задает вопрос Ф. Анфре и тут же отвечает: — Да о том, что христианство в Аксум пришло не в одночасье, что народ крестили не в приказном порядке и что традиционные верования аксумитов долго и мирно сосуществовали с пришлой, лишь начинавшей набирать силу религией. Что это были за верования?

Узнать об этом мне, однако, в тот день не пришлось. К Ф. Анфре приехали представители местных властей — он давно ждал их, чтобы договориться о месте проведения новых раскопок. Поблагодарив ученого за интересный рассказ об Ехе и условившись о новой встрече, я вернулся в Аксум. Оставил машину неподалеку от Парка стел и пошел бродить по городу.

Если бы его улицы умели говорить, а каждый пожелавший того мог читать летопись древних камней, то прогулку по Аксуму можно было бы уподобить путешествию в мир исторической фантастики. Кто из современников, кроме нескольких десятков историков, знает, что полторы тысячи лет назад Аксумское царство считалось одной из четырех великих держав мира? Вряд ли многие ведают, что правители этой державы на равных разговаривали с Персией и Индией, а императоры Византии сами набивались им в союзники? Каждый ли поверит, что город Аксум своей роскошью и богатством поражал повидавших на своем веку путешественников, а аксумский порт Адулис, позже исчезнувший с лица земли, слыл крупнейшим торговым центром Востока? И кто не усомнится, прослышав, что некогда власть чернокожих ныгусэ этой африканской империи простиралась по обе стороны Красного моря, в том, что им была подвластна Южная Аравия?

А ведь все было именно так!..

Вскоре после того, как в «море» кушитских народов, населявших плато Тигре, исчезли сабейцы и на этнографической карте древней Африки начало появляться название молодого динамичного народа — аксумиты, неожиданно стремительно возвышается их государство. Отличительной чертой его внешней политики была напористая экспансия и в глубь Африки, и в соседние цивилизованные страны — Мероэ и Южную Аравию. Если считать Аксум преемником не только культурного, но и политико-государственного наследия Тигре, то масштабы завоеваний ныгусэ кажутся поразительными. Трудно точно установить дату, когда они начались, но доподлинно известно что было подвластно Аксуму к середине IV века н. э.

Благодарить за это следует Косму Индикоплова — жившего в VI веке византийского купца и путешественника. В мировой географии он много напутал, а саму географическую науку от античных достижений системы Птолемея, поднявшегося до осознания шарообразности земли, низверг до представлений о нашей планете как о продолговатом прямоугольнике, окруженном океаном и стенами с небесной твердью в форме арки. Однако, попав примерно в 525 году в Эфиопию, он сделал большое дело: скопировал знаменитую Адулисскую надпись. Не потрудись тогда Косма над переписыванием довольно пространного текста на греческом языке, она наверняка была бы утеряна для нас. Теперь же мы знаем: приказавший выбить эту надпись безымянный для нас аксумский царь, живший то ли в конце III, то ли в начале IV века, предпринял семь походов и стал «первым и единственным из царей, кто подчинил все соседние народы», стал их властелином.

Удовлетворился ли этим владыка Аксума, сумевший за 27 лет своего правления создать огромную, самую большую в Тропической Африке империю? Оказывается, нет! Его воинство переправляется через Красное море, и африканцы меняются ролями с южноаравийцами: ахсумиты завоевывают Сабейское царство. Под их контроль попадают оба берега Баб-эль-Мандебского пролива, а следовательно, и вся торговля, которую через него вели Запад и Восток.

Со временем на стелах ныгусэ Аксума начинают величать и «царем хымьяритов», а с хымьяритами отождествляется все южноаравийское население. Проходит еще несколько веков, и из лоций исчезают названия практически всех сомалийских гаваней. Хиреют многие южноаравийские порты. Их затмевает один-единственный — Адулис, «знаменитый город эфиопов», как характеризовал его Косма. Остальные, не выдерживая его конкуренции, сдают свои позиции. Именно в Адулис направляются поддерживавшие связи с внутренними районами Африки купцы из Римской империи, которая и в Египте, и на севере Аравии была тогда ближайшей соседкой аксумитов.

Столь же важным, но внутриконтинентальным центром торговли становится город Аксум — перекресток караванных путей, причем ведущих не только в Египет и Мероэ, но со временем и все дальше на юг, вдоль рифтовых долин и нагорий. Примерно в 270–280 годах в Аксуме впервые в Тропической Африке начинают чеканить собственные золотые монеты. Достаточно сказать, что разрешить себе подобное в те времена могли лишь «самые сильные мира сего» — римский, персидский и кушанский императоры. Золотые деньги имели хождение во всех странах тогдашнего цивилизованного мира, и поэтому появление аксумских монет из желтого металла было расценено повсюду однозначно: в Тропической Африке возвысилась империя мирового значения.