Ближе к вечеру я возвратился в Аксум. Все так же перекликались женщины, набиравшие воду у колодцев, и все так же стучали барабаны под сводами нового храма Марии Сионской. Солнечные лучи коснулись вдруг голубого базальта стел, и он заиграл, заискрился загадочным светом. Легкие облака плыли по небу, то закрывая, то открывая солнце. И стелы, как бы перехватывая его лучи, то сверкали, то растворялись на фоне синего неба. Было что-то загадочное и торжественное в этой игре переживших века монументов со светилом. Случайна ли эта игра? Или она тоже имела смысл для древних аксумитов, которые, прежде чем склониться перед крестом, поклонялись утренней звезде, солнцу и луне.

Еще в начале XX века Э. Литтман, изучая мифологию отдельных племен тигре и тиграи, живших в окрестностях Ехи, отмечал, что особым почтением среди них пользовалась луна. Да и сегодня в некоторых наиболее труднодоступных и уединенных селениях на плато старейшины не разрешают соплеменникам начинать посев или жатву до наступления полнолуния. Время, соответствующее последней фазе ночного светила, они считают «недобрым», а лунное затмение — «плохим предзнаменованием». Окончание затмения трактуют как «выздоровление луны», которое отмечается ночными бодрствованиями и плясками. Напротив, новолуние «приносит счастье». В это время на плато Тигре предпочитают играть свадьбы, а дети, рожденные «под узким серпом», считаются «избранными» среди своих братьев и сестер.

У аксумитов III–IV веков, отчетливо осознававших свое государство составной частью современного им цивилизованного мира, существовал сослуживший нам добрую службу обычай: наиболее важные надписи выбивать на камнях не только на геэз, но и на древнегреческом языке. В одной такой билингве, высеченной при Эзане, бог Махрем эфиопского текста в переводе назван Аресом. А это сразу же открывает нам глаза на то, в каких ипостасях на земле почиталось аксумитами их небесное божество. Оно было богом войны.

Конечно, на Олимпе можно было бы отыскать и кого-нибудь посимпатичнее. Арес — это своего рода «отрицательный герой» греческой мифологии, бог коварных, вероломных, разбойничьих, а выражаясь современным языком, несправедливых и захватнических войн. Он является антиподом мудрой Афины Паллады — богини справедливой войны, прообразом римского Марса. Ареса недолюбливали не только сами греки, но и его отец, Зевс, называвший своего сына самым ненавистным из богов и помышлявший отправить его в Тартар. Спутницами Ареса были богиня раздора Эрида и кровожадная Энио, среди его многочисленных детей фигурируют Деймос (ужас) и Фобос (страх). Софокл именует Ареса «презренным богом».

И тут довольно трудно сказать, что предрешило выбор аксумитов. То ли они недостаточно разбирались во всех нюансах мифологии эллинов, то ли, напротив, знали ее настолько хорошо, что при составлении билингвы отдали предпочтение Аресу именно для того, чтобы подчеркнуть наступательный, захватнический характер своей политики, устрашить соседей.

Однако, как бы то ни было, языческий Арес-Махрем, выделенный из астральных культов семитов, со временем персонифицируется и превращается в верховное божество аксумитов. Упоминание Махрема все чаще начинает появляться на стелах и в царских надписях, где раньше о религиозных верованиях аксумитов напоминали лишь солнечно-лунные символы. В адулисской надписи ныгусэ называет его «своим величайшим богом», а в билингве, высеченной в связи с победами в Нубии, уже утверждается: «Эзана, царь Аксума, царь царей, сын бога Махрема, никогда врагами не побежденный». Так, по мере усиления власти ныгусэ нэгэст, когда, очевидно, начали образовываться классы раннефеодального Аксума, племенной бог Махрем превращается в бога династического, бога — прародителя царей, а сам царь, следовательно, предстает в глазах его подданных-язычников земным воплощением небесных светил-богов. Иными словами, царь царей становится живым богом. Такому царю не нужны, не выгодны многочисленные божества языческого пантеона, конкурирующие с его авторитетом. Так Эзана начинает свой собственный путь к единобожию.

Пора было возобновлять прерванный разговор с Ф. Анфре. В условленное время я позвонил ученому в «Тоуринг-отель», и он любезно согласился провести со мной часть следующего дня в Парке стел.

— Мне кажется довольно обоснованной гипотеза о том, что древние эфиопы пришли к монотеизму, облегчившему им принятие христианства своим собственным путем, — говорит он. — Это был долгий и сложный путь. Но для того, чтобы проследить его здесь, на холме Бетэ-Гиоргис, нам с вами далеко ходить не придется.

Начнем хотя бы с главной, стоящей стелы, — продолжает ученый, подведя меня к основанию обелиска. — Вот углубления в виде круглодонных чаш с двумя ручками. Сейчас туристам, чтобы не портить им настроения, чаши обычно не показывают. Они — мрачная деталь аксумской истории. В чаши стекала кровь жертв, приносимых на алтарях — пьедесталах стел. Не исключено, что эти камни помнят и человеческие жертвоприношения.

Точных указаний на этот счет об Аксуме нет. Но общеизвестно, что цари Каффы, очень многое унаследовавшие от религиозных ритуалов аксумитов, приносили луне, солнцу, Венере и человеческие жертвы. Символы ночного и дневного светил повсюду выбиты в навершиях стел.

А теперь сделаем всего лишь несколько сот шагов — и перенесемся с вами в тот Аксум, который, став одним из просвещеннейших городов древнего мира, начинал поклоняться единому богу, — продолжает свой рассказ Ф. Анфре.

Он проводит меня среди поверженных стел, показывает проход меж гигантских каменных плит, назначение которых так и не выяснено учеными, и останавливается около двух больших продолговатых вмятин на базальтовом пьедестале. Если бы мы находились в долине Летоли, а рядом со мной стояла Мэри Лики, то я бы сказал ей, что это — след ноги какого-то гиганта, неосторожно ступившего на еще не успевшую застыть лаву. А тут?

— Углубления для ноги некогда стоявшей здесь статуи, — объясняет ученый. — Длина ступни — девяносто два сантиметра. Если соблюдать элементарные пропорции, то высота всей фигуры превышала шесть-семь метров.

— Она была высечена из камня? — поинтересовался я.

— Это было бы слишком просто. А Эзана хотел войти в историю как царь, оставивший после себя нечто неповторимое. Поэтому, как гласит его билингва, он повелел отлить и воздвигнуть в честь своего бога-отца Махрема пять таких гигантских статуй: золотую, серебряную и три бронзовые. Эти две ступни — все, что от них осталось. Но и по ним можно сделать вывод: аксумские литейщики взялись за работу, которая была бы не по плечу даже мастерам раннего Ренессанса! Скорее всего, под этими скульптурами, символизировавшими уже ставший государственным культ Махрема, проходили коронации правителей Аксума. Отсюда, присягнув богу войны, они уходили в свои победоносные походы.

Обернитесь налево — и перед старой церковью Цыйон вы увидите так называемый «трон Давида» — большую, вытесанную из камня квадратную платформу, установленную на стройных колоннах. К западу от нее, под сенью гигантских фиговых деревьев — двенадцать каменных, декорированных скамеек. Согласно самому раннему преданию, на них сидели наиболее уважаемые старейшины подвластных Аксуму племен, к мнению которых прислушивался ныгусэ. В легендах средневековья старейшины были отождествлены с судьями-спутниками Менелика, сына царя Соломона. А по разумению средневековых европейских путешественников, эти кресла предназначались для «двенадцати судей первосвященника Иоанна».