Сигнал прошел напрямую сквозь слои‑трансляторы в его мозг, так что сообщение мгновенно развернулось в его сознании во всех деталях. Оно было несложным. Список обвинений и четыре заявления. Обвинение, осуждение, отлучение, уничтожение.

Через одну целую восемьдесят четыре сотых секунды после окончания трансляции второй люминант зажал глазной отросток Диобанна в толстом захвате на конце силовой установки. Он едва успел ощутить боль. Импульс энергии прошел по отростку и разошелся по паутине микроаугметического волокна, пронизывающей мозжечок магоса. Оно вспыхнуло, раскалилось добела и испепелило пораженный, не верящий в происходящее мозг Диобанна.

Глава десятая

Атриум на борту флагмана флотилии «Бассаан», на пути к Галате, система Гидрафур

Гайт редко чувствовал себя уютно на борту «Бассаана». Он четко понимал, что согласно своей роли во флотилии должен пребывать на «Обещании Каллиака», где повседневные корабельные дела шли в неторопливом темпе, комфорте и спокойствии. «Бассаан» же был деловым, функциональным, и управлял им строгий, почти военный экипаж, отчего Гайт чувствовал беспокойство.

И это еще во время лучших путешествий. Когда сам Хойон стоял на полтора шага впереди Гайта, а тот был в любой момент готов услужить ему, он видел, как взгляд старика рыщет направо и налево, и экипаж бледнел, словно его лицо было невыносимо ярким, обжигающим прожектором.

«Если бы я только мог отправиться назад во времени, – подумал он, – увидеть старого, всем довольного Гайта и поговорить с ним, что бы он подумал? Что бы тот Гайт сказал о том, почему я здесь сейчас нахожусь?»

Он смотрел, как мимо него проходит вереница офицеров. Их отражения плясали на покрытых гравировкой металлических стенах, они нервно поправляли униформы на ходу и не знали, куда девать руки. Шли они, казалось, дольше, чем следовало бы – их было всего‑то примерно полдюжины. Гайт и Бехайя твердо настояли на том, что их должно быть очень мало, и даже такая уступка, сделанная этой пародии на человека, их наследнику, ясно давала понять им обоим, насколько скверные у них проблемы.

Дальше в коридоре стоял Д’Лесте и переминался с ноги на ногу. Он не разговаривал с Гайтом с тех пор, как Диобанн вылетел вперед на Гидрафур, и с течением времени, пока они все больше укреплялись во мнении, что магос не вернется, они постепенно стали избегать друг друга. Встречи распорядителей в зале совещаний сменились небольшими, производящимися исключительно резким шепотом и в тайных местах разговорами, в которых участвовали лишь два‑три человека за раз. Среди экипажа распространялись слухи и неуверенность. Гайт был этому не удивлен. Любой зудень, окажись он сейчас на борту, и тот бы понял, что что‑то идет не так – настолько все было плохо.

Двери в каюту захлопнулись за последним из офицеров, и Гайт выдохнул. Они расположили Петрону в помещении возле апотекариона – достаточно близко, чтобы можно было быстро подключить его к системам жизнеобеспечения, если бы ему вдруг стало хуже. Никто не хотел признавать, что наследник уже приближался к той точке, когда и это бы не помогло. Диобанн исчез, а попытки Д’Лесте удерживать Петрону в стабильном состоянии без помощи магоса становились все более неуклюжими. Занти и Тразелли уже успели пообещать ему в лицо, что если Петрона не дотянет до слушания, то врач поплатится за это собственной шкурой.

Слушание. Оно стало их волшебным порогом, их горизонтом событий. Только сделать так, чтобы их претендент дожил до слушания, а там будь что будет. Гайт мрачно посмотрел на закрытые двери каюты. Он чувствовал зыбкое фаталистическое спокойствие человека, который совершил ужасный выбор и теперь ждал, когда наступят последствия, какими бы они не были.

– Как мы до этого докатились? – пробормотала Бехайя рядом с ним, и ни у Гайта, ни у Д’Лесте не было для нее ответа.

Каюта на борту флагмана флотилии «Бассаан», на пути к Галате, система Гидрафур

Из тех семи, что стояли вокруг кровати, занавешенной белой пеленой, Атис была единственной, кто смог заговорить. Фирон отступил на шаг, как будто то, что он увидел, буквально толкнуло его назад, Триходи спрятала лицо в ладонях. Кохце сцепил руки за спиной и хватал ртом воздух, несмотря на запах, который не могли скрыть ароматные испарения.

– Нильс, – сказала Атис тихим надломленным голосом. – Что они с тобой сделали? О, Нильс, что случилось?

– Не Нильс, – ответило искореженное тело на кровати. – Не Нильс Петрона. Но ты наполовину права, наполовину. Наполовину права о половине человека. Ха! Половина человека. Полчеловека станет наполовину чем‑то другим, станет…

Фигура внезапно согнулась пополам и разразилась мокрым кашлем, пытаясь изгнать из груди нечто, с чем не могли справиться ее слабые мышцы. Медицинский сервитор, существо ростом в метр с маской и аугметикой, которая делала его похожим на жирного нелетающего херувима, проскользнул сквозь кольцо офицеров и ввел в рот Петронаса отсасывающий шланг. Раздался короткий неприятный звук, и шланг снова вышел наружу, обляпанный чем‑то розовым и прозрачным. Сервитор зашаркал по полу подбитыми тканью стопами, удаляясь до следующего приступа.

– Петрона Фракс, вот кто я, – сказала развалина, лежащая в постели. – Они вам еще не сказали, да? Держат меня живым для слушания, вот что они делают. Слышал, как они говорят, слышал их здесь все время.

Одна из тонких как палки рук Петроны медленно приподнялась и прижалась к уху, потом провела пальцами по виску и вниз, к животу. Что он хотел показать, сказать было невозможно.

– Петрона Фракс! – это был Кохце. Когда флотилия посещала миры с фауной, на которую можно было охотиться, он был одним из тех, кто ходил стрелять вместе с Нильсом. – Нильс, мой старый друг, ты не понимаешь, о чем говоришь, – он огляделся. – Он бредит от своего недуга. Просто чудо, что он так долго прожил, – Кохце осторожно шагнул к постели. – Нильс, ты знаешь, где ты? Ты знаешь, кто мы такие?

Глаза внезапно уставились на него, и Кохце обнаружил, что не может отвести от них взгляд. Они были мутны от болезни, но сверкали энергией, в них плясало безумие, но они твердо смотрели на него с невероятной сконцентрированностью. Петрона добился этого, отточив свое безумие до острой, как бритва, холодной, как сталь, жажды выжить.

– Я знаю, кто ты такой, Кохце, – сказал он, внезапно став тем Петроной, которого все они знали, полным жизни и огня. Это он лежал в этой кровати и говорил посредством развалины, внутри которой скрывался. – Я знаю, кто вы. Атис, Фирон, Триходи, стойте руки по швам и слушайте меня. Омали, мелкая ты зуднелюбивая тряпка, кончай пятиться и веди себя как мужчина. Вы все мне нужны. Я нуждаюсь в вашей помощи.

– Нильс, что происходит? – спросила Атис. – Они сказали нам, что тебя за что‑то освободили от обязанностей, и что мы будем твоей командой. Они сказали, ты просил встречи с нами, и что мы должны… должны доставить тебе это удовольствие.

Она понизила голос, договаривая фразу, и бросила взгляд на сервитора, опасаясь, что он мог записывать ее слова. Остальные поняли ее мысль и начали опасливо озираться в поисках подслушивающих устройств.

– Забудьте, – выплюнуло существо, которое было Петроной. – Это была глупая ложь, они сказали ее, чтобы убедить себя в том, что контроль в их руках. А теперь слушайте меня, вы все. Слушайте, как они слушают, как все они будут слушать, как мы будем…

Внезапно тощее тело содрогнулось и на миг неподатливо застыло, и растрескавшаяся кожа в углах его рта начала сочиться каплями густой желтой жидкости.

– Не думаю, что у меня есть много времени, – прохрипел он, когда сервитор убрал жидкость антисептической подушечкой, – а это значит, что и у вас тоже. Эти дерьмоеды снаружи думают, что сделали мне подарок. Предполагается, что я разрыдаюсь и скажу, как рад вас видеть. Предполагается, что я забуду, забуду все, что они…

Петрона судорожно скорчился и закричал пронзительным голосом. Он кричал почти тридцать секунд, прежде чем справиться с болью и заговорить снова. К тому времени на ткани под его ногами появилось мокрое черное пятно, и воздух наполнился тошнотворным кислым запахом экскрементов.