Стою на месте, играюсь ножом в руках и смотрю на них. Они все ветераны, они считают себя особенными. Это иллюзия. Я видел новобранцев, которые шли в бой с честью, в то время как ветеранов кампаний разрывало на части или они ломались и плакали. Их время службы для меня ничего не значит, мне плевать насколько они хорошо думают о себе, плевать, на что они способны по их мнению. Я видел людей, которые подходили к границам своей вменяемости и выносливости. Я был одним из таких. Полковник сказал, что у меня примерно два месяца для работы с ними. Два месяца, чтобы превратить их в боевую силу, которую он хотел бы повести в сражение.

И это странно. Почему тогда Полковник доверил это мне? Зачем тогда он запихивал меня в Винкуларум с остальными, чтобы потом снова вытащить, словно старый меч, что отец передает сыну? Такая тенденция появилась, когда он поставил меня во главе, как раз перед Ложной Надеждой и ужасом бога‑растения. Но, даже возвращаясь назад, у него было на уме что‑то такое? Уверен – он знал, что я буду снова сражаться за него, если переживу Коританорум. И тот факт, что он так быстро поймал меня, доказывает это.

Мысленно я даю себе пощечину. Все эти мысли и размышления – синдром заключения, что мы оставили позади. И у меня нет времени околачивать груши и размышлять. Мне нужно работать. Я осознаю, что тоже собираюсь тренироваться вместе с ними. Шесть месяцев в камере отточили мою философию, но никоим образом не помогли в боевой подготовке. Лениво перекидывая нож из руки в руку, возвращаюсь к группе.

– Каково назначение солдата? – выкрикиваю я по мере приближения. Они пожимают плечами и мотают головой.

– Следовать приказам и сражаться за Императора, сэр? – предполагает Айл, он поднял руку как ученик.

– Очень близко, – соглашаюсь я, глядя на нож, после чего перевожу взгляд на него, – назначение солдата – убивать для Императора. Любой дурак может драться, но настоящие солдаты убивают. Они убивают любого, кого приказали, и каждый раз, когда приказали. Сражения не выигрываются драками, они выигрываются убийствами. Враг, который может драться с тобой – не проблема. Враг, который может убить тебя – вот угроза. Кто из вас претендует на то, что он солдат?

– Я убил больше человек, чем можно сосчитать. Сэр. – Трост делает шаг вперед. – Согласно вашим рассуждениям, это делает меня солдатом.

– Как ты убил их? – спрашиваю я, нож вращается вокруг своей оси, стоя рукояткой на моем указательном пальце.

– Ты зарезал кого‑нибудь из них?

– Нет, я никогда не резал человека, – признается он, – я использовал взрывчатку, газ и яд. Если бы мне пришлось драться лицом к лицу, это бы означало, что я раскрыт, и мое задание провалилось. А я никогда не срывал миссии.

– Ну, я уверен, что те три адмирала высоко ценили тебя, пока сдыхали, – усмехаюсь я.

– Миссия все равно была завершена. Обычно позволительно иметь несколько сопутствующих смертей, – хладнокровно заявляет он. Я фокусирую свое внимание на Стрелли и указываю на него ножом:

– А ты солдат, летный мальчик? – спрашиваю я. Он открывает свой рот, дабы ответить, но в этот момент я стремительно разворачиваюсь и швыряю нож в левую ступню Троста, пришпиливаю ее к полу. Он визжит и падает на пол. Схватившись за нож обеими руками, он выдергивает его и с лязгом роняет на пол в лужицу крови.

– Подрывник, ты снова забыл добавить "сэр", если так будет продолжаться дальше, я сделаю с тобой кое‑что похуже! – рычу я на Троста.

– Ну, Стрелли? – спрашиваю я, оборачиваясь обратно к пилоту. – Ты солдат?

– По вашему определению – нет, сэр, – отвечает он мне, глядя как на полу, обхватив руками кровоточащую ступню, корчится Трост, – я летал на шаттлах и истребителях, я никогда не дрался лицом к лицу с врагом.

– А теперь ты хочешь стать солдатом, летный мальчик? – бросаю я вызов.

– Не с вами, сэр, – дерзко улыбаясь, отвечает он, – вы порежете меня на кусочки.

– Да, порежу, – с мрачной улыбкой уверяю я его.

– Сэр? – я слышу, как справа от меня подал голос Строниберг. Я не поворачиваюсь, уже знаю, что он собирается спросить.

– Никого нельзя лечить, пока я не прикажу, – отвечаю я, все еще глядя на Стрелли. Слышу рык и топот ног, после чего резко уклоняюсь влево. Трост опускает нож мне в голову, но я ловлю лезвие на левое предплечье и отражаю выпад. Пока он валится, потеряв равновесие, я правой ногой бью его под левое колено, подцепляю ногу, и он врезается в пол.

– На твоем месте, я бы подождал, пока не научу тебя подобающим образом обращаться с ножом, прежде чем снова пытаться, – говорю я ему, вытаскивая клинок из его залитых кровью пальцев. Остальные пристально смотрят на меня. Точнее на мою руку. Кровь капает с кончиков пальцев на чистый деревянный настил пола. Я осматриваю рану. Неглубокая, всего лишь порезало кожу.

– Сегодня пролилось больше крови, чем вы увидите в последующие два месяца, с вами я буду чуть осторожнее, – говорю я им с ухмылкой, – а на сегодня теории достаточно. Теперь я собираюсь показать вам, как солдат использует нож.

Я ПРОВЕЛ остаток недели, обучая их ножевому бою. Нормальному ножевому бою, в стиле улья, включая все грязные приемы, что я так тяжело постигал за прошедшие годы. Мы все получили достаточно синяков и порезов, но я не позволял никому уходить в лазарет до конца дня. Каждое утро после завтрака я читал им проповедь, что такое быть солдатом. В один день – насчет того, как следовать приказам. В следующий – о сути победы. Я рассказал им о работе в команде и доверии. В остальное время я потчевал их рассказами о том, как использовать страх в виде оружия.

В моей учебе не было какого‑то плана, я просто рассказывал им все, что приходило на ум вечером перед тренировками, пока я лежал на своей маленькой койке в офицерской комнате, смежной с их общей спальной. И все, что я рассказывал, было истинной правдой, но найти слова, чтобы объяснить это им – было сложно. Как можно научить их чему‑то, что я понял сам для себя?

У меня не было сомнений, что сказанное мной было столь же важно, как и ножевой бой, снайперская стрельба, выживание в глуши, техники маскировки, ориентирование и все остальное, чем им можно было набить голову, но я никак пока не мог подобрать слова. Сижу на своей койке в конце первой недели и пытаюсь собрать все воедино, понять, что конкретно им нужно знать, если они собираются выжить. В моей собственной маленькой комнатушке только койка и маленький шкафчик, я чувствую себя так, словно поменял одну камеру на другую. Из‑за двери я слышу смех, и мое сердце ухает. В этот раз я не один из них. Я офицер не только в звании. И не могу просто так усесться с ними и травить байки. Они мне не друзья.

И вот я сгорбился и желаю больше всего на свете, чтобы Гаппо или Франкс все еще оставались в живых. А еще лучше, чтобы Лори не летала пеплом по Тифон Прайм. Сейчас это все уже кажется мне нереальным, как будто все было сном или что‑то в этом духе, а я только что проснулся в этой кровати, наполовину помня произошедшее. Почему я оказался единственным выжившим? Что во мне есть такого, что я могу передать остальным, дабы они, возможно, тоже выжили?

И вместе с этим мне в голову приходит ответ, и я почти ударяюсь головой в стену, когда вскакиваю. Это больше чем простая решимость, больше чем мастерство и удача. Вы можете сказать, что у каждого своя судьба, но я думаю, что рассуждать так – неправильно. Вопрос не в том, почему я выжил, а в том, почему они нет. Потому что они по‑настоящему не хотели. Не так сильно, как я. Я еще ни разу искренне не думал, что умру. Никогда на самом деле не верил, что кто‑либо может убить меня. За исключением, пожалуй, тиранид, но даже им этого не удалось.

Император помогает тем, кто помогает сам себе, говорил мне один старик. Все, что я так усиленно обдумывал, начало складываться. Вопрос не в том, чтобы создать команду, обучить солдат, повысить их навыки. Дело в том, чтобы дать каждому из них нерушимую веру в себя, подобную моей. Считаю, что сегодня ночь откровений, потому что именно в этом я нахожу ответ, почему Полковник прошел через самые кровавые сражения в галактике и не получил ни царапины. Потому что у него веры в себя даже еще больше, чем у меня. Она защищает его почти как щит. Единственная проблема остается в том, как мне убедить остальных создать себе собственные щиты, заставить их думать, что они неуязвимы?