Место было в ужасном состоянии, на грани финансового краха. Деньги быстро стали единственным беспокойством Джекиса, и он начал продавать наркотики и женщин между представлениями.

Ему приходилось совершать ужасные вещи, чтобы держать сотрудников и свои тайны в тени, и эти вещи уничтожили человека, которого она знала.

Зато его карманы набиты, и только это имело значение. В течение года он преобразил цирк…, но и его ужасное превращение было завершено.

Если бы отец узнал о том, что сегодня случилось, то наказал бы ее за то, что она подвергла себя опасности.

Если. Ха. Он узнает. Слишком много людей видели ее, и они все расскажут.

Тогда почему она это сделала?

Тут и думать нечего, Вика знала ответ. Она сделала это, потому что не могла выбросить пленника из головы.

Тысячу раз она вспомнила, как прикасалась к нему. Своими обнажёнными руками. Как женщина к мужчине, тепло к теплу.

Уже тысячу раз она вспоминала, как поцеловала его… и как это было приятно.

Внезапно Вика почувствовала вибрацию чего-то по своей коже… крика? О, да. Крик. Легкие волоски на ее шее встали дыбом. Она распахнула дверь, чтобы посмотреть, что снаружи.

Новенький в зоопарке, наконец, достиг предела своего терпения.

Сочувствие захлестнуло ее. Всю ночь он отчаянно боролся, чтобы освободиться, но не преуспел в этом. Опасаясь, что отец услышит его проклятия и решит что-нибудь сделать, она ждала поблизости, готовая вылечить, его раны.

Но Джекис не появился, и новичок продолжал бороться, пока не осознал, что застрял в клетке, и наконец, обосновался внутри.

Гнев исказил его черты лица, и кожа стала темно-красного оттенка. Его зубы и когти удлинились, и, хотя она должна была убежать в страхе, его изменения очаровали Вику.

Потому что… неважно, как изменилось его тело, глаза по-прежнему оставались его: большими и голубыми, с длинными темными ресницами, больше подходящими для женщины. Невинные и запоминающиеся.

Глаза Иного.

Девушка знала об обитаемых планетах, как и многие другие люди. Но в отличие от всех остальных, она также знала, что невидимый мир существует, на земле, повсюду вокруг них.

И ее поразила близость этих двух миров. Так много раз она боролась со смертью и мельком видела тот мир, осознавая, что являлось абсолютным добром и абсолютным злом — и оба были так же реальны, как и она.

Всего один шаг требовался, чтобы дух покинул тело и ушел в параллельный мир.

Новый заключенный должен был напомнить ей о злой стороне, но это было не так. Фактически, было абсолютно наоборот.

Она вернулась к своему трейлеру и стала ждать, когда кто-нибудь принесет ей завтрак. Спустя несколько минут после этого, она вернулась в зоопарк, где бросила еду в клетку Соло. Пробовал ли он бекон, булочки или мед?

Соло не спал и видел Вику, но не попытался поймать мешок, и если даже сказал что-нибудь, она не знала об этом.

Девушка старалась не смотреть на него. Если бы они пристально взглянули друг на друга, он, возможно, попытался бы заговорить с ней, и она бы захотела остаться.

Вика должна была извиниться после всего. Пленник был слаб, и она ужасно воспользовалась своим преимуществом. Это был только… стоп. Она собиралась это сделать? Неужели она думает о поцелуе сейчас? Она старалась избегать эту тему всю ночь?

Да. Собирается.

Зачем она поцеловала его? Почему? Это было на нее не похоже. Желание было не такое, какое Вика испытывала раньше, и все же ее тянуло к мужчине на примитивном уровне.

На подсознательном уровне. Теперь, часть ее, которая, как она думала, давно уничтожена, в которой нуждалась маленькая девочка, мечтающая о красивом Прекрасном Принце, что придет и спасет ее, продолжала распространяться…. распространяться… и наконец, полностью пробудилась. Только, этот принц был одинок, как и она. Мужчина нуждался в друге, как и Вика.

Опасные мысли. Мысли, из-за которых однажды Вика оказалась в беде. Во-первых, она могла рассчитывать только на себя и знала это.

Во-вторых, Вика уже однажды подружилась с одним из первых иных, который был схвачен, и который на самом деле любил и обожал девушку. Она пробиралась каждую ночь, чтобы побыть с ней, с ее милой Марой, и они говорили, делились историями своих жизней.

В конечном счете, Вика освободила Мару и остальных.

И ужасно пострадала за это.

Она хорошо знала, что лучше не идти по этому пути снова. Тем не менее, все, о чем она думала, это, чтобы новенький не голодал, не испытал ужасного удивления, когда цирк откроется через несколько часов. Хотела, чтобы он испытал что-то хорошее сегодня.

Если иной отказался от еды, хорошо. Его потеря. Она бы сделала доброе дело и могла…

Верхние огни замерцали, и Вика застонала. У нее не было звонка, вместо этого, систему освещения настроили так, чтобы предупреждать об ожидающем госте.

Живот свело судорогой, но она выдержала и с дрожью повернула ручку. К счастью, это был не отец, пришедший отчитать ее за неповиновение. К сожалению, это был Матас, ее «телохранитель», и он излучал угрозу.

Встретив его пристальный взгляд, девушка резко спросила:

— Чего ты хочешь?

— Впусти меня, — потребовал он своим фирменным угрюмым видом.

Матасу от природы достались взъерошенный темные волосы и глаза, словно черный лед. Его лицо было серого оттенка, он обладал широкой грудью, крупными руками… и свирепым гордым нравом.

Сегодня он решил надеть штаны, но не рубашку, тем самым показывая толстую серебряную штангу, свисающую с левого соска. Он был уверен, что выглядел закалённым. Какое правильное слово? Холодный? Крутой? Девушке показалось, что он похож на молоток. Или ключ? Не важно! Он был похож на какой-то инструмент.

— Отойди в сторону, Вика.

Неверный шаг.

— Нет. Это — мой дом. Тебе здесь не рады. — Смелый поступок. — Так что уходи.

— Я уйду… после того, как выскажусь. — Он отпихнул ее, и в момент соприкосновения, девушке показалось, будто насекомые перепрыгивают с него на нее, заползая под кожу, и вены.

Это чувство так отличалось от ее контакта с иным.

Она попыталась не съежиться, когда повернулась и столкнулась с ним.

— Сделай это быстро.

— Почему? Ты должна быть в другом месте? — Спросил он только, чтобы быть жестоким.

Вика не удивилась — Матас ужасный человек. Ох, Матас никогда не причинит ей физическую боль или другую, поскольку слишком боялся Джекиса. Но ему нравилось задевать ее другими способами.

Он шлепнулся на ее кушетку и взял одно из ожерелий, свисающих с шара на прикроватном столе.

— Мы поговорим. Поняла?

— Да. — И Вика догадывалась, о чём.

«Когда ты прекратишь упрямиться и выйдешь за меня замуж?» — спросит он.

«Никогда», — будет её ответом.

«Не будь смешной. Когда? Я — лучшее, что могло когда-либо произойти с такой девчонкой как ты».

С такой как она. Глухой. Дефектной. «После того, как умру, я рассмотрю твое предложение. Возможно».

Он сыпал бы проклятия. Она бы дрожала.

Да, она боялась его больше чем Джекиса.

— Я надеру тебе зад, — проговорила она, отказываясь отступить. — Или ты забыл правило номер один?

Его глаз дернулся, что было признаком растущего гнева.

— Нет.

— И оно звучит?

— Не трогать драгоценную Вику. Никогда.

— А помнишь ли ты, что коснулся меня на своем пути?

— Да, — проскрипел он сквозь зубы.

— И другой вопрос. Ты помнишь правило номер два?

Его пальцы сжали бриллианты, и девушка была удивлена, как камни не стерлись в порошок.

— Если я нарушу правило номер один, то должен бить себя по лицу, или ты расскажешь своему отцу.

Вика ждала, невинно моргая. Джекис был единственной силой, которой она держала этого человека или любого другого, и пользовалась этим часто и жестко.

Матас сжал челюсти со щелчком.

— И?

Хмурясь, он ударил себя.

— Хороший мальчик, — одобрила Вика со всей сахарной сладостью, что могла. Вика видела его с другими женщинами и знала, что он учился у Джекиса Лукаша дисциплине. Он не боялся ударить, отстаивая власть и доказывая (глупую) точку зрения, когда сердился… или даже когда был всего лишь расстроен.