Целую неделю новой знакомой не видно было в больнице. Она не появлялась даже в столовой. Вероятно, ей был назначен постельный режим. А мне почему-то очень хотелось увидеть её, поговорить, поспорить. Палата, в которой она лежала, напротив нашей, и слышно было, как без конца там хлопает дверь, и суетятся врачи. Видно, плохо было бедняжке. Мне не терпелось узнать, что с ней, но спросить у женщин из её палаты почему-то стеснялся, да и как спросишь, если не знаешь даже её имени?
Как нарочно стоял хмурый, слякотный день. Назойливо, не переставая, моросил холодный надоедливый дождь. Отвратительная погода для нас – легочников.
На дворе – ни души, и я крадучись, как вор, пробрался к окошку посмотреть, что делается в её палате. Неудобно было, конечно, вдруг кто-нибудь меня увидит. Неловко взрослому мужчине подглядывать за женщинами, но беспокойство за девушку взяло верх над моей стеснительностью. Форточка была открыта, и я услышал спокойный голос нашей нянечки – тёти Глаши.
- Успокойся, голубушка, - говорила она своим ровным воркующим голосом. – Даст Бог, всё будет хорошо. Послухай, что я тебе про себя скажу. Ведь у меня доченька была такая, как ты. Одна я её растила. Красавица была, единственная радость в моей жизни.
Старушка тяжело вздохнула и охрипшим голосом продолжала:
- Да Бог прибрал… погибла она на этой войне проклятой. Восемнадцать годков ей всего-то было. Как не хотела я её отпускать, ты бы только знала. Душа рвалась на части. Да разве удержишь?
Тётя Глаша достала платок и громко высморкалась.
- Страну рвалась защищать, птицей из дома вылетела. Не смогла я её удержать, касаточку мою.
Старушка всхлипнула и некоторое время молчала, потом, собравшись с силами, продолжала:
- Думаешь, каково мне было? Чадушко родимое потерять, кровиночку мою единственную. Глазоньки на свет божий глядеть не хотели. А жить надо, живой в землю не ляжешь. Так-то, милая. Крепись, душенька. Жизнь не всегда подарочки человеку приносит. С ней спорить надо. Она тебе – одно, а ты ей – другое. Как себя настроишь, так оно и будет. Скажи себе «выздоровлю» и всё тут. Поверить в себя надобно.
- Спасибо вам большое, тётя Глаша, вы такая хорошая, как мама, - сказала плачущим голосом девушка.
Рискуя быть замеченным, я приподнялся на носочки и заглянул в окно.
Девушка обняла старушку и поцеловала в мокрую от слёз щёку, потом решительно поднялась с кровати и довольно громким голосом сказала:
- Всё правильно. Хватит ныть. Пора брать себя в руки.
Нянечка ласково погладила девушку по голове и направилась к двери, а я поспешил отойти от окна.
В эту ночь я плохо спал. Судьба одинокой несчастной женщины растревожила меня. Острая жалость к ней сжимала сердце. Нахлынули печальные воспоминания военных лет. Сколько же людей унесла эта проклятая война! Сколько покалечила судеб! И самое страшное было в том, что ничего нельзя изменить, ничего исправить.