Гибсонтон — город маленький. Проулками и задами они подошли к дому шерифа через каких-то пятнадцать минут.

И вовремя.

Вначале они лишь услышали его. Собственно, вначале они еще не знали, что слышат именно его. Когда до глухой, без окон, задней стены аккуратного двухэтажного домика осталось ярдов пятьдесят по заросшему кустарником склону оврага, отделявшего мотель от собственно городка, они услышали какое-то почти звериное сопение, хлюпанье и странные глухие постукивания. Молдер приложил палец к губам. Скалли кивнула. Нервы у обоих были на взводе. Осторожно прокрадываясь вперед, оба достали оружие. Хохмы, кажется, кончились. Наконец-то. Все хорошо в меру. Сказать по совести, они уже сделались невыносимы. Они сводили с ума, словно засасывая в трясину вязкого сиропа, пусть хоть и сладкого, но все равно смертельно сковывавшего любое осмысленное движение.

Пыхтел сам шериф. В свете луны они видели его теперь совершенно отчетливо. Он, надсаживаясь и вполголоса хрюкая, как и положено излишне грузным людям, что-то рыл.

Яму он рыл.

Вот он закончил. Вогнал лопату в землю. Вытер лицо рукавом. Некоторое время неразборчиво и коротко бормотал вполголоса — ни Скалли, ни Молдер не разобрали ни слова. Присел на корточки. В просеянном сквозь ветви мерцании луны в руке шерифа тускло блеснуло лезвие. Он что-то резал — не понять, что. Потом долго крутил что-то в могучих руках. И аккуратно уложил это что-то в выкопанную с такой истовостью яму. Она была, как прикинул Молдер, глубиной не более фута.

И забросал все землей.

И, все еще не в силах выровнять дыхание, шумно отдуваясь и ничуть, казалось бы, не стараясь прятаться и вести себя потише — ушел.

Агенты выждали с минуту, но нетерпение гнало их к засыпанной яме. В этом безумном деле наконец-то появилась хоть какая-то реальная зацепка — и стоя от нее в двух шагах, но не двигаясь с места, можно было сойти с ума. Что хоронил, что прятал шериф Джим-Джим? Куски недоеденной плоти? Покаянную исповедь на случай безвременной смерти? Золото и брильянты? Гадать было не время и не место. Ведь что-то да прятал!

Не сговариваясь, оба одновременно рванулись к кладу.

Рыть пришлось руками. Хорошо, что земля была мягкой. Молдер торопливо разгребал рыхлый слой обеими ладонями — и вдруг ему пришло в голову, что, если поглядеть со стороны, он сейчас похож на животное куда больше, нежели шериф, который споро, но, в отличие от него — отнюдь не лихорадочно, работал, как и подобает человеку, лопатой.

Эта мысль его подкосила. Он даже замер.

— Что там? — свистящим шепотом спросила Скалли, безоговорочно решив, что, коль скоро он перестал наяривать передними лапами, добыча уже у него.

— Ты знаешь, Дэйна, — сказал Молдер, — мы, пожалуй, не правы. Если человек покрыт шерстью, это еще не значит, что он волк.

— Ты к чему это? — раздраженно спросила Скалли. Фокс, похоже, совсем слетел с катушек. Сейчас он ни много ни мало, сам того еще, возможно, не понимая, посягал на ее триумф, до которого оставались какие-то минуты!

— Мы сейчас повинны в чем-то вроде расовой дискриминации. Если у человека ненормально много волос на теле — это не причина считать его вообще ненормальным.

— Фокс, давай не сейчас, а? — взмолилась Скалли, изо всех сил пытаясь сохранить в голосе хотя бы тень дружелюбия. — Протяни руку — и мы все узнаем.

Молдер протянул руку.

В ямке лежала половина картофелины.

Скалли, не выдержав, тоже присела на корточки и принялась остервенело просеивать землю между пальцами. Но и тут, и там она ощущала пределы выкопанной шерифом ямы, однозначно обозначаемые более твердой, не вскопанной землей. Там ничего больше не пряталось — лишь дурацкая половина дурацкой картошки.

Молдер засмеялся.

— Ты что? — испугалась Скалли.

— Подлинная подделка, — сказал он, перестав понижать голос.

И тут, высветив с кристальной четкостью их очередное фиаско, на них свалился внезапный луч фонаря.

— Могу я спросить, что вы тут затеяли? — спросил шериф.

Молдер медленно поднял лицо и сощурился; свет фонарика, который держал шериф в левой руке, слепил.

Молдер встал. Скалли тоже выпрямилась, нервно отряхивая ладони.

— Мы эксгумировали вашу картофелину, — нехотя сказал Молдер, решив, что от Скалли ни он, ни шериф не дождутся теперь ни слова.

Шериф ухмыльнулся.

— Могу я полюбопытствовать, какого хрена вам это понадобилось?

Скалли решительно выступила вперед.

— Шериф, — начала она металлическим голосом. — Согласно многолетней статистике, очень многие серийные убийцы увлеченно и успешно служат в полиции. И находятся на прекрасном счету у начальства. И часто занимают руководящие посты в местных полицейских управлениях. Так что любая группа, работающая в контакте с местной полицией, должна соблюдать предельную осторожность в таких случаях, как данный.

— Это вы к чему? — озадаченно спросил шериф.

Молдер протянул ему листок с портретом Джим-Джима.

— Это она к тому, — сказал он, — что вы не так давно были собакой.

Шериф направил луч фонарика на листок и несколько мгновений молча всматривался в ком шерсти с глазами, изображенный на нем. Молдер мог бы поклясться: на лице шерифа проступило мечтательное, даже чуточку грустное выражение.

— А у меня ни одного такого не сохранилось, — сказал шериф тихонько. — Надо же, какой я тогда был худой.

— Значит, это действительно вы?

— Ну, разумеется. Да тут и тайны никакой нет. Лет двенадцать я зарабатывал себе на жизнь в клетке. А однажды утром заметил у себя на голове лысинку и понял, что теряю не только шерсть, но и работу. Надо было что-то придумывать — и я сбежал. В конце концов, — он привычным движением пригладил свою сверкающую полированную голову, — волосы у меня пропали все. Я имею в виду, тут, наверху. На теле их еще до черта, так что я никогда не загораю и не купаюсь в людных местах… стесняюсь теперь. И лаять почти перестал. Только если уж ситуация требует… Скалли не сдавалась.

— Это все прекрасно, но что-то я не вижу ни малейшей связи между вашей повестью и этой чудесно отпрепарированной картофелиной, — с прежней металлической жесткостью произнесла она.

— Что-то я никак не вспомню, когда на картошку были распространены законы о неприкосновенности личности, — с серьезным видом сказал шериф. Но глаза его весело искрились.

— Ответьте агенту Скалли, шериф, — с безнадежностью в голосе принял сторону напарника Молдер.

— С удовольствием. У меня, извиняюсь, бородавки на руке.

— Все равно я не вижу связи с картошкой. Шериф вздохнул.

— Чтобы избавиться от бородавок, — терпеливо объяснил он, — нужно отрезать ломтик свежей картошки, натереть им бородавки, а потом, обязательно в полнолуние, похоронить. С подобающим уважением.

Агенты молчали.

— Вы что, и впрямь никогда об этом не слышали? — с неподдельным изумлением спросил шериф. — Самый верный способ!

Молдер покивал, а потом, поджав губы, кинул картошку в ее могилу.

— Расследование движется не слишком хорошо, правда? — спросил шериф.

Ответа он не дождался.

10 октября, 01.23

Скалли проснулась от ошалелого стука в дверь. Она хотела уже крикнуть: «Войдите, не заперто!» — но тут и впрямь кто-то вошел, громко топая; и она, еще плохо соображая спросонок, выхватила пистолет.

Однако это оказался всего лишь мистер Лэйни.

Он был пьян, и его сильно качало. Из глаз его текли слезы. Не обращая внимания на ствол, глядевший ему в грудь чуть выше его укутанного, спеленатого братца, он рухнул на колени возле постели Скалли и простер к ней трясущиеся руки с растопыренными пальцами.

— Он мертв! — простонал Лэйни. — Он мертв!

Скалли сделалось холодно и жутко. На мгновение она запрокинула голову, словно все же решившись хотя бы коротенько помолиться. Кошмар продолжался.

Был зверски убит в своей конторе маленький мистер Нат. Пока Скалли и Молдер с табельным оружием наготове преследовали неконституционный ломоть картошки, загадочная тварь прогрызла несчастному живот — как и Джеральду Глэйсбруку, как и Рулю-Всезнайке. По трупу в день. Специально для заезжих агентов из столицы.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: