Поиск
Песнь восьмая
О том, как буйный Хонгор победил могучего богатыря Хана Джилгина
В пору, когда гремел богатырский смех,
Огненная вода разливалась рекой, —
Хонгор хмельной, опьяненный арзой-аракой,
Буйные речи повел. Спросил он у всех:
«Есть ли, богатыри, между вами такой,
Чьи не хрустели бы кости в пальцах моих?
Есть ли, богатыри, между вами такой,
Кто на коне моем не был сюда привезен?
То-то, молчите. Нет между вами таких!»
Хонгровы речи услыша, Джангар-нойон
Молвил в ответ, пиалу свою пригубя:
«Хонгор мой! Ты всемогущим считаешь себя,
Так захвати ты хана Джилгина в полон,
Силой великой его наделяет молва!» —
«Сделаю», — Хонгор ответил, арзой распален.
В шуме хмельном потонули эти слова.
Ночью, когда пирующие разошлись,
Весело разговаривая по пути, —
Хонгру промолвил Джангар: «Остановись.
Хана, которого ты обещал привезти,
Должен доставить сюда. Соберись поскорей».
Эти слова заставили богатырей
В башню вернуться — в прекрасную бумбулву.
«Полную чашу налейте Алому Льву!»
Хонгор стоял богатырских кругов посреди,
И наполняли черной арзой, говорят,
Хонгрову чашу семьдесят раз подряд.
Десять отваг закипело в его груди.
Десять, перстов прижал он к ладоням
стальным…
«Если пролью богатырскую кровь свою —
Обогатится земля глоточком одним;
Высохнут кости мои в далеком краю —
Обогатится горсточкой праха всего.
Эй, коневод, побеги к веселой реке,
Эй, коневод, приведи Оцола Кеке,
Эй, коневод, оседлай коня моего!» —
Грозный последовал клич… Молодой коневод
Быстро помчался к прохладе прозрачных вод,
Сивого Лыску привел к воротам дворца
И по законам страны оседлал жеребца…
Хонгор спешил покинуть родное гнездо.
Выслушал он пожелания Джангра Богдо
И пожелания всей богатырской семьи:
«Хонгор, да сбудутся все надежды твои,
Да повернешь ты повод коня золотой
По наставлениям предков и веры святой
И, победив противника в честном бою,
Да возвратишься ты в Бумбу, в землю свою.
Солнце твое да будет повсюду светло!»
С легкостью искры Хонгор уселся в седло,
И, натянув подпругу, помчался он.
По направлению к югу помчался он.
Был его лысый скакун, что стрепет, летуч.
Вот полетел он пониже трепетных туч,
Вот полетел повыше зеленой травы,
Ноги забрасывая на дневной пробег.
Если же сбоку смотрел на него человек —
Чудилось: выскочил заяц из муравы.
Травы раздваивал он дыханьем своим…
Так проскакал семью семь — сорок девять дней.
Вдруг замечает Хонгор тюмены коней…
Хонгру навстречу под знаменем боевым
В ратных доспехах богатых летит исполин.
«Что за нойон? Какого правителя сын?»
Телохранители скачут ему вослед.
Хонгор помчался наперерез. «Эй, постой! —
Крикнул он. — Кто ты такой?» Услыхал ответ:
«Хана Джилгина я табунщик простой».
Дальше помчался Хонгор дорогой своей.
Дважды промчался Хонгор четырнадцать дней, —
Только тогда миновал табуны коней.
Вдруг он увидел: под знаменем боевым
Едет ему навстречу другой исполин,
Сотня телохранителей скачет за ним.
«Что за нойон? Какого правителя сын?» —
Так он заставил Хонгра подумать тогда.
Пыли столбы вздымая до самых небес,
Двигались медленные воловьи стада…
Хонгор помчался всаднику наперерез.
«Кто ты?» — спросил он, —
Ответ услыхал тотчас:
«Славного хана Джилгина я волопас».
Дальше помчался Хонгор дорогой своей,
И проскакал он трижды четырнадцать дней,
Только тогда воловьи стада миновал.
Вот увидал он Арсланга-горы перевал,
Необозримые мчатся верблюжьи стада.
Хонгру навстречу снова летит исполин.
«Что за нойон? Какого правителя сын?» —
Так он заставил Хонгра подумать тогда.
Телохранители скачут ему вослед,
Хонгор сказал исполину: «Брат мой, привет!
Кто ты такой?» Последовал важный ответ:
«Хана Джилгина верблюдопас пред тобой».
Дальше помчался Хонгор степною тропой —
Долго верблюжьи стада не мог обогнать.
Снова навстречу ему летит исполин,
Алого Льва заставляя подумать опять:
«Что за нойон? Какого правителя сын?»
Всадник примчался под знаменем боевым,
Телохранители следовали за ним,
И раздавался топот овечьих отар.
Хонгор сказал исполину: «Брат мой, привет!
Кто ты такой?» Последовал важный ответ:
«Я — знаменитого хана Джилгина овчар».
Вскоре седая гора поднялась вдалеке.
Хонгор помчался кратчайшей из горных дорог,
Быстро взобрался на самый высокий отрог,
Сталью сдвуножил коня, Оцола Кеке.
Взглядом единым холодных и зорких глаз
Хонгор окинул четыре конца земли.
Башня под куполом южного неба зажглась,
Дюжиной красок переливаясь вдали,
Солнца касаясь круглой своей головой.
Хонгор сказал: «По сравнению с бумбулвой
Нашего Джангра — каков Джилгина дворец?»
Долго смотрел он и порешил наконец:
«Не превосходит он башню Богдо вышиной,
Но красотою красок, оградой лепной,
Великолепной резьбой превосходит ее.
Это поймет и слепой — превосходит ее!»
И не смыкая очей, не считая ночей,
И не сменяясь неделями, — грозной стеной
Стража стоит, охраняет ханский покой, —
Восемь тюменов доблестнейших силачей,
И на дороге высятся пики бойцов,
Гуще непроходимых столетних лесов.
Дал отстояться Хонгор уму своему.
«Мыслимо ли с этим ханом тягаться в бою? —
Хонгор спросил себя самого. — Не пойму.
Как бы проклятую бросить привычку мою:
Всё говорить, что лезет в башку во хмелю!
Битву начну я — смерть от Джилгина приму,
А возвращусь я — меня пристыдит нойон…»
Дал он опять отстояться уму своему.
«Буду с ним драться, — воскликнул, —
возьму в полон!»
Спрятал Оцола Кеке в расселинах скал,
К башне Джилгина кратчайший путь отыскал
И на вершину ближайшей горы поднялся,
И, перепрыгнув через стальные леса,
Он очутился на крыше, у грани ее,
Лишь в середине лесов задев острие
Пики железной — правой своей ногой.
Воин, державший древко, воскликнул:
«Друзья,
Кто-то нарушил пики моей покой!»
Те рассмеялись: «Дремать в карауле нельзя!
С краю — и то не заметили мы ничего,
Ты же стоишь в середине… Вернее всего —
Так показалось тебе, померещилось так».
Только на землю спустился вечерний мрак,
Хонгор проник в безмолвный дворец золотой,
Десять раскрыв чешуйчатых, светлых дверей…
Перед иконой горит светильник святой,
Тридцать и пять невиданных богатырей
Спят, араки вкусив чудодейственный яд,
Спят, опьяненные, блаженно храпят.
А на серебряном ложе спит исполин —
Это и был могучий владыка Джилгин.
Хонгор подумал: «Тягаться ли
с мощью такой?»
Хана покинул, вошел в соседний покой.
«Может быть, хана с помощью ханши
возьмем?»
Ханша Джилгина спала на ложе своем,
А на стене светильника отсвет дрожал.
Хонгор поднес к обнаженной груди кинжал,
Ханшу схватил за нежную шею, сказав:
«Джангар великий, владыка многих держав,
Ханшу свою разлюбил — неземную Шавдал,
Он обезумел теперь от новой любви,
Только тобой он и бредит в своем дому.
И приказал он тебя доставить ему,
Хана Джилгина убив… Госпожа, назови
Место, где сабля хранится, что хана сразит!»
Молвила ханша: «Воистину срам и стыд!
Семь поколений, считая от первого дня,
Эти владыки не спорили никогда,
Не причинили ни разу друг другу вреда,
Так почему ж из-за женщины, из-за меня,
Столько теперь погибнет коней без следа,
Столько прольется безвинной крови людской!
Только подумаю: грех великий какой
На душу ляжет мою, — заране дрожу».
Крупные слезы текли из прекрасных очей.
Хонгор опять приказал: «Скажи!» — «Не скажу.
Множество самых прославленных силачей
С мужем боролось — не справился ни один:
Всех побеждал могучий владыка Джилгин!
Лучше домой возвращайся, вот мой совет», —
Молвила ханша. Хонгор воскликнул в ответ:
«Если уеду — убьет меня мой властелин.
Если останусь — убьет меня лютый Джилгин.
Думай не думай — конец повсюду один!»
Шеи прекрасной коснулся грозный кинжал.
«Скажешь теперь?» — И смертью кинжал
засверкал
Крикнула бедная ханша богатырю:
«Не потому, что охота, тебе говорю,
А потому говорю, чтоб себя спасти:
Сабля за ханским престолом лежит, в углу.
Саблю возьми, богатырь, и меня отпусти».
Хонгор вернулся назад в покой золотой,
Пальцем одним потушил светильник святой,
Ханскую башню поверг в кромешную мглу
И, перейдя через тридцать и пять человек,
Правую руку Джилгину саблей отсек.
Храбрый Джилгин, окруженный
зловещей тьмой,
Вскакивает, за кушак хватает его,
В сторону правого ада кидает его,
Но, всемогущих предков потомок прямой,
Хонгор стоит на мизинце правой ноги.
Снова в смертельную схватку вступают враги,
Снова могучий Джилгин хватает его,
В сторону левого ада кидает его, —
Отпрыск. Ширки и достойный сын Шикширги,
Хонгор стоит на мизинце левой ноги.
Оба теперь хватаются за пояса,
Каждый бросает другого через плечо.
В ханском покое неистовый шум поднялся,
Стало от их дыханий бойцам горячо,
Богатыри просыпаются, смотрят во тьму,
С твердой уверенностью говорят меж собой:
«Наш властелин, если вступит с кем-нибудь
в бой,
За ночь себя победить не даст никому.
Ляжем подальше, к стенам, — и вся недолга».
Хонгор, едва рассвело, поборол врага.
Хана Джилгина сунул в большую тулму.
Через плечо перекинул тяжкую кладь,
Даже не глядя на спящих богатырей,
Вышел, раскрыв чешуйчатых десять дверей,
Стал пробираться сквозь бесконечную рать…
Даже китайской иголке тонкой — и той
Некуда было воткнуться: с такой густотой
В Хонгрово тело впились наконечники пик!
Но богатырь к жестоким ранам привык,
Быстро он к сивому Лыске успел подойти,
Переломав наконечники на пути.
Приторочил он к седлу большую тулму,
Сел на коня, пустился в обратный путь.
Множество пик полетело вдогонку ему, —
В сивку вонзились, в Хонгрову спину и грудь.
Но посмотрите, сивко хангайский каков:
Вверх он проделал одиннадцать тысяч прыжков,
Вниз он проделал одиннадцать тысяч прыжков, —
И наконечники выпали сами собой.
Хонгор поехал знакомой уже тропой
И проскакал девяносто дней и ночей.
Нет ни людской, ни звериной жизни вокруг…
Топот коней к нему доносится вдруг:
Тридцать и пять догоняют его силачей,
А впереди летит богатырь Мал-Улан.
«Если одним ударом секиры своей
Всадника я не сражу, — кричит великан, —
Смерть от руки Джилгина тогда я найду,
В будущей жизни буду наказан в аду
Ханом Эрликом, великим судьей мертвецов!»
И обнажил он секиру — грозу храбрецов,
Между лопатками страшный нанес удар,
И зазвенела сталь, запылали, как жар,
Верхние две застежки тяжелой брони,
В разные стороны разлетелись они,
В спину железо вонзилось, и кровь бежит, —
Вытащить эту секиру с трудом удалось.
Хонгор помчался быстрее, делая вид,
Что не заметил удара… Пронзали насквозь
Хонгрово тело тысячи копий и стрел,-.
Хонгор не чувствовал их и дальше летел.
Богатыри, броня Джилгиновых дел,
Следовали неотступно невдалеке.
Вскоре дошло до того, что совсем похудел
Сивый скакун — драгоценный Оцол Кеке:
Жира не стало на шее, мозга в кости…
Хонгор тогда, поразмыслив, свернул с пути,
Спешился, Лыску пустил пастись на луга.
Мягкие травы бархата были нежней.
Вот, муравейников гуще, пыли плотней,
Алого Хонгра нагнало войско врага
И окружило семью кругами его.
Но запугать нелегко врагами его,
Хонгор один пойдет на безмерную рать!
Принял он бой — один, от своих вдалеке.
К этому времени сивый Оцол Кеке
Жиру немного успел на шее набрать.
Хонгор на сивке врезался в гущу врагов.
Тут, налетая спереди, сзади, с боков,
Хонгра пронзили четыре тысячи стрел,
Сивку пронзили четыре тысячи стрел!
Но по краям разукрашенных тебеньков,
Ниже сцепленья восьмидесяти колец,
Хонгор ударил звонко семь тысяч раз,
Хонгор ударил беззвучно семь тысяч раз
И закричал. Услыхав ездока, жеребец
Сделал прыжок — до самого неба взлетел,
Разом стряхнул четыре тысячи стрел
В разные стороны, будто ветер — листву.
Стрелы, что в спину вонзились Алому Льву,
Тоже рассыпались… День не считая днем,
Ночь не считая ночью, на сивке своем
Хонгор помчался, минуя вражеский стан,
И проскакал семью семь — сорок девять дней.
И переправившись через Арта-Зандан,
Въехал в пределы великой Бумбы своей,
В ханство, в котором блаженствует
вольный народ.
У золотых, красоты несказанной ворот
Спешился Хонгор и развязал торока.
Хана Джилгина к высоким столбам привязал,
Богатырям караулить его приказал.
Начато пиршество. Буйно бежит арака.
Черной рекой, арза проступает росой
На семипядевых лбах… Говор, пение, звон…
И, опьяненные радостью и арзой,
Воины расположились на отдых, на сон,
Богатыри, как убитые, падали с ног.
Вскоре заснули все, до единой души.
Также заснули и те, кто Джилгина стерег.
Грозный Джилгин, в глубокой ночной тиши,
Спрыгнул на землю, четыре столба поломав;
Входит он в башню Джангра, владыки держав,
И размышляет, оглядывая бумбулву:
«Если свирепого Хонгра домой унесу,
Люди подумают: мщу я Алому Льву.
Если великого Джангра домой унесу,
Скажут, что к этому жадность склонила меня.
Если Шавдал унесу, эту ханшу-красу,
Скажут, что женщина соблазнила меня, —
Слава дурная пойдет обо мне по всему
Белому свету… Лучше, — решил он, — возьму
Красноречивого Ке Джилгана в полон!»
Сладко храпел златоуст — красноречья нойон.
Грозный владыка Джилгин склонился над ним,
Крепко связал, положил на плечо плашмя.
Вот он идет и торопится. Шагом одним
Он переходит узкую реку, двумя —
Реку широкую, — движется птицы быстрей…
Утром, едва проникло сиянье небес
В Джангрову башню, — полчище богатырей
Разом проснулось. Где пленник? Пленник исчез!
Джангар сказал: «Проверьте коней-бегунцов,
Наших проверьте богатырей-храбрецов!»
Быстрых коней проверяют — правилен счет.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: