— Оба для нас вы родные дети.

Радость единственная на свете.

Ваши зубы еще не сменились,

Ваши мускулы не укрепились,

Рано в руки сукмар вам брать,

Рано сокола в высь запускать,

Не вышел час вам на льва садиться.

Ешьте то, что я вам уделю,

Делайте то, что я вам велю;

Чтобы ездить верхом научиться,

И оленя вам хватит пока.

На залетную стаю птиц

Можете кобчика запустить;

Если жажда охватит вас,

Можете воды ключевой испить.

Но кровь, что в раковины налита.

Пусть не коснется вашего рта.

Так по нескольку раз подряд

Наставлял он их, говорят.

Запрещая им вновь и вновь

Цедить из раковины кровь.

И вот в один из погожих дней

Старик со старухой своей

На охоту пошли вдвоем,

Оставив жилище на сыновей.

Немало времени миновало,

Как старики на охоту ушли,

И два брата — Шульген с Уралом —

Разговор о еде повели.

Шульген раздумывать долго не стал.

Хоть о запрете отцовском он знал:

С тою раковиной не шутить,

Ни за что из нее не пить,

Все ж уговаривать брата стал,

Всячески его подстрекал:

«Если б охота на зверей

В душу не вливала бы радость.

Если пить кровь для взрослых людей

Не представляло какую-то сладость,

Мать и отец без сна и покоя.

Дома оставив нас с тобою,

На охоте бы не бродили.

Так зря не будем время терять.

Раковину поскорей откроем.

Выпьем по капельке, чтобы узнать

Крови вкус — что это такое». Урал:

«Пусть та кровь и очень сладка,

Я не сделаю и глотка,

Пока не вырасту я егетом,

Пока не узнаю причину запрета,

Пока не пройду по белому свету

И не уверюсь, что на свете

Больше нет и в помине Смерти,

Сукмаром никого не ударю.

Никакой не убью я твари,

Высосанной пиявкою крови

Пить не стану я — вот мое слово!»

Шульген:

«О том, что Смерть не сильнее людей,

Что до нас не добраться ей,

Что не найти ей нас никогда,

Повторял вам отец всегда.

„Мы сами Смерть для твари любой“,—

Не устает отец говорить.

Что же случилось вдруг с тобой.

Что боишься крови испить?»

Урал:

«В расторопности, быстроте,

В силе, росте иль красоте,

В осторожности и терпенье,

В чуткости каждого движенья

Днем ли, ночью ли — каждый час —

Лев, сохатый или барс.

Дикий медведь или зверь любой —

Неужели слабее нас?

Лапы, копыта ль о камни бьют.

Шерсть ли свою о колючки рвут, —

Все же не стонут и не хромают,

В зной одежду свою не снимают,

В стужу шубу не надевают.

Если на добычу метнутся,

То не сукмаром уж замахнутся;

На охоте не знают хлопот,

Каждый собственной силой живет;

Оружие их — только зубы да когтя,

Каждый сноровкой берет своей.

Тот удачлив из них, кто сильней,

Тот добычлив, кто половчей.

Если же ноги им затянуть.

Нож занести, чтоб в гордо воткнуть, —

Звери, живущее в этих местах,

Что наводят всеобщий страх,—

Лев ли это, иль барс лесной,

Словом, хищник сильный и злой, —

Не заплачет ли сам тотчас,

В смятенье и ужасе глядя на нас?

Иль не видят они в человеке

Врага, что зовется Смертью-злодейкой?

Коль друг на друга их натравить.

Щуку на плотву напустить.

На суслика — хорька,

На зайца — лису,

Не возвысится ли, как Смерть,

Над слабым — более сильный зверь?

Скажи, не мы ли здесь вчетвером

В глазах животных и птиц — злодеи?

Не мы ли гибель повсюду сеем,

Страх на всех наводя кругом?

Не мы ли тех, кто Смерти боится,—

Рыбу, что в глубь озер стремятся,

В зарослях поющую птицу —

Ловим и головы отрезаем.

Сердце вспарываем и съедаем,

Тварью ничтожною их считаем?

Не мы ли это вчетвером,