Суровая жизнь кочевников была платой за драгоценную географическую удаленность, которая хранила их от завоевателей. Два главных в послеримском мире хищника — Византия и Персидская империя Сасанидов оспаривали друг у друга былую славу Траяна и Дария. Византия стремилась отхватить у Персии Междуречье, а Персия надеялась отобрать у Византии Сирию и Египет. Схлестнувшись в непрерывной борьбе не на жизнь, а на смерть, эти державы не уделяли особенного внимания чужакам, обнищавшим жителям пустынного юга. Но в удаленной и независимой Аравии было одно исключительное место — омытая тропическими ливнями, плодородная, богатая благовониями Счастливая Аравия, ставшая лакомым куском в этом древнем варианте Большой игры.

Суровая и беспощадная пустыня формировала экономическую и религиозную жизнь Аравийского полуострова, она и по сей день хранит свой отпечаток в культурной жизни мусульман. Выживание в Аравии, где не было сильной центральной власти, полностью зависело от положения семьи и племени.

Европейские представления о государственной автономии и законном правительстве для пустыни просто не годились. Нападение на одно племя означало нападение на всех, а в местности, где убийца мог легко и быстро скрыться, не имело большого значения, наказывать виноватого или невиновного. Наказание — тар — налагалось на весь клан. В результате, возникали сложные и запутанные отношения в вопросах чести и мести. Такие привычные для жителей Среднего Востока, они, казалось, не имеют ни начала, ни конца. Когда мстят в кругу близких родственников, не помогает ни полиция, ни независимая законодательная система, а бедность и политическая нестабильность являются естественным следствием.

На такой бесплодной и нищей земле главные средства к существованию зачастую похищают из шатров и караванов соседних племен. Основные военные действия в пустыне — газу — конные набеги. (В галопе конь быстрее верблюда и более управляем.) Набеги совершались искусно и быстро, так чтобы избежать человеческих жертв и не вызвать месть родственников.^{93} Напомню трилемму торговли: торговать, защищать или грабить. В отсутствии какой-либо власти выше, чем на уровне племени, арабы неизбежно выбирали — грабить.

В доисламские времена жители пустыни поклонялись многим богам, и ислам впитал в себя многие верования и практики прежних религий. Древние арабы воздвигали святилища многочисленным божествам. Самым священным из них была Кааба в Мекке, большой гранитный блок, в один из углов которого вставлен черный камень, вероятно метеоритного происхождения. Неизвестно точно, была ли Кааба воздвигнута в честь арабского божества аль-Илаха или одного из младших богов, Хубала. У жителей древнего Среднего Востока вообще было принято поклоняться упавшим метеоритам. Любитель шелка римский император Гелиогабал, о котором рассказано во вступлении к этой книге, был сирийцем и свою карьеру начал жрецом храма города Эмеса (современный Хомс в Сирии), в котором хранились такие небесные реликвии. Став императором, он привел римлян в ужас, подобрав обломок камня и заставив построить для него храм в столице.^{94} (Через 23 года после смерти Гелиогабала власть над самой светской из империй досталась императору Филиппу, арабу.)

К 500 году н. э. Аравийская пустыня пришла в тесный контакт с иудеями и христианами. После того, как в 586 году Навуходоносор завоевал Иерусалим, иудеи охотно переселялись на юг, в Хиджазе они устроили пальмовые плантации. Христианство тоже распространилось по Аравии, как с севера, из Византия, так и с юга, через Баб-эль-мандебский пролив, от абиссинских коптов. И христиане, и иудеи часто посмеивались над арабами за их многобожие и неверие в загробную жизнь. У жителей пустыни формировалось чувство религиозной неполноценности и подспудное желание разобраться в собственных верованиях.

До сих пор остается загадкой, как же именно Мекка стала шумным торговым центром. Там ничего не производили, не сидело правительство, не проживало множество богачей-покупателей. Военного значения этот город тоже не имел. Некоторые историки считают, что главное его достоинство заключалось в расположении — Мекка находилась приблизительно на середине двухмесячного пешего пути через Аравийский полуостров, от самого Византия на севере и до примыкающего к Абиссинии Йемена. В то же время, она располагалась достаточно далеко от них, чтобы не стать объектом их аппетитов. Однако главной причиной процветания города было не это. Роль торговли благовониями в его развитии тоже не вполне ясна — есть разные мнения по поводу того, проходил ли главный торговый путь через город (в отличие от Медины, через которую явно протекал поток торговли благовониями).[9] Расположился город в сухой и бесплодной долине и в доисламские времена по части пропитания очень сильно зависел от садов и полей Таифа, отстоящего от него на 75 миль.^{95} Образно говоря, Мекку можно считать миниатюрным, высушенным, сухопутным арабским вариантом Венеции, чье пропитание и ритмы повседневной жизни целиком подчинялись мелодии рынка, вне зависимости от того, проходил через город путь, по которому везли благовония, или нет.

Настоящей причиной благополучия Мекки в доисламской Аравии мог стать камень Каабы и несколько окрестных святилищ, для поклонения богам пустыни. Каждый год правоверные устраивали паломничество, известное как хадж (обычай этот позже перенял ислам), чтобы поклониться черному камню и обойти вокруг Каабы. Не в последнюю очередь могуществом и достатком Мекка обязана хаджу.

К концу V столетия н. э. племя курайшитов, которым правил шейх по имени Кусай, перекочевало с севера, захватило Мекку, а затем отразило нападение и византийцев, и абиссинцев. Кусай убедил курайшитов и соседние племена, что гораздо выгоднее торговать и защищать проходящие караваны, чем грабить их. Пошлину за безопасный проезд купцы платили охотнее, чем раскошеливались дрожащие, запуганные караванщики, когда их грабили.^{96} Курайшиты остались жить в Мекке, число их все росло, богатства прибавлялись и постепенно начали растекаться за пределы тесной кочевой общины. Жизнь завертелась вокруг торговли, не ограниченной пределами оазиса или шатрами в пустыне.

Начиная приблизительно с 500 года Абиссиния обратилась в христианство и стала в своем регионе могучей силой, связанной со своими единоверцами в Византии. Последний правитель независимой Счастливой Аравии, несравненный Юсуф Асар (который известен также как Зу-Нувас и «человек с пейсами») в начале VI века обратился в иудаизм и перерезал и поработил в своем царстве множество христиан. В 525 году в ответ на жестокость Юсуфа Асара по отношению к христианам абиссинцы переправились через Баб-эль-мандебский пролив и разбили его войско. Говорят, царь в отчаянии бросился в море верхом на коне.^{97}

Поражение йеменского монарха-иудея и, как следствие, засилье в Счастливой Аравии абиссинских христиан привело в движение цепочку событий, эхо которых отдается и по сей день. В 570 году абиссинский проконсул в Счастливой Аравии Абраха восстал против своего царя и основал на полуострове собственную империю. Убежденный христианин, обладая армией, укомплектованной даже африканскими слонами, перевезенными через Баб-эль-мандебский пролив, Абраха убедил византийского императора Юстиниана напасть на Мекку — последний в то время оплот язычников в Аравии. Однако несчастные слоны, хотя и были грозным оружием в большинстве сражений Древнего мира, но для аравийских песков никак не годились. Прямо перед городскими воротами они пали то ли от болезни, то ли не выдержав сухого климата. Жители Мекки никогда не видели таких тварей. Тем более не были они знакомы ни с основами экологии животных, ни с микробиологией, поэтому тут же уверовали в чудо. 571 год запомнился Аравии как год Слона.^{98} В том же году в одном из родов курайшитов свершилось рождение пророка Мухаммада, и его пришествие мусульмане связали с мистической гибелью слонов. Мухаммад, конечно же, стал торговцем.