Это была идиотская затея, которая полностью заслужила последовавшей реакции. Только православное духовенство Востока согласилось, да и то в некоторых случаях не слишком охотно, придерживаться линии императора. Монофизиты, надеявшиеся на ощутимые уступки, не смирились; римские епископы на Западе не скрывали своего крайнего возмущения. Любые нападки на несториан, громогласно заявляли они, идут лишь на пользу монофизитам. Они решительно отказались осудить «Три главы», а Стефан, легат папы в Константинополе, довел до сведения самого патриарха неудовольствие своего шефа по поводу объявления церковного проклятия.
Такая реакция оказалась для Юстиниана неожиданностью, и он не на шутку встревожился. В Италии за те четыре года, которые прошли со времени первой кампании Велисария, позиции Византии все больше и больше слабели; теперь же, в то время когда он нуждался в поддержке более, чем когда бы то ни было, ему пришлось столкнуться с сопротивлением папы Вигилия и всей римской церкви. Лучше всего было скорее забыть о разногласиях. Император не стал протестовать, когда папа отказался осудить «Три главы», а без лишнего шума взялся за восстановление отношений.
В течение полутора лет он проводил такую политику и продолжал бы ее, если бы позволили обстоятельства. Однако когда Велисарий сообщил, что Риму угрожает осада, новая тревожная мысль лишила его покоя: в случае взятия Тотилой города будет невозможно предотвратить захват папы в заложники, и последствия этого лишь еще больше усугубят положение. Отреагировал Юстиниан быстро. 22 ноября 545 года офицер императорской гвардии с группой воинов прибыл в Рим и схватил Вигилия в тот момент, когда тот еще не покинул церковь Святой Цецилии после богослужения, посадил его на судно, ожидавшее у берега Тибра, и отправил вниз по реке.
Папа, не имевший ни малейшего желания оставаться в Риме в то время, когда городу угрожала долгая и тяжелая осада, не выразил недовольства, когда ему сообщили, что его везут в Константинополь, хотя его вряд ли привлекала мысль о возобновлении знакомства с Феодорой — ведь его обещание объявить о благоволении монофизитству осталось невыполненным, и ему, очевидно, пришлось бы давать объяснения по этому поводу. Однако вышло так, что встреча папы с императорской четой произошла не так скоро, как он этого ожидал; в течение целого года он оставался в Катании на Сицилии в качестве ее гостя. За это время ему удалось отправить несколько кораблей, нагруженных зерном, для оказания помощи Риму. Не позднее января 547 года он достиг берегов Босфора.
В этой ситуации Вигилий по-прежнему оставался тверд в своем нежелании осудить «Три главы». Хотя Юстиниан очень тепло принял папу по его прибытии, тот дал почувствовать свою власть, немедленно отлучив от церкви на четыре месяца патриарха и всех епископов, которые подписались под императорским эдиктом. Однако вскоре постоянное давление, оказывавшееся императором и императрицей, которая, казалось, забыла о прежних обидах, но в этом вопросе была столь упорной и решительной, как и ее супруг, — начало оказывать свое воздействие. 29 июня 547 года Вигилий официально примирился с патриархом и в тот же день вручил Юстиниану подписанную им грамоту об осуждении «Трех глав», обусловив это лишь сохранением в тайне до завершения рассмотрения вопроса комитетом западных епископов, чье решение, как он намекнул, предрешено заранее; и 11 июля 548 года он издал свое «Judicatum»[26], в котором торжественно предавал анафеме «Три главы», подчеркивая при этом, что продолжает непоколебимо стоять за учение, утвержденное на Халкидонском соборе.
Таким образом, когда императрица через одиннадцать месяцев скончалась, можно было полагать, что она и ее супруг добились триумфального успеха и наконец восстановили единство церкви. На деле же раскол вскоре дал о себе знать вновь, чтобы стать глубже, чем когда бы то ни было. Феодора всегда вызывала больший страх, чем ее супруг; пока она жила, многие видные церковные деятели предпочитали отмалчиваться, нежели вызывать ее неудовольствие. После смерти императрицы они открыто встали в оппозицию императорскому эдикту, и постепенно другие последовали их примеру по всей Европе. Что бы ни пытался говорить Вигилий, пытаясь дезавуировать свои прежние действия, провозглашенные им анафемы воспринимались как подрыв авторитета Халкидонского собора, и теперь западные христиане повсюду поносили его как перебежчика и отступника. В Карфагене епископы этим не ограничились и отлучили его от церкви. Вигилий понял, что зашел слишком далеко. Он никогда не хотел осуждать «Три главы» и сделал так только по причине жесткого давления, которое оказывали на него Юстиниан и Феодора. Оставалось только отступить, что он и сделал, попытавшись хоть в какой-то степени сохранить лицо.
Для Юстиниана это была последняя соломинка. Теперь он приказал своему советнику по вопросам религии, епископу Кесарии Феодору Аскиде, набросать черновик второго эдикта, в котором пошел значительно дальше, чем в предшествующем, и созвал всеобщий церковный собор, чтобы одобрить его. Несомненно, при поддержке многих западных церковных деятелей в Константинополе Вигилий заявил протест, утверждая, что этот документ не имеет силы перед лицом принципов, провозглашенных Халкидонским собором, и потребовал его немедленного аннулирования. Как и следовало ожидать, Юстиниан отказался. Тогда папа созвал на встречу всех епископов Востока и Запада, которые находились в тот момент в городе. Собрание единодушно высказалось против эдикта, торжественно запретив служить обедню в тех храмах, где он выставлен. Когда несколько дней спустя двое прелатов проигнорировали это решение, их с позором отлучили от церкви, как то сделали (в третий раз) и с самим патриархом.
Когда эти новости дошли до Юстиниана, им овладел страшный гнев, припадками которого он был известен; и папа, опасаясь, что теперь не исключена опасность ареста, стал искать убежища в храме Святых Петра и Павла, который император недавно построил на берегу Мраморного моря к югу от собора Святой Софии. Однако едва он прибыл туда, как появился отряд императорских гвардейцев. По рассказу нескольких италийских церковников, которые стали свидетелями происшедшего и впоследствии описали это в подробностях франкским послам[27], воины ворвались в церковь с обнаженными мечами и натянутыми луками и угрожающе приблизились к папе, сам же он бросился к высокому алтарю. Тем временем священники и диаконы, окружавшие его, стали увещевать гвардейцев. Произошла потасовка, во время которой кое-кто из них получил ранения, хотя и не опасные. Воины овладели убежищем самого папы. В это время он крепко держался за подпорки, поддерживавшие алтарь, и солдаты попытались оттащить его прочь — одни за ноги, другие за волосы, третьи — за бороду. Но чем сильнее они тянули, тем крепче он держался, пока наконец подпорки не обвалились и весь алтарь не рухнул наземь, едва не размозжив ему голову.
К этому времени внушительная толпа, привлеченная шумом, начала горячо протестовать против такого обращения с наместником Христа. И воины, попавшие в явно неблагоприятное положение, мудро решили удалиться, оставив ликующего, хотя и изрядно помятого Вигилия зализывать раны. На следующий день сюда прибыла высокопоставленная делегация во главе с самим Велисарием, чтобы выразить от имени императора сожаление по поводу случившегося и дать папе официальные заверения в том, что он безо всяких опасений может возвратиться во дворец, который Юстиниан предоставил в его распоряжение.
Вигилий сразу вернулся, однако вскоре обнаружил, что находится под таким строгим наблюдением, словно дело идет о чем-то вроде домашнего ареста. Таким образом, он понял: чтобы выйти из образовавшегося тупика и сохранить престиж в глазах восточных церквей, которого он так упорно добивался, ему следует вновь предпринять решительные действия. За две ночи до Рождества, поздним вечером 23 декабря 551 года он выбрался через маленькое окно дворца и переплыл на судне через Босфорский пролив в Халкидон, где направился прямо в церковь Святой Евфимии. Это был мудрый шаг, имевший символическое значение, — Вигилий тем самым сознательно проводил параллель со сценой Вселенского собора 451 года, дистанцируясь от императора, который поставил под вопрос авторитет собора, и нашел убежище в том самом здании, где проходили заседания последнего ровно сто лет назад. И снова делегация во главе с Велисарием явилась уговаривать его, но на сей раз Вигилий остался тверд. И когда через несколько дней прибыл отряд воинов, они удовлетворились арестом нескольких священнослужителей, не решившись наложить руку на самого папу Вигилий же тем временем составил длинное послание Юстиниану, известное как его «Энциклика», в котором он ответил на выдвинутые против него императором обвинения, дав собственное объяснение споров, как он их видел, и снова предложил переговоры. Находясь не в столь мирном расположении духа, папа опубликовал свои решения об отлучении от церкви патриарха и двух епископов, которые навлекли на себя его гнев в прошлом августе.