Вторая из осад, предпринятых Аларихом, имела только одну цель: свергнуть Гонория. Король готов дал понять римлянам, что они должны отстранить от власти своего императора-идиота, после чего готы немедленно уйдут. Римский сенат, собравшись на чрезвычайное заседание, долго не мог прийти к какому-то решению; однако Гонорий отказался отречься. Он продолжал сеять смуту, пока наконец, в начале лета 410 года, Аларих не выступил в поход на Рим и не осадил его в третий раз. Продовольствия оставалось мало, город не мог держаться долго. В конце августа готы прорвались через северную стену, прямо у подножия холма Пинций[15].

После взятия начался традиционный трехдневный разгул. Однако это первое разграбление, по-видимому, было не столь жестоким, как это обычно изображается на страницах школьных учебников, — по сравнению с опустошением, учиненным норманнами в 1078 году или армией Карла V в 1527 году, оно было достаточно умеренным. Сам Аларих, будучи благочестивым христианином, отдал приказ не трогать храмы и прочие культовые сооружения, а также уважать повсюду право убежища. Разграбление, даже если оно осуществлялось благопристойно, остается разграблением. Готы отнюдь не были святыми, и, несмотря на известные преувеличения, вероятно, на страницах труда Гиббона, посвященных совершенным ими жестокостям, многое описано вполне правдиво: бесчисленное количество прекрасных зданий оказалось предано огню, множество невинных людей погибло, матрон похищали, девушек насиловали.

Когда три дня прошли, Аларих повернул на юг. Но он ушел не дальше Консенции (совр. Козенца), когда его свалила сильная лихорадка, и через несколько дней он скончался. Ему было всего сорок лет. Готы отвезли его тело к реке Бузенто (совр. Бусенто), которую они перекрыли плотиной и временно отвели особое русло. Здесь, на сухом дне, погребли они тело своего вождя. Затем они разрушили дамбу, вода вновь поднялась и затопила могилу

Папа Иннокентий делал все, что было в его силах, но он не мог спасти свою паству от третьей и последней осады. Возможно, это был первый по-настоящему великий папа. Человек выдающихся способностей, огромной решимости и безупречной нравственности, он подобно маяку возвышался над двумя десятками посредственностей — своих предшественников. Папская супрематия, заявлял Иннокентий, должна быть безусловной; все основные причины диспутов должны представляться на рассмотрение Святого престола. Ему весьма польстило, когда в 404 году он получил исполненное почтения обращение от константинопольского архиепископа Иоанна Златоуста — праведного, но нестерпимо надменного прелата, чьи горячие обличения императрицы Евдоксии, которая к тому времени оставила своего мужа Аркадия ради бесконечной вереницы любовников, привели к тому, что он был смещен патриархом Александрийским и затем отправлен в ссылку[16]. Иоанн теперь потребовал проведения процесса по всем правилам, в ходе которого он имел бы возможность противостоять своим обвинителям — несомненно, подразумевая, что признает главенство римского епископа. Разумеется, Иннокентий бросился защищать его, созвав синод латинских епископов, который должным образом обратился к Аркадию с предложением немедленно восстановить Иоанна на его престоле. Когда же папа увидел, что этот призыв не возымел действия, то отправил делегацию в Константинополь. В ее состав, как обычно, вошло не менее четырех епископов, что едва ли можно было проигнорировать. Однако Аркадий остался непреклонен — послов даже не пустили в город. Рекомендательные письма у них отобрали, а самих посадили во фракийскую крепость, где подвергли тому, что, очевидно, было допросом с пристрастием. Только после этого им, оскорбленным и униженным, позволили возвратиться в Италию.

А когда в 407 году Иоанн Златоуст умер в отдаленном Понте — области на берегу Черного моря, вероятно, в результате дурного обращения со стороны стражи, он оставил церковь расколотой; и папа Иннокентий, который всего тремя годами ранее имел веские основания считать, что его супрематия в целом признана в Константинополе, теперь увидел, что ошибся. Однако он сохранил власть в последующее десятилетие, много потрудившись на ниве литургии и богословия и правя Римом твердой рукой. Заслужил ли он причисление к лику святых, чего его впоследствии удостоили, по-видимому, вопрос открытый. Однако он обеспечил папству международный престиж, которого оно никогда не имело, и его деятельность стала первой вехой на пути к величию.

Спустя двадцать три года после смерти Иннокентия в 417 году, когда уже успели побывать папами пять человек, на папский престол был избран юрист и богослов из Этрурии Лев I (440-461). Он стал первым епископом Рима, который принял титул главного языческого жреца, pontifex maximus, и первым из двух во всей истории папства, кто получил прозвище «Великого». В сущности, Лев заслужил его не больше, чем Иннокентий, чье дело по укреплению супрематии с энтузиазмом продолжил. Власть папства, утверждал он, — это власть самого святого Петра; устами пап глаголет сам святой Петр. Эта идея красной нитью проходит через его обширную переписку с епископами и другими церковными деятелями всего западного мира. Он, и только он является защитником истинной веры, и его главная задача — ее распространение по всему Востоку, хотя столь сложное дело, как ему было прекрасно известно, требует тонкого дипломатического искусства и очень большого такта.

Насколько это ясно, стало понятно, когда буря обрушилась на голову Евтихия, старейшего архимандрита[17] Константинополя. Уже в течение более чем ста лет в церкви, и особенно восточной, углублялось расхождение во мнениях в вопросе о природе — или природах — Христа. Обладал ли он двумя разными природами, человеческой и божественной? Или только одной? И если да, то какова она? Главным защитником теории о дуальной природе Христа был Несторий, епископ Константинополя, в результате отстраненный в 431 году собором в Эфесе. С другой стороны, возможно, не стоило заходить слишком далеко в другом направлении. Именно такую ошибку допустил Евтихий, который утверждал, что у Христа только одна сущность — человеческая, растворившаяся в божественной. Эта теория, известная как монофизитство, была совершенно неприемлема для третьего преемника Нестория, епископа Флавиана. Признанный виновным в ереси, осужденный и низложенный, Евтихий апеллировал к папе Льву, императору Феодосию, константинопольскому монашеству и, сделав так, вызвал волнения небывалой силы. Три года продолжалась церковная смута, соборы созывались, а затем их решения отменялись, епископы низлагались и восстанавливались на своих кафедрах; плелись интриги и заговоры, творились насилия и поношения, проклятия и анафемы гремели между Римом и Константинополем, Эфесом и Александрией. Пока все это происходило, Лев отправил Флавиану экземпляр своей знаменитой «Большой книги», которая, как он считал, раз и навсегда утвердила учение о том, что Христос обладает двумя сосуществующими природами. Его тезисы поддержал в 451 году собор в Халкидоне, на котором председательствовали делегаты папы и который осудил монофизитство во всех его проявлениях. Учение о двойственной природе является неотъемлемой частью ортодоксальной христианской догмы, хотя некоторые монофизитские церкви (в том числе коптская в Египте, несторианская в Сирии, армянская и грузинская)[18] не признали решений Халкидонского собора и продолжают существовать по сей день[19].

К этому времени, однако, единая Западная Римская империя развалилась. Британия, Испания и Африка отделились еще раньше, в Италии шел быстрый процесс дезинтеграции. Новым врагом стали гунны, наиболее дикое из всех варварских племен, подавляющее большинство которых продолжали есть и спать на голой земле, презирали всякое земледелие и даже приготовление пищи, хотя им нравилось сырое мясо, которое они размягчали, держа между собственными бедрами и боками своих лошадей во время езды. В качестве одежды они предпочитали рубахи, грубо сшитые, что весьма неожиданно, из шкурок полевых мышей; они носили их постоянно, не меняя их, пока те не спадали с них сами собой, распавшись от ветхости. Гунны жили практически только на лошадях — верхом они ели, торговали, устраивали свои советы, даже спали в своих седлах. Их вождь Аттила был типичным представителем своей расы: низкорослый, смуглый, курносый, с жидкой, растрепанной бороденкой, круглыми маленькими глазками, с несоразмерно большой по отношению к телу головой. Он не был великим или хотя бы выдающимся военачальником; но его одолевало такое честолюбие, такая гордыня и такая жажда власти, что в течение нескольких лет он стал наводить страх на всю Европу от края и до края; его боялись больше, чем какого-либо другого человека — возможно, за исключением Наполеона — до и после.