— Сам негодяй! — не задумываясь, огрызнулся Зверолов. — Сколько лет подряд мою охотничью славу присваивает! Я дикого кабана пристрелю, а он похваляется, будто это его добыча! И меня же негодяем обзывает!

— Молчать! — снова рявкнул боярин вне себя от ярости. — Иначе, клянусь небом, прикажу бросить тебя моим псам! Сию же минуту! Шкуру с тебя спущу!

— Ха-ха-ха! Ты кого пугаешь? Меня, Главного Охотника? А ты спустись, спустись сюда, скрестим мечи, тогда увидим, кто из нас негодяй, а кто…

Договорить он не успел. Пущенное со сторожевой башни копьё вонзилось ему в грудь. Главный Охотник зашатался и рухнул наземь.

— Бросить псам! — заревел Калота. — Тотчас же, пока не издох! Хочу своими глазами полюбоваться, как они будут раздирать изменника в клочья! От врага, как заяц, улепётывал, а воеводой себя величал! Дракона кипятком шпарить надумал, дурья башка! Быстрей тащите его псам! Быстрее!

Несколько стражников подхватили умирающего и поволокли в крепость. И вскоре страшный вой сотни собачьих глоток оповестил всех о том, что охотники лишились своего вожака.

Во время стычки между Звероловом и боярином никто из крестьян не произнёс ни слова. Охотники же, увидав, как оборачивается дело, стали по одному, по два уходить с площади, долой с боярских глаз.

— А теперь продолжим! — сказал Калота, выпрямившись во весь рост. — Тщательно всё обдумав, боярский совет решил отослать дракону девицу по имени Джонда.

— Да вы ещё прежде всякого решения связали её! — выкрикнул Двухбородый.

Но Панакуди толкнул его в бок, чтобы помалкивал.

— Да, связали! — ничуть не смутился боярин. — Но если кто-нибудь из вас пожелает освободить её, вот мой меч! — Калота замахал мечом. — Я не шучу! Любой из вас может взять у меня меч и разрезать верёвки, которыми она связана. Но при условии: если это девушка — она сама заменит Джонду, если мужчина — приведёт вместо Джонды свою дочь, если юноша — сестру. Берите, вот мой меч! — продолжал размахивать мечом боярин. — Отдаю любому! Я согласен отпустить Джонду!

Никто не двинулся с места. Потом несколько человек расступились, пропуская Саботу.

— Меня ещё не считают настоящим мужчиной, — громко произнёс юноша, — но я всё равно скажу вам: это позор! Девушку приносят в жертву чудищу, а мужчины пальцем не шевельнут. Надо убить дракона, а не подносить ему угощение!

— Верно, правильно! — глухо прокатилось по площади.

— Да ведь мы уже пробовали! — крикнул Гузка. Он сидел возле боярина, скрестив на животе руки и закрыв глаза, но при этих словах вскочил. — И видели, что из этого вышло! Видели ведь?

— Надо биться с чудищем до тех пор, пока не уничтожим его! — снова выкрикнул Сабота.

— Прекрасно! Но кто это сделает? — язвительно спросил Калота.

— Я! — Сабота шагнул вперёд и смело взглянул на боярина.

— А кто ты есть?

— Сабота, сын углежога из Дальних Выселок.

— И ты берёшься уничтожить дракона? — захихикал Гузка.

— Берусь! — прозвучал уверенный ответ.

— Как же ты это сделаешь?

— Полезет дракону в глотку! — загоготал Калота.

— Тот сразу и подавится! — подхватил насмешку кто-то из боярских прихлебателей.

— Бедняга дракон! — притворно вздохнул другой.

— Люди, послушайте меня! — обратился Сабота к односельчанам.

Но Гузка опять перебил его:

— Слушайте, все слушайте, как яйца курицу учить будут!

Боярская свита покатилась со смеху — не потому вовсе, что им было так уж смешно, а чтобы выслужиться перед Калотой. «Ха-ха-ха!» — корчились они от хохота, краешком глаза поглядывая на боярина.

— Уважаемые старейшины! — обратился Сабота к боярским советникам. — Я знаю, что…

— Что ты можешь знать? У тебя ещё молоко на губах не обсохло! — в бешенстве оборвал его Калота. — Тут столько людей, поседевших в сражениях, а ты, сосунок, с советами лезешь? Убирайся прочь! Стража-а! Спровадьте этого молокососа подальше отсюда!

Стелуд и Бранко двинулись к Саботе, но он юркнул в толпу и исчез.

Тогда вперёд вышел дед Панакуди. Трижды погладил свою белую бороду и сказал:

— Братья односельчане! Боярин — пошли ему небо долгой жизни и доброго здоровья, — боярин прав! Воеводы оплошали в битве с драконом. Да ещё какие воеводы! Неужто теперь нас спасёт какой-то безусый паренёк? Мыслимое ли это дело? Давайте лучше, пока не поздно, накормим дракона досыта.

— Мудрые слова, старик! — одобрительно закивал Калота. — Продолжай, продолжай! — И приказал страже: — Стул человеку подайте. Седовласый старик стоя речь держит, а они смотрят, бессовестные!

— Благодарю тебя, боярин, но не нужно этого! — замахал руками Панакуди. — Моя речь будет недолгой.

— Говори, мы слушаем! — милостиво улыбнулся Калота.

— Нельзя дракону отсылать девушку непричёсанную, необряженную. Так дары не подносятся. Надо одеть её по-праздничному: на шею — мониста да ожерелья, чтобы была она достойна предстать перед чудищем. Правда, это может оттянуть дело до завтрашнего дня, но лучше запоздать, чем выказать дракону неуважение. Верно я говорю, люди?

— Верно, верно! — отозвалась толпа.

— А впрямь не стоит сердить дракона, — обернулся боярин к Гузке. — Что скажешь ты, Главный Советник?

— Если дракон согласится подождать денёк, так отчего же?

— Дадим ему телят, и он будет рад-радёхонек! — воскликнул Панакуди. — Волопас погонит их, а я, если твоя боярская милость дозволит — да ниспошлёт тебе небо долгих лет жизни, — пойду спрошу у дракона, согласен ли он денёк подождать.

— Дозволяю, спрашивай! — Калота был польщён смиренным тоном старика. — Но чтоб завтра в этот час ты был здесь, на этом самом месте. А девушка чтоб была причёсана и принаряжена, как следует быть!

— Будет исполнено, твоя милость! — с поклоном ответил Панакуди. — Все жители нашего селения моими устами благодарят тебя, все до единого низко тебе кланяются!

Главный Прорицатель, прятавшийся за спиной у Гузки, шепнул ему на ухо:

— У старика что-то на уме. С чего это он так подмазывается?

— Пускай подмазывается, — ответил Гузка. — Крепостные стены не станут от этого ни тоньше, ни ниже, и мечи боярской рати не затупятся!

— И всё-таки не худо бы удвоить стражу, которая стережёт девушку, — сказал Прорицатель.

— Это я как-нибудь и без тебя соображу, — язвительно усмехнулся Гузка. — Ты вот лучше отправь соглядатаев вслед за стариком, чтобы они своими ушами удостоверились, согласен ли дракон ждать до завтра или нет.

— Спасибо, что надоумил! — так же язвительно ответил Прорицатель.

Эта короткая сценка никем не была замечена, потому что согласие боярина отложить на день гибель Джонды вызвало бурный восторг её односельчан. Громче всех кричали Двухбородый и Козёл.

— Да здравствует боярин Калота! Да живёт он тысячу лет! — надрывались они и подталкивали остальных, чтобы тоже орали изо всех сил.

Потому что так велел дед Панакуди: кричать что есть мочи и улыбаться. Во весь рот улыбаться!

В самом деле, почему они улыбались, почему и всех остальных заставляли улыбаться и приветствовать боярина Калоту?

А потому, что Панакуди перед этим отозвал их в сторону и спросил: «Хотите вы, чтобы завтра же не осталось следа от боярской крепости и от самого боярина?» — «Ещё б не хотеть!» — ответили оба. «А хотите, чтобы дракона на куски разорвало?» — «Ещё бы!» — обрадовались они, но тут же помрачнели снова: «Зачем говорить о том, чему никогда не сбыться?» — с упрёком сказали они деду Панакуди. А тот ответил: «Всё будет, как я сказал, и не позже чем завтра. А если нет, пусть растерзают меня боярские псы!» И добавил: «Но только вы должны всё делать в точности так, как я велю». — «Само собой!» — пообещали Двухбородый и Козёл. И обещание, как мы уже видели, исполнили: кричали и улыбались, улыбались и кричали: «Да здравствует боярин Калота! Да живёт он тысячу лет!»