— Ага, — кивнул Волопас, подвязал покрепче свои царвули[2] и с важным видом отправился вести переговоры с чудищем.

Волопас точно исполнил приказание Гузки. Он пошёл не вдоль реки, а прямо к скалам, что высились на другом берегу, как раз напротив пещеры. Сверху вход в пещеру был хорошо виден, к тому же тут было вполне безопасно, потому что пещеру отделяло от скал глубокое ущелье, на дне которого шумно пенилась река.

Голосистый посланец выбрал самый высокий утёс, вскарабкался на него, и над ущельем пронёсся клич:

— Э-ге-ге-эй, дракон! Ты слышишь меня, да?

«Да-а!» — откликнулось эхо.

Волопасу и в голову не пришло, что ему отвечает эхо, он поверил, что с ним говорит сам дракон, и продолжал кричать в полный голос:

— Старейшины и боярин Калота прислали меня спросить, хочешь ты жить с нами в мире, а мы за это будем платить тебе дань.

«Да-а-а!» — снова донеслось из пещеры.

И обрадованный Волопас прокричал:

— Какую ты хочешь дань? Может, будешь есть коз?

«Ко-оз!» — опять ответило эхо.

— А коней?

«Не-е-е!»

— Ишь ты, привередничает! Коней ему не надо, а у купца ослов и верблюдов за милую душу слопал! — проворчал Волопас.

— Тебе небось теляток надо? — снова крикнул он, и эхо опять принесло утвердительный ответ. — Губа не дура! Понимает, что сладко, проклятый драконище! — пробормотал Волопас, потом набрал в лёгкие побольше воздуху, и через ущелье полетел новый вопрос: — Сколько голов тебе нужно в день? Говори!

«Ри-и-и-и!» — принесло в ответ эхо.

— По три в день?! — схватился за голову глупый Волопас. — Матушки мои! Волов бы ему старых скормить, чтоб подавился, так нет — ему телят подавай!.. А кого тебе — тельца или телицу? — растерянно спросил он.

Долетевшее эхо прозвучало как «девицу», и Волопас, выпучив глаза, в отчаянии стал рвать на себе волосы.

«Девицу?! Да мыслимое ли дело девицу отдавать на съедение? Может, я ослышался? Спрошу-ка ещё раз», — подумал он и опасливо переспросил:

— Тебе и вправду, девицу подавай?

«Давай…» — прокатилось эхо.

— Сгинь! Пропади ты пропадом, чудище проклятое! — выругался Волопас. — Я ещё в жизни ни на одну девушку взглянуть не посмел, а он ими обедать собирается!.. Эй, дракон! Мы тебе вместо девицы по две телицы давать будем. Согласен иль нет?

Вопрос доказывал, что Волопас не так уж глуп, но ответ, как и следовало ожидать, был отрицательный.

Тогда Волопас пустился на хитрость:

— Может, ты лучше наших старейшин слопаешь? Они жирные! Согласен на старейшин, нет?

«Не-е-е!»

— Вот обжора окаянный! Знает, что у старейшин мясо жилистое, старое, а у девушек — нежное, молодое. Чтоб тебе сдохнуть! — выругался парень, который только с виду был грубый, сердце-то у него было доброе.

Всю обратную дорогу он думал, как быть, а потом наконец надумал: «Перескажу старейшинам, что ответил дракон, пускай они решают, как быть. Значит, так…»

Он остановился, припоминая, что должен передать старейшинам.

— Значит, так… одну козу, — бормотал он, загибая пальцы, чтоб не сбиться, — трёх телят и одну девушку… Каждый день! О небо!

Весть о том, что дракон требует каждый день на обед козу, трёх телят и одну девушку, до смерти испугала крестьян. Все снова сбежались на площадь, поднялся крик, спор.

— Девушек — ни за что! — решительно заявил Козёл. — Даже когда мы в рабстве были у туполобых, и то не покупали мир такой ценой! Девушек в жертву приносить!

— Коз, телят — так и быть, но девушек — нет! — поддержал его молодой дровосек с рассечённым лбом. — Вдруг мир с драконом продлится, скажем, триста дней? Где мы возьмём триста девушек? В Петухах и без того девушек мало, многим парням приходится привозить невест из дальних краёв.

— Дракон и вправду девушек требует? — в третий и четвёртый раз спрашивал Гузка злосчастного посланца.

— Разрази меня гром, если я ослышался! Своими ушами слыхал! — в третий или четвёртый раз клялся тот. — Я спросил, кого ему — тельца или телицу, а он в ответ: «Девицу, девицу!»

— Это что же, дракон по-человечьи говорить умеет? — удивился Панакуди.

Но Калота из окна дворца прикрикнул на него:

— Да он своими ушами слышал! И не одним ухом, а двумя!.. Ведь двумя, верно? — обратился он к Волопасу. — Ты обоими ушами слышал?

— Обоими, обоими! — подтвердил тот.

Но Панакуди всё ещё сомневался:

— Да у тебя небось уши немытые!

Калота опять оборвал старика:

— Это не помеха! По себе знаю! — И, обращаясь ко всем, продолжал: — Слово за вами, мужики! Думайте и решайте. У меня во дворце ни одной девушки нет.

— А дочка твоя, боярышня Анна-Мария-Лизекалота? — спросил Колун.

— Моя дочка уже сосватана за боярина из Нижнего Брода, она в счёт не идёт! — ответил Калота, злобно сверкнув глазами.

— Опять хитрит, изворачивается! — поднялся ропот, но открыто возразить боярину никто не посмел.

Только Двухбородый троекратно выругался:

— Кабан толстобрюхий, кабан толстобрюхий, кабан толстобрюхий!

— А ну, утихомирьте-ка их! — крикнул Калота стражникам. — Распустили языки!

И хотя Гузка подавал ему знаки — мол, предоставь всё мне, твоя милость, я уломаю мужиков, — он грозился и орал.

Стелуд затрубил в боевой рог, остальные стражники натянули тетиву луков, прицелились, и тишина на площади восстановилась. Тогда заговорил Панакуди.

— Предлагаю перегородить реку! — крикнул он. — Вода подымется и затопит дракона…

— Не годится! — раздался голос Калоты. — Не годится! Если вы запрудите реку, что станет с моими водяными мельницами? Вам же самим негде будет пшеницу молоть. С голоду околеете! Не понимаете, что ли?

— Была б пшеница, она и немолотая хороша — вари да ешь! — заметил кто-то.

— Пшеницы не будет — желудями прокормимся! — поддержал его другой.

Но Калота находил новые увёртки.

— Вы ещё, того и гляди, сено жрать начнёте! Нет, не позволю я вам жёлуди есть, чтобы потом не говорили, будто при боярине Калоте люди желудями кормились, как дикие свиньи.

— Лучше пусть нас дракон съест! — не упустил случая подлизаться к боярину Гузка.

— Ясное дело, лучше! — поддержали Гузку остальные старейшины. — Губить мельницы нельзя.

— Оттого у них о мельницах забота, что там денежки боярина Калоты! — под смех толпы выкрикнул Панакуди.

— Что? Что ты там сказал про Калоту?

Под грозным взглядом боярина смех разом прекратился.

— Не про Калоту, а про охоту, твоя милость, — ловко отговорился Панакуди.

— Какую охоту?

— Да на зайцев. Любил я в молодости на зайцев охотиться.

— Кривишь душой, Панакуди, — с укоризной поглядел на него Колун.

— Не душой я кривлю, а языком мелю, — ответил Панакуди. — Чего ещё делать остаётся?

— Думать, как быть! У всех у нас невесты есть, дочери или жёны!

— Так защищайте их, на то вы и мужчины!

Слова Панакуди подбодрили крестьян, и понеслись выкрики:

— Не отдадим дракону девушек!

— Лучше пойдём на него войной!

— Как нам без жён на свете жить?

Шум всё усиливался.

— Кто нам детей будет родить?

— Кто будет в поле жать?

— Кто прясть будет?

— Огороды копать?

— Кто будет нас утром обувать, вечером разувать?

— Кто будет на стол подавать?

— Пол подметать?

— Бельё стирать?

И много-много вопросов посыпалось градом, пока не слились в общий возглас:

— Не-е-ет! Не отдадим дракону девушек! Не отдадим!

— Но это означает войну! — пытался перекричать шум Гузка.

На что тут же последовал дружный ответ:

— Война так война!

— Ну, дело ваше! — махнул Калота рукой. — Воюйте, коли есть охота. Но кто поведёт вас в бой?

Крестьяне переглянулись. Одни потупили глаза, другие попятились…

— Я вижу, желающих повести дружину среди вас нету? — Гузка окинул площадь насмешливым взглядом. — Вчера спорили, кто пойдёт первым, а теперь?..