ПРОЛОГ

Как-то роза полюбила оленя.

Она была лишь семечком, когда он впервые прошел. Она увидела его, пустила корни в землю. Маленькие почки появились, когда он прошел мимо в следующий раз, и она расцвела, чтобы он склонился и понюхал ее сладкий аромат. Ее листья были опущены, она убрала шипы, чтобы не напугать его.

Но розы не могли расти на соленых берегах. Он предложил ей забраться на его рога, где он мог нести ее. И хотя розы должны были жить в земле, она обвила корнями его рога.

Он нес ее какое-то время. Она повернула лепестки к солнцу и плясала в лучах. Она хотела пить, но не говорила ему, ведь боялась, что он спустит ее. Она была счастлива впервые за свою короткую жизнь.

Волны добрались до их дома и угрожали здоровью оленя. Хоть он не сказал розе, он переживал за нее. Олень мог доплыть до берега.

Роза точно утонет.

Но в день, когда волны были выше всего, мимо пролетал ворон. Олень крикнул ему и попросил ворона забрать розу когтями.

— Отнеси ее в безопасность, — попросил он. — Туда, где она сможет пустить корни.

Ворон нежно взял ее, не слушая ее печальные крики. Лепестки тянулись к оленю.

— Ты будешь дома, — сказал он. — Роза не может расти без почвы.

Они летели над землей и водой. Соленые брызги жгли ее корни, сбивали лепестки с ее цветов. Когда ворон опустил ее в лесу, она сдалась.

Старый дуб вздохнул:

— Ты не роза. У тебя нет шипов.

— Я — роза, хоть мои шипы притупились.

Береза покачнулась.

— Ты — не роза. У тебя нет лепестков.

— Я — роза, хоть лепестки облетели.

Ясень плакал:

— Ты уже не роза, но ты можешь стать чем-то большим. Поспи немного в моих корнях.

Когда роза проснулась, она поняла, что древние деревья были правы.

Ветви росли из ее волос, кора покрыла кожу. Корни опутали ее ноги, но она была не такой, как деревья. Ее тело было изогнутым, разум — ясным, и она смогла отодвинуться от них.

— Видишь? — сказал ясень. — Ты все-таки не роза.

1

Роза и олень

— Сорча, лицо чешется!

— Сорча, живот болит!

— Сорча, не могу дышать!

Сорча сдула спутанную прядь с лица и посмотрела на потолок, словно видела сестер сквозь пол. Они говорили, что болезнь сделала их бесполезными, отказывались покидать кровати, сколько бы раз Сорча ни говорила им, что они не умирают.

Пока что.

Грязная одежда мешала видеть, гора была такой высокой, что Сорча едва видела за краем, ее руки дрожали от веса. Это была первая охапка из многих, которые ей нужно было отнести к реке. Только она из семьи не пострадала от чумы, и только ей можно было покидать бордель.

— Не радует, — буркнула она и крикнула. — Я сейчас буду, дорогие сестры!

— Сорча!

— Я знаю, вам неудобно, но я умоляю вас, потерпите! Мне нужно разобраться со стиркой.

— Стирка важнее нас?

Она закатила глаза. Ее сестры всегда хорошо умели убеждать отца, что им было плохо. Вот только они не могли убедить в этом сестру-целительницу.

Сорча напомнила себе, что они были больны. Чума кровавых жуков была не пустяком. Она тихо убивала. Но Сорча не могла отогнать ощущение, что они могли хотя бы попытаться помочь. Даже папа выбирался из кровати на ужин. Он не заставлял ее носить тарелки наверх и обратно.

Прохладный ветерок задел ее потную шею. Его прикосновение было приятным, хоть и удивительным, ведь ставни были заколочены.

Она приподняла бровь, опустила белье на пол и толкнула дверь кухни. Отец сидел и кормил маленькую коричневую птицу на подоконнике, доски прислонялись к стене рядом с ним.

Сорча прислонилась к дверной раме и скрестила руки на груди. Папа подвинул семена. Он терпеливо позволял птице съесть еще. Она была все ближе, а потом крохотный поползень прыгнул на его ладонь и ел оттуда.

— У тебя редкий талант, — сказала она.

Он поднял взгляд с улыбкой.

— Научился у тебя.

— Да?

— Когда ты была маленькой, ты говорила: «Папа, птицы боятся тебя, потому что ты большой. Если будет маленьким и тихим, они тебя полюбят, как любят меня».

— Не думаю, что ты сделал себя маленьким.

— Я никогда не умел хорошо менять облик.

Поползень тряхнул перьями и съел еще зернышко, а потом улетел в окно без шума. Папа меланхолично смотрел ему вслед.

— Ты скучаешь по свежему воздуху, — сказала Сорча.

— Больше всего. Что сейчас за время года?

— Наступает весна. Думаю, снег выпал в последний раз.

— Так скоро?

— Это не ощущается скорым, — рассмеялась она. — Но мы еще тут. Это радует.

— Все мы?

— Да. Кого-то не хватает?

Папа повернулся на стуле у окна и окинул ее взглядом.

— Может, я и болен, но не слеп. Ты оставила кого-то.

— Все что-то оставляют после долгого пути.

— Даже когда это другой мир?

— Да.

Сорча села за длинный стол на кухне, сняла грязный платок с головы. Грива рыжих кудрей рассыпалась по ее плечам. Все еще было странным, что ничто не изменилось в доме, где она выросла.

Деревянный стол был с отметками, которые она вырезала, чтобы отвлечься от ссор в семье. Травы сушились над огнем, заполняя воздух запахом базилика и розмарина. В котле кипел суп на ужин.

То же, но и не такое. Она замечала детали, которые не беспокоили ее раньше. Пыль в уголках у камина. Паутина под потолком. Холодный ветерок не пропадал.

Она выдохнула.

— Хочешь услышать истории о Гибразиле?

— Твои сестры тебя звали.

— Звали.

— Ты не хочешь заняться ими?

— Не очень, — Сорча уперлась локтями в стол и обхватила голову. — Это делает меня плохой? Я должна хотеть помогать сестрам. Они больны, они заслуживают моего внимания и заботы.

Она услышала, как отец встал и прошел, шаркая, к ней. Скамья скрипнула, он сел рядом с ней. Его тонкая ладонь потерла ее спину.

— Ты так старалась сохранить нас живыми, и я думал, что случилось что-то ужасное.

— Почему?

— Никто не работает с таким пылом, если не пытается что-то забыть. Или кого-то.

— И я так делаю.

— Знаю.

Она посмотрела на мужчину, который много раз спасал ее жизнь. Новые морщины появились на лице папы. Старые стали глубже, а на лбу пролегли линии тревоги и боли.

— Мне все еще сложно осознать, сколько времени прошло, — сказала она. — Год и день. Серьезно?

— Я могу повторять это снова и снова, Сорча. Мы думали, что ты мертва.

— Мне жаль, что я заставила вас беспокоиться.

— Хватит так говорить, — он убрал ее ладонь от лица, крепко сжал. — У тебя было приключение, которое никто из нас не мог бы представить. Ты рассказываешь истории каждый вечер, и потом нам снятся чудеса. Хорошо, что ты вернулась к нам.

Она не могла так думать. Сорча не хотела думать о Гибразиле. Манящие воспоминания о глазах цвета океана и кристаллах на коже не давали ей покоя во сне. Дыра в ее сердце была все шире с каждым днем. Она не знала, как остановить боль, так что успокаивала ее семьей. Но даже их утешающее присутствие не исправляло то, что было сломано.

Сорча сжала руку папы.

— Я рада помочь. Приятно быть дома.

— Но ты не здесь хочешь быть.

— Не здесь.

— Ты хочешь быть с ним.

— Да, — выдохнула она. — Сильно.

— Тогда вернись к нему.

— Не могу.

Папа нахмурился.

— Почему? Ты же можешь уйти в Другой мир? Найти пикси, что отведет тебя.

— Все не так. Пикси сообщат королю, что я вернулась, и он выследит меня. Я даже не знаю, жив ли Стоун.

Она звала его прозвищем, боясь, что не те уши узнают его настоящее имя. Люди не лезли в политику фейри, но осторожность никогда не была лишней.

Ее сердце ныло. Сорча надеялась, что он был жив. Его пыл и сила должны были помочь в первом бою с его братом, но она видела золотую армию и боялась худшего.

— Твое сердце говорит, что он жив? — спросил папа.

— Да.

— Тогда он жив.

— Вечный оптимист. Птица сказала тебе, что он еще дышит?

— Птицы о многом говорят. Эта сказала, что ты сама не своя.

Губы Сорчи дрогнули.

— Да?

— Ты знаешь правду, милая. Ты даже не ходила к храмам.

— Не хочу.

— С каких пор? — папа отпустил ее руку и ударил кулаком по столу. — Те храмы были для тебя очень важны даже в детстве. Что изменилось?

— Я уже не верю, что они полезны.

— Врешь.

Она вспомнила, как фейри ощущали вкус ее лжи в воздухе. Может, в отце было больше крови фейри, чем у нее. Сорча приподняла бровь.

— Думаешь?

— Ты сейчас ожесточилась. Ты сломаешь спину, заботясь о нас, но я не думаю, что ты хочешь этим заниматься. Было время, когда ты работала бы до своей смерти, чтобы спасти нас. Теперь не знаю, есть ли тебе дело.

— Конечно, есть.

— Тогда где твоя вера? Где твоя просьба фейри, чтобы они пришли на помощь? Ты стала такой наглой, что думаешь, что справишься сама?

Она встала из-за стола. Ее ногам нужно было двигаться, разум кипел, пока она расхаживала по кухне.

— Я боюсь! Это ты хочешь услышать? Я не исполнила свою половину сделки, этим я нарушила сделку с фейри. Я не могу идти к храму, потому что не знаю, что там меня ждет.

— Думаешь, они тебя убьют?

— Не знаю! — Сорча вскинула руки, поймала пальцами стебелек травы и бросила на пол. Она вздохнула и посмотрела на потолок. — Я схожу за метлой.

— Нет, — папа поднял руку. — Ты покинешь дом и пойдешь к храму.

— Что будет, если я не вернусь? Кто будет вытаскивать жуков из ваших тел и сберегать ваши жизни?

— Мы сами справлялись год.

— Потому что я сделала это частью сделки! — ее крик поднялся до крыши, и голубь вылетел с чердака. Она вздохнула и потерла виски. — Прости, я не хотела кричать. Я не хочу, чтобы вы умерли, и я не доверяю целителям в деревне.

— Как и я. Но я думаю, что у фейри еще есть планы на тебя. Мы живы не просто так, — он встал и убрал ладони от ее лица. — Ты — талантливый целитель, Сорча. Но не только из-за тебя жуки еще не убили нас.

Он был прав. Она заметила, как быстро они исцелялись после ее операций. Жуки не размножались в них так, как в других ее пациентах. Весь бордель словно застрял во времени. Они все еще были больны, с тем же количеством жуков, но хуже не становилось.

— Мне нечего им принести, — буркнула она. — Ни сахара, ни сливок, ни цветов из наших садов.

— Тогда принеси им свои извинения.

— Фейри нет дела до моей вины. Им нужны подношения.

— Может, они тебя простят. Помню, раньше люди ходили к храмам, чтобы быть в ладах с фейри и природой. Я не верю, что важно всегда что-то им давать. Порой подарок — уже быть там.