— Не удивляйтесь, господа, это моя прежняя профессия.

Пересказы Н. Шерешевской

Перевод М. Сергеева

В те далекие дни шла суровая война. Освободительная война. Британские войска хозяйничали в тринадцати колониях, которые потом стали свободными штатами. Сражения шли повсюду, но особенно жаркие битвы в последние годы войны были на Юге.

Генерал Хад из Джорджии не пропускал ни одного сражения и не расставался со своим скакуном Серебряной Подковой, который не раз спасал ему жизнь.

Серебряная Подкова был седой красавец скакун, рослый, гладкий, «выносливый жеребец. Он да еще один конь, по кличке Ласточка, прибыли из конюшни самого генерала Джорджа Вашингтона. Знаменитый генерал подарил их Хаду, тогда еще капитану, принимавшему участие во многих битвах под руководством генерала Вашингтона. Кони эти вели свою родословную от арабских скакунов, а утверждают, что это лучшие скакуны на свете. Они могли лететь как ветер, а могли ступать тише кошки, и они все понимали, что говорил хозяин.

И вот однажды генерал был тяжело ранен и попал к британцам в плен. Его отправили в форт Корнуоллис в Огасте и бросили в тюрьму. Комендантом форта был генерал Браун, человек грубый и беспощадный.

То были черные дни для Америки. Солдаты британских войск жгли и грабили американские дома, вытаптывали поля и посевы. Мятежным американцам не было пощады, и генерала Хада, не раздумывая, приговорили к смерти.

Эта ужасная новость мгновенно долетела до его владений и плантаций, которые были расположены неподалеку. Всех охватила горькая печаль. Госпожа Хад, родственники и друзья, даже негры–рабы горевали и убивались по нем. Генерал Хад хорошо относился к своим неграм.

Среди его рабов была уже немолодая негритянка, которую звали матушка Кэйт. Она была крупная женщина, сильная и бесстрашная. Красивой ее нельзя было назвать, зато она отличалась острым и цепким умом, и все уважали и любили ее.

Прослышав о несчастье, она сразу пришла к своей госпоже.

— Я освобожу массу Хада, — сказала она. — Только для этого мне нужна Ласточка. С остальным я справлюсь сама.

— Но как же это у тебя выйдет, Кэйт? Почему ты думаешь, что удастся?

— Я увидела во сне белую лошадь и загадала. Я знаю, мое желание сбудется. Доверьтесь мне во всем!

И она рассказала госпоже свой план. Убедившись, что другого выхода нет, госпожа Хад согласилась.

Матушка Кэйт села верхом на Ласточку, которая была ничуть не хуже Серебряной Подковы, и поскакала в Огасту, расположенную примерно в пятидесяти милях от плантаций Хада. Там и был форт Корнуоллис, где находился под стражей генерал Хад.

Не доезжая до города, она зашла к своим друзьям и оставила у них коня. Она попросила спрятать его от чужих глаз и сказала, что скоро вернется. Потом она раздобыла большую бельевую корзину, поставила ее себе на голову и пошла в форт Корнуоллис.

Голова у матушки Кэйт работала хорошо, и язык был подвешен неплохо. Она прямиком направилась к офицеру, командовавшему фортом, и сказала, что хочет подзаработать старкой и охотно взялась бы стирать господам офицерам простыни и рубашки.

— А ты разве сможешь гладить наши гофрированные блузы? — спросил офицер.

— Я все умею! — сказала матушка Кэйт. — Даже на деревья лазить не хуже опоссума. А уж гофрированные рубашки никто лучше меня не гладит во всей Джорджии. Вот увидите, в моих руках они станут лучше новых.

Офицеру понравилось ее открытое лицо, широкая улыбка и живая смекалка.

— Если ты такая мастерица, как же случилось, что ты ищешь работу?

— Плоха та пчела, которая дает меньше меду, чем может.

— Так, стало быть, ты хорошо гладишь и рубашки с оборками?

— Хвастаться не хочу, но так оно и есть. Хоть сладко петь ворона не умеет, но уж никто не скажет, что от нее мало шуму.

Офицер улыбнулся в ответ. Не так‑то легко было найти женщину, которая умела хорошо гладить офицерские рубашки с рюшами и оборками.

Ей доверили работу, какую она просила, и она справилась с ней отлично. С того дня она беспрепятственно входила и выходила из форта.

Каждый день она являлась туда со своей большой бельевой корзиной, забирала грязное белье и рубашки и каждый вечер возвращала их чистыми и отглаженными.

Кэйт нравилась всем, потому что любила пошутить и посмеяться. Она постаралась свести дружбу со всеми солдатами форта, даже с теми, кто охранял вход в тюрьму.

И вскоре входила и выходила из тюрьмы так же просто, как в другие места.

Генерал Хад тут же узнал ее, но она вовремя бросила на него предупреждающий взгляд, чтобы он этого не показал.

Однажды как бы в шутку она сказала генералу Хаду в присутствии стражника:

— Я могу и вам стирать рубашки, масса Хад, пока вы сидите тут в тюрьме, если, конечно, хотите.

— Хочу, и очень даже, голубушка, — сказал генерал. — И с удовольствием заплачу тебе за это.

— Пока не получите разрешения от генерала Брауна, это воспрещается, — вмешался стражник.

— Ну, разрешение получить нетрудно, не труднее, чем белке разгрызть орех, — улыбаясь, сказала Кэйт.

Через несколько дней она принесла генералу Брауну его рубашки с оборками и рюшами, которые отгладила с особым тщанием. Он был очень доволен и похвалил ее за прекрасную работу.

Лицо матушки Кэйт так и светилось гордостью. Она поблагодарила и сказала:

— Генерал, тот узник, которого вы держите в тюрьме и собираетесь скоро казнить, просил меня и ему постирать рубашки. Вы не возражаете? Он говорит, что заплатит. А руки у меня загребущие, и, если вложить в них побольше пенни, получатся золотые гинеи.

Генерал Браун рассмеялся шутке и заметил:

— Ну что ж, он в надежных руках, и, думаю, долго носить рубашки ему не придется. Можешь постирать для него, если хочешь. Пусть отправится в последний путь в чистой рубашке.

С того дня матушка стала часто видеться с генералом Хадом, и, когда они остались вдвоем, она рассказала ему про свой план. Он только покачал головой, считая, что все это неосуществимо. Однако матушка Кэйт не сомневалась в удаче, а поскольку для генерала это была единственная возможность спасти жизнь, он согласился. Как говорится, утопающий хватается и за соломинку.