На страницах летописей Кончак впервые упоминается в связи с усобицей 1169—1170 годов. В ту пору, как, кстати, и годом позже, он еще не располагал значительными силами. Летописец называет его вождем «половцев диких» и сообщает, что со всем своим «родом» Кончак пришел на помощь осажденному в Вышгороде Давыду Ростиславичу по приказу великого князя Глеба{215}. Теперь, после смерти Глеба, Кончак решил использовать замятию, чтобы прощупать крупнейший город порубежья Переяславль либо его окрестности. Для этого он объединился с другим выдающимся степным вождем следующих десятилетий, ханом лукоморской орды Кобяком Карлыевичем — тот тоже только начинал объединять своих соплеменников в Приазовье и Нижнем Поднепровье. Успешный поход на Переяславль прибавил бы обоим ханам славы и авторитета, даже если они со своими сравнительно небольшими силами не намеревались брать город.
Узнав о половецком походе, Игорь переправился обратно на правый берег Ворсклы ниже по течению, у города Лтавы (видимо, нынешней Полтавы) и скорым маршем двинулся к Переяславлю, надеясь перехватить кочевников на подступах. Половцы двигались неспешно, разоряя попадавшиеся на пути села, опустошив окрестности городов Баруча и Серебряного, так что Игорю легко удалось нагнать врагов. Степняки были захвачены врасплох. Увидев превосходящее их числом и свежее русское войско, они не решились принять бой и бежали, бросив весь захваченный полон. Дружинники Игоря кинулись вдогон, часть половцев перебили, захватили пленников. Эта победа случилась 20 июля — «так помог Бог христианам в день святого пророка Илии».
От Переяславля Игорь, освободив русских и торческих пленников и гоня с собой половецких, с богатой добычей двинулся к Киеву. Он хотел 24 июля отметить с уже севшим на киевском столе зятем Романом день памяти святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба. К утренней службе Игорь не поспел, но въехал в город к вечерней. На следующее утро князь встретился с братьями-Ростиславичами Романом, Рюриком и Мстиславом. Каждому из них досталась доля добычи. Любопытно, что летописец при рассказе об этом использует слово тюркского происхождения «саигат», которое русские переняли то ли от «черных клобуков», то ли от самих половцев. После распределения «саигата» Игорь простился с Ростиславичами и отправился «восвояси»{216}.
Между тем конфликт Андрея с Ростиславичами все-таки случился. После того как Юрий Андреевич в начале 1172 года сел в Новгороде, Ростиславичи стали высказывать недовольство. Когда Андрей потребовал выдать ему троих киевских бояр, подозреваемых в отравлении князя Глеба, Ростиславичи отказали. Прогневавшийся Андрей потребовал, чтобы Роман возвращался в Смоленск, а его братья оставили города Киевщины. В Киев суздальский князь теперь определил своего брата Михалка, а тот, не решившись сесть в столице, отправил на пустующий стол младшего брата Всеволода. Роман беспрекословно повиновался Андрею, но младшие Ростиславичи взбунтовались. Обвинив Боголюбского в нарушении крестоцелования, они ночью ворвались в Киев, схватили Всеволода Юрьевича и посадили на княжение Рюрика Ростиславича{217}.
Святослав Всеволодович решил, что его час настал. В том же 1172 году он заложил на княжеском дворе в Чернигове храм Архистратига Михаила, своего святого покровителя{218}, — должно быть, стремился заручиться поддержкой свыше. Понемногу, как бы по обстоятельствам, Чернигов возвращался в политическую жизнь Руси в эти самые сумбурные месяцы замятии, когда киевский престол то пустовал, то захватывался по случаю. Обстоятельства и впрямь благоприятствовали Святославу Владимир Ярославич, сын Осмомысла и зять Святослава, поссорился с отцом, изменявшим его матери Ольге Юрьевне, и вместе с ней бежал из Галича к Ярославу Изяславичу Луцкому, который правил теперь на Волыни. Галицкий князь потребовал его выдачи, и напуганный Ярослав спровадил изгнанников в Торческ, к Михалку, брату княгини Ольги. Тогда Святослав пригласил Владимира Ярославича в Чернигов, обещав отправить зятя в безопасный Суздаль к другому дяде, Андрею, — но выполнять обещание не спешил.
Тем временем Ростиславичи собрали войска и выступили против Михалка. После нескольких дней осады Святослав предложил свое посредничество, и стороны заключили договор: Михалко и Святослав признавали Рюрика Ростиславича киевским князем, в обмен тот давал Михалку Переяславль; Всеволода Юрьевича освобождали из плена в обмен на выдачу Владимира Ярославича, которого Ростиславичи собирались отослать к отцу{219}. Договор на первый взгляд был невыгоден для Андрея и ничего не давал Святославу, кроме сомнительной славы предателя собственного зятя. Однако на деле Святослав обеспечил свободу брату Боголюбского и увеличил собственный политический вес в его глазах. Принятое же при его участии решение о передаче Переяславля резко усиливало позиции Юрьевичей на юге в преддверии событий, которые Святослав постарался немедленно ускорить.
Переходить на сторону Рюрика, на что надеялись Ростиславичи, Святослав и не собирался. Он практически сразу дал приют в Чернигове новому беглецу — изгнанному Ростиславичами трепольскому князю Мстиславу, которого побоялся или не захотел принять Михалко. Ольговичи «рады были» распре, с новой силой разгоравшейся между Мономашичами. Святослав и Ярослав Всеволодовичи сговорились с северскими Святославичами, и все вместе отправили посольство к Андрею. Послы призывали Андрея идти на Ростиславичей. «Кто тебе ворог, тот и нам, а мы за тебя готовы», — заверяли они Боголюбского от имени своих князей{220}.
Андрей сначала потребовал от Ростиславичей оставить Киевщину, а когда они отказались и даже оскорбили его посла, поднял войска. В 1173 году огромная рать, собранная со всей Ростово-Суздальской, Муромо-Рязанской и Новгородской земель, — Киевская летопись называет 50 тысяч воинов, — двинулась на юг. Вели ее новгородский князь Юрий Андреевич и воевода Борис Жидиславич. Сначала войско должно было идти к Чернигову, на соединение с Ольговичами, а после — к Киеву. У Смоленска Юрий заставил Романа Ростиславича послать против братьев собственный полк. Здесь же присоединились полоцкие и турово-пинские князья. У Чернигова все пять Ольговичей влились в союзную рать со своими полками. Затем подошли Михалко и Всеволод Юрьевич с переяславцами. Всего собрались 20 князей — почти в два раза больше, чем в прошлом походе суздальцев на Киев!
Напуганные Ростиславичи, получив известие о переправе вражеского полчища через Днепр, бросились из Киева врассыпную. Рюрик бежал в Белгород, а Давыд и Мстислав в Вышгород, откуда первый помчался в Галич — просить помощи у Осмомысла. Не встретив сопротивления, союзники «въехали в Киев»{221}.
Теперь следовало решить судьбу киевского стола. Михалко его и прежде не хотел, а краткий опыт Всеволода отбил у него охоту к притязаниям. К тому же Киев уже стал могилой для двух князей суздальского дома — Долгорукого и его сына Глеба. Поэтому когда объединенные киевская, чернигово-северская и переяславская рати 8 сентября 1173 года пошли на Вышгород, то старшим князья признали Святослава Всеволодовича. Глава Ольговичей мог торжествовать победу — киевский стол был уже почти в его руках как дар от «всей Русской земли».
Но в этот раз победа, к разочарованию Ольговичей, была уведена буквально из-под носа с молодости искушенного в интригах черниговского князя. И виной тому был засевший в Вышгороде Мстислав Ростиславич, которого уже начали называть Храбрым. Первыми к граду подошли полки «младших» князей Всеволода Юрьевича и Игоря Святославича, а также новгородцы и ростовцы. Мстислав, завидев врага, выехал на заливной луг перед градом и начал строить войска к битве. Завязалась перестрелка. Всеволод и Игорь с охотой ввязались в бой и атаковали лучников Мстислава всеми силами. Увидев это, Мстислав воскликнул: «Братия! Воззрите на Божию Матерь и помощь святых мучеников Бориса и Глеба!» — и повел дружину в бой. Всеволод выстроил войско тремя полками, расположив по флангам ростовцев и новгородцев, а в срединном полку встал сам. Где был Игорь, неизвестно; возможно, вместе с союзником. Мстислав, чья дружина численно уступала противнику, врезался в княжеский полк и «потоптал» его, однако развить успех ему не дали — новгородский и ростовский полки охватили его ратников с флангов.