Другие народные предания о княгине были записаны в Псковской земле позднее — в XIX и даже XX веках. В них Ольга уже совсем лишена каких бы то ни было исторических черт. Она предстает то великаншей-богатыркой, способной переносить в рукаве или в подоле своего платья огромные валуны, то колдуньей-чародеицей, чьи наполненные золотом и серебром погреба можно увидеть только один раз в году, в Ольгин день, 11 июля, — но всегда мудрой, исполненной целомудрия девой. Женихами Ольги в этих преданиях становятся и другие, помимо Игоря, почитаемые в Псковской земле исторические деятели — например, князь Владимир (внук Ольги князь Владимир Святой?) или Всеволод (первый псковский святой князь Всеволод-Гавриил Мстиславич, умерший в 1138 году?).

Народное представление об Ольге как о княгине-простолюдинке отразилось не только в летописи и местных псковских преданиях, но и в агиографической литературе. По словам авторов Жития, святая «отца имела неверующего (в оригинале: «неверна сущи». —мА.К.), также и мать некрещеную, от языка варяжского, и не из княжеского рода, ни из вельмож, но из простых была человек» — показательно, что эта фраза одинаково читается и в Псковской редакции Василия-Варлаама, и в редакции Степенной книги.

Но так ли было на самом деле? Та выдающаяся роль, которую княгине суждено было сыграть в русской истории, ее исключительное положение в княжеском семействе еще при жизни Игоря (об этом речь впереди), да и само ее наречение в летописи однозначно свидетельствуют о ее высоком происхождении — во всяком случае, по меркам древней Руси[4].

Особенно показательно имя княгини. В языческом обществе имя — это всегда знак определенной особости, выделенности из обычного круга. Прежде всего это относится к женским именам, которые вообще очень редки и появляются значительно позже, чем мужские.

Начальная русская история знает не более десятка женских имен. За небольшим исключением все они — даже не собственно личные имена, а производные от мужских имен — как правило, отца (или какого-нибудь другого родственника) или мужа. В древней Руси и позднее, в XI—XIII веках, женщин крайне редко называли по имени, но чаще — по отчеству или имени мужа: например, «Ярославна», «Всеволодовна» («Все-володова дщи») в первом случае, или «Святополчая», «Володимеряя», «Всеволожая» и т. д. — во втором. В той или иной степени к именам мужей или отцов восходят и имена первых известных нам русских женщин, живших в X веке. Так, в имени полоцкой княжны Рогнеды, будущей жены князя Владимира Святого, явственно угадывается имя ее отца Рогволода; в имени Малуши, матери Владимира, — ее отца Малка Любечанина. Скорее всего, от соответствующих мужских имен образованы и имена упомянутой в договоре Игоря с греками некой «Сфандры, жены Улебля (Улеба. — А.К.)», или Малфреди, умершей в 1000 году, — дочери или жены какого-то оставшегося неизвестным нам Малфреда[5].

Имя Ольги — из того же ряда. Обычно его считают скандинавским, отождествляя со скандинавским именем Helga, и переводят как «святая». Но это не совсем верно. Имя Ольга — женская форма мужского имени Олег, и можно думать, что в качестве таковой оно получило развитие уже на Руси, подобно тому как скандинавское имя Хельга представляет собой женскую форму мужского имени Хельги (Helgi), получившую развитие на скандинавской почве[6]. Что же касается мужского имени Хельги, то оно приобрело значение «святой» лишь с распространением христианства в скандинавских землях, то есть не ранее XI века. В языческую эпоху это имя значило, прежде всего, «удачливый», «обладающий всеми необходимыми для конунга качествами» и оставалось чрезвычайно редким, относясь к небольшой категории «княжеских» имен, причем таких, которыми нарекали главным образом эпических, легендарных героев^{15}.

Скандинавское происхождение имени Олег (но не Ольга!) кажется наиболее вероятным. Однако — оговорюсь особо — происхождение имени еще не решает вопрос о происхождении его владельца, ибо использование иноязычных, заимствованных имен — явление распространенное во всех обществах.

Древнерусские книжники, трудившиеся спустя века после кончины княгини Ольги, ничего не знали о ее происхождении и могли лишь высказывать догадки на этот счет. Автор Проложного жития ограничился тем, что назвал ее «псковитянкой» («псковкой»); книжники же XVI века были уверены в том, что княгиня происходила «от языка варяжского», хотя автор Псковской редакции Жития княгини Ольги Василий-Варлаам и вынужден был признать, что «о имени же отца и матери писание нигде же не изъяви», то есть не обнаружил.

Выражение «от языка варяжского» в XVI веке, тем более под пером псковского книжника, несомненно, означало скандинавское, скорее всего шведское, происхождение княгини. Но во времена самой Ольги название «варяги» еще не имело столь жестко закрепленного значения. Варягами в древней Руси, по всей вероятности, именовали выходцев с побережья Балтийского («Варяжского») моря, причем не только северного — собственно Скандинавии, но и южного, заселенного различными племенами — в том числе (и прежде всего) славянами. Так что и славянское происхождение Ольги нельзя исключать. Могла она происходить, например, и из знатного кривичского рода, ибо славяне-кривичи и населяли те земли, на которых возник город Псков.

Вообще же, говоря о «варяжском» происхождении Ольги и имея в виду позднейшее отождествление варягов со скандинавами, нельзя не затронуть пресловутый «варяжский вопрос», расколовший не одно поколение русских историков на два враждующих лагеря — так называемых «норманистов» и «антинорманистов». Не углубляясь в дебри «варяжского вопроса» (и не считая его определяющим для понимания хода русской истории), скажу о том лишь, что присутствие скандинавов в древней Руси не вызывает сомнений, поскольку бесспорно подтверждается археологически. Однако в духовной жизни Древнерусского государства скандинавское влияние прослеживается слабо. Так, исследователями давно уже отмечен тот в высшей степени любопытный факт, что города, основанные первыми варяжскими князьями (Новгород, Изборск, Бело-озеро), носили в основном славянские названия; показательно и то, что божества скандинавской мифологии отсутствуют в языческом пантеоне древней Руси, который, помимо славянских, включает в себя также балтские, иранские и финно-угорские божества. Да и скандинавские саги не знают русских князей до Владимира Святого и Ярослава Мудрого, причем эти последние выглядят в них явными чужаками. Скандинавские сказители, составители саг, отнюдь не считали правителей Руси родичами норвежских или шведских конунгов, как должно было бы быть, если бы предки Владимира и Ярослава пришли на Русь из Швеции или Норвегии. И это при том, что генеалогия и родственные связи героев саг прослеживаются в них очень тщательно и на большую историческую глубину.

Древняя Русь с самого начала возникла как многоэтническое государство. Помимо славян, в состав правящего слоя Древнерусского государства в X—XI веках входили представители финно-угорских, германских (скандинавских), балтских племен. Собственно говоря, именно смешение всех этих разноязычных компонентов и привело к образованию древнерусской народности. Но показательно, что очень скоро все прочие языки были вытеснены славянским. Да и представители династии Рюриковичей — начиная как раз с Игоря и Ольги — определенно говорили на славянском языке и нарекали своих детей по преимуществу славянскими именами.

Наша информация о первых русских князьях чрезвычайно скудна. Признаемся, что мы так и не знаем наверняка, откуда пришел на Русь легендарный Рюрик — основатель династии, правившей Россией более семисот лет. Не знаем мы и того, какие узы родства (или, быть может, свойства?) связывали первых представителей династии — самого Рюрика, его полулегендарного преемника Олега и вполне исторического Игоря, вошедшего в русскую историю с характерным прозвищем Старый, то есть «старейший». Летописи называют Игоря сыном Рюрика — хотя многие историки ставят этот факт под сомнение. А вот место Олега в тех же летописях совершенно не определено. Между тем, согласно летописи, именно Олег более тридцати лет правил Русью, и лишь после его смерти княжеская власть перешла к Игорю.