Желание фюрера было законом: на следующий день после подавления мятежа Гиммлер создал специальную комиссию из 400 высших чинов СС для расследования «заговора 20 июля», и по всей Германии начались аресты, пытки, казни… Под пытками люди выдавали все новых участников, круг их ширился, кровь текла рекой. Всего по делу о покушении 20 июля были арестованы более семи тысяч человек, казнены около двухсот. Среди репрессированных противников режима были и участники уцелевших групп коммунистического Сопротивления.

Но прежде, чем мстить живым, гитлеровцы решили свести счеты с мертвыми. По приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера трупы казненных во дворе штаба на улице Бендлер были выкопаны, сожжены, а их пепел развеян по ветру.

Никто из участников заговора не готовил себе убежище на случай провала восстания. Только некоторые из них пытались скрыться, да и тех выдали платные и добровольные осведомители. Так попал в руки гестапо Карл Гёрделер, уехавший из Лейпцига в маленький городок в Восточной Пруссии за два дня до взрыва в «Волчьем логове». За голову бывшего обер-бургомистра пообещали миллион рейхсмарок. 12 августа Гёрделера выдала знакомая.

Офицеры и генералы, участвовавшие в заговоре, были уверены, что суд офицерской чести приговорит их к расстрелу, и видели свой долг в том, чтобы умереть с достоинством. Они не представляли, какая участь их ждала. Президент «народного суда» Роланд Фрайзер сделал все, чтобы подсудимые во время процесса были унижены и опозорены. Казни совершались в специально оборудованном для этого помещении берлинской тюрьмы Плётцензее. Мучения подвешенных на огромных крюках жертв снимали на кинопленку, и фюрер часто наслаждался зрелищем кровавой мести.

Те, кто был знаком с нацистскими методами следствия, старались в руки гестапо не даться живыми. На следующее после взрыва утро Геннинг фон Тресков, один из самых последовательных противников Гитлера, уехал вместе с майором Куном на Восточный фронт в свою 28-ю егерскую дивизию. Оставив Иоахима Куна в части, генерал Тресков ушел в ближайший лесок и застрелился. Куну удалось представить дело так, что у властей сначала даже не возникло подозрений о связи этого самоубийства с событиями 20 июля. Трескова похоронили в его имении в Вартенберге, но через несколько дней опомнившиеся эсэсовцы выкопали и сожгли труп, а пепел развеяли.

Тогда майор Кун решил спасать свою жизнь: 27 июля он добровольно сдался в плен под Белостоком наступающим войскам Красной армии. Известный писатель, в то время офицер политуправления фронта Лев Копелев выдал Куну справку, что тот является пленным «особого значения»: благодаря Иоахиму Куну у историков оказались уникальные материалы о заговорах против Гитлера. Переход Куна на сторону врага был замечен гитлеровскими властями: майор был заочно приговорен к смерти и за участие в заговоре 20 июля, и за измену. Но и в советском плену Куну пришлось хлебнуть лиха: несмотря на сотрудничество с советской военной контрразведкой СМЕРШ он был в 1951 году осужден на 25 лет лагерей. В общей сложности он отсидел 11 лет, в том числе пять лет в Александровском централе – каторжной тюрьме под Иркутском, и был передан властям ФРГ в 1956 году.

Одиноким и больным стариком, избегавшим всяких контактов с соотечественниками, всеми забытый Кун умер в городке Бад-Боклет, неподалеку от Киссингена. Никто не считал его героем Сопротивления, в глазах немцев он был дважды предателем.

Гитлер получил в результате покушения ожог правой ноги, частичную парализацию правой руки и повреждение барабанных перепонок. С этого момента он уже не пытался даже внешне оказывать доверие своим генералам. Всех их перед посещением Ставки тщательно обыскивали.

После путча 20 июля Гитлер еще девять месяцев был у власти. За это время погибло вдвое больше людей, чем за пять военных лет до покушения. Возможно, что если бы заговор Штауффенберга и его товарищей был удачным, история Второй мировой войны была бы другой.

Даже под пытками никто из заговорщиков не раскаялся, все они действовали сознательно и убежденно. В предсмертной записке генерал-полковник Бек написал: «Долг мужчин, которые действительно любят отечество, отдать ему все свои силы. Даже если нам не удалось добиться цели, мы можем сказать, что долг выполнили».

Примерно то же сказал генерал Фридрих Ольбрехт своему приемному сыну накануне путча: «Не знаю, как потомки будут оценивать наш поступок, но знаю точно, что мы все действовали не ради своих личных интересов. В критической ситуации мы старались сделать все возможное, чтобы уберечь Германию от поражения».

Но в глазах многих немцев путчисты 20 июля даже после войны долгое время считались предателями, что и предвидел Штауффенберг.

После того как 8 сентября 1944-го состоялся «народный суд» над Гёрделером, он начал в тюрьме писать «Меморандум приговоренного к смерти», своеобразное политическое завещание лидера консервативной оппозиции. Только в конце жизни бывший лейпцигский обер-бургомистр осознал иллюзорность своих политических построений. Он впервые заговорил о «скотском убийстве миллиона евреев» и о трусости немецкого общества, не желавшего верить в происходящее. В тюремной камере накануне казни Карл Гёрделер написал слова, на которые мало кто из немцев мог тогда осмелиться: «Вероятно, Господь карает весь немецкий народ, даже невинных детей, за то, что мы позволили уничтожать евреев, не пошевелив пальцем в их защиту».

Участники антигитлеровской оппозиции не были ни идеальными героями, ни святыми. Они часто находились в плену господствующих предрассудков, не верили в демократические ценности. Но они восстали против зла в то время, когда большинство их соотечественников поддерживали преступный режим или бездействовали. Восстание провалилось, а самих заговорщиков ждала садистская казнь. Свой «Меморандум» Гёрделер закончил так: «Я прошу мир принять нашу мученическую судьбу как жертву за немецкий народ».

Отдельно стоит упомянуть о судьбе еще одного участника этого заговора, графа Шуленбурга. В январе 1946 года бывший советник германского посольства в Москве Готхольд Штарке дал собственноручные показания об известных ему политических убеждениях и деятельности бывшего посла Германии в СССР графа фон дер Шуленбурга, казненного по приговору «народного трибунала» в связи с его участием в заговоре против Гитлера.

В частности, Штарке показал: «13 или 14 августа 1944 года, точную дату я сейчас не помню, Шуленбург вызвал меня к себе и объявил, что в связи с событиями 20 июля он ежеминутно ожидает ареста… Перед арестом он желает мне сообщить, что он верен своей политике “ориентации на Восток” и пытался убедить своих товарищей по заговору в правильности своей политической линии. Более того, он объявил им о своей готовности перейти с белым флагом в руках через линию фронта и вымолить у русских условия перемирия, сделав, таким образом, последний шаг к спасению германского народа.

Затем Шуленбург обратился ко мне с просьбой в случае его казни, и если я сам останусь в живых, передать после окончания войны, которая, вероятно, завершится капитуляцией Германии, народному комиссару иностранных дел Советского Союза господину Молотову свое последнее послание. Шуленбург заявил мне тогда буквально следующее: “Сообщите господину Молотову, что я умер за дело, которому я посвятил свою жизнь в Москве, то есть за советско-германское сотрудничество… Передайте господину Молотову, что в трагический утренний час 22 июня 1941 года я был уверен в том, что надежды германского правительства обеспечить себе и германскому народу руководящую роль по отношению к европейским нациям и объединенным народам Советского Союза обречены на провал.

Факт моей смерти за дело сотрудничества советского и германского народов даст мне все же право обратиться к руководству советской внешней политики с мольбой, чтобы оно мудро и терпимо отнеслось к германскому народу, так как его широчайшие слои, и не в последнюю очередь интеллигенция, осуждали безумие войны против Советского Союза…” На этом закончился мой последний разговор с Шуленбургом. На следующий день Шуленбург был арестован и вскоре казнен».