Можно было практически учуять их, когда они спускались в зал, если не спишь.

Я, должно быть, крепко уснула, раз на меня напали так неожиданно, вырывая меня из тумана сна, словно вихрь.

– Она, и в самом деле, красотка, – говорит Дик, его пальцы двигаются по моему лицу, спускаясь вниз и поглаживая мою шею. – Такие спелые, – говорит он, его рука двигается по моей груди, совершенно не защищённой лифчиком от «рыщущих» пальцев. – Надо, чтобы её трахнули, как следует, как ты думаешь, Март?

– Чертовски верно. С двух сторон одновременно, я бы даже сказал.

– Да, – отвечает он, его рука скользит по моему животу. – Им всегда это нравится, правда? Я закусываю губу, чтобы сдержать свой крик. Или мольбу. Они не должны трогать меня. Ви ясно дал им это понять.

– Ей будет больно, если я скажу, что ей должно быть больно. Когда я скажу сделать ей больно. Другими словами, свои руки и члены уберите подальше. – Это были его слова.

Но я знаю, что для них они ничего не значили. Не тогда, когда они пришли среди ночи, в полупьяном состоянии, с глазами, затуманенными похотью. Я знала, что они могли выкрутиться потом.

– Долбанная дохлая рыба, – выругался Дик, хватая мою грудь с такой силой, что слёзы навернулись на глаза. Я смотрю в сторону. Потому что я не знаю почти ничего о таких людях, как они. Но, я знаю, что их заводит хоть какая-то реакция. Власть, которая у них есть над такими девушками, как я. Страх. Если не показывать им этого, они могут просто уйти. У них просто не будет возможности заполучить это. Или они будут настолько раздражены, что оставят меня в покое и пойдут искать кого-нибудь ещё.

Боже. Как я ненавижу себя за такие мысли. За то, что я надеюсь, что они пойдут к кому-нибудь другому. Осознавая, что для девушки нет никаких правил. Знать, что всем насрать, если она будет кричать или умрёт. Но я так сильно хотела, чтобы это было не со мной, что надеялась, что они двинутся дальше.

И когда, они, в конце концов, так и сделали, я повернулась боком на живот, зарывшись лицом в подушку, и закричала. Никогда не плакать. Никогда не позволять следам слабости отражаться утром у меня на лице. Так вместо этого, я кричала. До тех пор, пока моё горло не начинало саднить. До тех пор, пока звук не перестанет вырываться наружу. До тех пор, пока я вновь не потеряю сознание.

Я вскакиваю на диване, моё сердце колотится так сильно.

– Это просто сон, – голос Рейна настигает меня, спокойный, обнадёживающий. Такой близкий. Я откидываю голову, мои глаза наполнены яростью, я нахожу Рейна, сидящим за кофейным столиком, он выглядит так, как будто находится здесь уже какое-то время. – Дыши. Это был просто сон.

– Нет, – говорю я, отбрасывая волосы со своего лица, – это был не сон.

В глазах Рейна вспыхивает осознание, и он кивает мне.

– Я не знал, должен я тебя разбудить или нет, – говорит он, голос звучит напряжённо. – Ты всё кричала и кричала, но я не знал, будет ли ещё хуже, если ты проснёшься, а кто-то будет держать тебя.

Я опускаю ноги на пол, просовывая свои трясущиеся руки между коленями, и пожимаю плечами.

– У меня раньше не было кошмарных снов.

– Хочешь поговорить об этом? Нельзя держать в себе всё это дерьмо. Я знаю, что всё ещё довольно свежо и подавляет, но ты не можешь позволить этому и дальше заражать тебя. Оно сожрёт тебя.

Я даже не знаю почему. Но я обнаруживаю, что мой рот открывается. Я чувствую, что мне надо поделиться. Разделить с кем-то это тяжкое бремя. Чувство вины. Оно такой тяжестью лежит на моих плечах, что я чувствую, что не могу поднять их.

Я свободна.

А остальные были всё ещё там.

Так же молились каждую ночь, молились, чтобы это был кто-то другой.

А не они.

– Они обычно приходили ночью, – начинаю я, глядя вниз на свои ноги. – Я была привязана к кровати, – говорю я, поднимая свои запястья, если ему нужны доказательства. Но я знаю, что они ему, на самом деле, не нужны. Может, они нужны мне. – Пугали до смерти, пока я спала. А потом... трогали меня. И...

– И, – подталкивает он меня.

– А я просто лежала там, молясь, чтобы они пошли к кому-то другому. Чтобы они оставили меня одну. Потеряли ко мне интерес и пошли, чтобы найти другую девушку. И, когда, они делали это, я так ужасно себя чувствовала. Такой виноватой. Я была сама себе противна, что кричала в подушку до тех пор, пока уже просто больше не могла кричать. Потому что было просто ужасно так думать. Я не должна была...

– Эй, – говорит он, его большая рука тяжело опускается на моё колено. – Глаза, – говорит он, и я поднимаю свой взгляд. – Ты была напугана. Они хотели причинить тебе боль. Ты хотела остановить всё это. Ты не делала ничего плохого. Поняла?

Каким-то образом, слушать, как кто-то другой говорит об этом, заставляет чувствовать себя так, будто ты делала всё не настолько неправильно. Хотя, я и была уверена, что не наступит такого времени в моей жизни, чтобы я не чувствовала этой вины, и она не ощущалась настолько всепоглощающей, когда ты разделишь её с кем-то.

– Ладно.

– Ладно, – говорит он, его рука падает, когда он поднимается. – Еда готова. Ты всё ещё хочешь есть?

Нет. Не хочу.

Но затем мой желудок скрутило, в животе заурчало, и я знаю, что сейчас буду есть. Я не сделаю себе ничего хорошего, если буду наказывать себя из-за того, что я свободна. Тогда, когда они всё ещё были взаперти.

Так что, я сейчас поем.

Посмотрю старый фильм.

А потом засну.

Я никогда раньше не слышал, чтобы женщина так кричала. Мужчины – да. Мужчины, которым я должен был преподать урок. Мужчины, которые не должны были больше ходить по этой земле. Вопль чистейшего нескрываемого страха и боли.

Я слышал эти крики в своей голове, прежде чем засыпал ночью. Мои собственные демоны, которых я, похоже, никогда особо не тревожил. И я надеялся, что это не понадобится. Потому что, если когда-нибудь настанет день, где я был бы согласен с тем, что делаю, тогда я стал бы монстром.

Так что, я знал эти крики.

И было гораздо хуже слышать их от женщины. От кого-то, кто пострадал от рук отморозков. От кого-то, кто не мог защитить себя.

Я отставил еду в сторонку, двигаясь по направлению к дивану, прямо к ней, её волосы наполовину скрывали её лицо, её глаза закрыты, её тело тугое, как натянутый лук в тот момент, когда она... кричала.

Я никогда не спал рядом с кем-то до того, поэтому я ни хрена не знал о том, как будить людей от кошмарных снов. Поэтому, я просто сидел там и слушал, ожидая, пока она проснётся, так я мог напомнить ей, что с ней всё в порядке. Она была далека от всего того.

И потом она мне сказала, что чувствует себя виноватой.

Девушка, которая выдержала, хрен знает, сколько месяцев ада, чувствовала свою вину от того, что были такие ночи, когда она больше не хотела выносить страдания.

Чёрт побери.

Я хотел найти тех подонков, неважно, кем они были, чтобы они испытали на себе мою систему правосудия.

Но мне надо контролировать себя. В первую очередь, я должен думать о людях. Братство важнее всего. Важнее всяких сучек. В особенности важнее сучек, которых я даже не знал.

Потом я накормил её.

Затем она уснула.

И мне надо сделать очень многое за короткое время, оставшееся до восхода солнца, которое уже начало пробиваться через окно. Я вылез из кровати, прошёл на кухню, чтобы поставить кофе и позвонить своему брату.

– Кэш, – отвечает он, звучит так, как будто он не спал так же, как и я. Ни один из нас никогда много не спал. Мы могли не сомкнуть глаз всю ночь и быть бодрыми рано утром.

– Есть проблема.

Шум, который был вокруг него, прекратился, а его обычно непринуждённый голос стал серьёзным.

– Что за проблема?

– Огромная проблема вселенского масштаба, – признаюсь я, проводя рукой по лицу.