Потом ты полез в карманы. Нашел бумажник, который вернул тебе френд. Купюры полетели в воздух, на бардачок, на грязный, затоптанный пол тачки, в раскрытое окно.

- Нате. Хавайте. Жрите. Удавитесь вы этими деньгами.

Я нащупал ладонь френда и сжал его трясущиеся пальцы, хоть чуть-чуть пытаясь согреть.

Друг развернулся ко мне и устало посмотрел. «Я тебя предупреждал», - прочитал я во взгляде. Френд протянул мне деньги, взятые у тебя еще в клубе. «Расплатишься, хорошо?» - мы действительно часто понимали друг друга без слов.

- Пьяный он очень. Вы уж простите нас, - тихо и виновато сказал он, обращаясь к водиле. Человек, везущий нас, был намного старше.

Мужик кивнул, замолчал, уставился на дорогу.

- А ты, блять, трезвый? - развернулся ты в сторону нас с френдом. - Ты думаешь, я не знаю, за каким ты с этим хлюпиком носишься, сопли ему интеллигентные вытираешь и жизни учишь? Ты ж ведь свою беспрописочную жопу в тепло элитной квартиры пристроить хочешь с содержанием. А я вот трахаюсь за деньги и не скрываю этого. Ты-то чем лучше меня?

Досталось всем: и водиле, который решил нас подвезти, и, под конец, мне. А потом ты снова, как ни в чем не бывало, рубанулся спать.

Ринат с френдом достали тебя с сидения, и, поддерживая с двух сторон домиком, поволокли в подъезд.

Я протянул деньги водиле. Он сухо отрезал:

- Погодь.

Потом наклонился, собрал купюры с пола. Протянул мне.

- Не надо мне ваших денег. Идите вы нахуй с ними. Я помочь хотел. Сынок у меня младшой зимой нажрался также и замерз. На этого чем-то внешне похож был.

***

Ты жил на четвертом этаже. Мы позвонили в дверь. Нам открыла непонятного возраста женщина восточной внешности. Пробормотала что-то на своем языке, помахала рукой в направлении твоей комнаты. Из соседних шести помещений на секунды вынырнули заинтересованные испитые рожи, а потом спрятались, испуганно хлопая дверями.

Ты снова пришел в себя. Проходя, ты вцепился в чью-то постиранную и вывешенную для просушки в коридоре простынь. Рядом висели спортивные штаны вперемешку со стареньким, уже пожелтевшим от времени и стирок женским бельем. Вытер об нее лицо, окончательно размазывая потекший грим.

- Не пойду, не хочу, - почти по-детски заныл ты. – Его там нет. Стааасик…

- Димочка, ну давай, надо поспать, - почти как с ребенком начал сюсюкать с тобой френд, пытаясь отодрать от чужой простыни. Он был старшим в своей семье и помогал матери воспитывать еще двоих младших братьев от второго брака. Когда ему исполнилось восемнадцать, отчим выставил его за дверь, пояснив, что больше не хочет кормить чужого ублюдка. – Соседи сейчас ментов могут вызвать. Ну, давай, шаг. Еще один. Вот хорошо. Да есть он. Небось, на кухне. Сходи, проверь, - кивнул он мне.

Он действительно был там. Твой ЕБН. Сидел на табуретке в узкой прокуренной кухне-пенале, разделенной на три части: общую курилку у окна, зону для готовки и ванную. В таких домах на всех приходились одни удобства. За непрозрачной ширмой кто-то мылся.

Судя по полной пепельнице и сизой дымовой завесе, твой ЕБН, дожидаясь тебя, схерачил, как минимум, пачку.

- Принесли? – поинтересовался он, вдавливая очередной бычок желтыми от табака средним и указательным.

- Да, - я выложил перед ним на столе смятые купюры.

- Простите за Диму, - отвернулся Стас. – Я сейчас… приду.

***

Мы вышли из коммуналки и направились на остановку общественного транспорта. Он уже начал ходить. Твои слова о френде, Димочка, застряли в мозгах, что называется, как заноза в заднице.

Отцовская квартира была пуста. Они с матерью уехали на пару-тройку дней в Финляндию, и я предложил ему зайти. Тогда ключи от нее у меня еще не отобрали. Друг согласился.

Пока френд мылся в ванной, я вскипятил чайник, настругал бутеров с сыром и колбасой, отнес все это в комнату.

Потом мы тянули горький кофе из тонкого, прозрачного на свет старинного китайского фарфора. Его коллекционировала мать.

Наконец, я решился:

- Ты правда со мной из-за денег трахаешься?

Френд отодвинул еду. Потом завалил меня на койку, сжал мертвой хваткой, навалился телом. Я уже начал забывать, какие у него бывают жесткие, сильные руки, и как он в легкую при мне однажды завалил почти двухметрового бугая. Как бы мы не ссорились, до драк еще не доходило.

- Из-за денег, говоришь? – переспросил он, срывая с меня шмотки. Он редко любил быть в акте, но тут на него что-то нашло. – Не дергайся. Из–за денег? А когда тебе срочно десять штук из-за клуба понадобились? Ты хоть думал, где я их брал? А когда твоей матери то лекарство надо было, и я через отчима его достал, это тоже из-за денег? Так, по-твоему?

Ч. 10.

Потом мы увиделись с тобой, Димочка, уже весной. В конце апреля в Питере бывает такой погодный интервал, когда кажется, что уже пришло лето. Полторы-две недели в душном, пыльном без дождей городе стоит двадцати пяти градусная жара. Асфальт и крыши максимально накаляются, воздух над плавящимися дорогами колышется видимым, излучаемым волнами теплом. Можно ходить в футболке, джинсах на улице и по вечерам, не опасаясь подцепить извечную питерскую простуду, дуть хмельное холодное пиво из горла до двух-трех ночи.

Это уже потом, в первой декаде мая, в город возвращаются холода. Температура резко падает до пяти-десяти градусов, с неба опять льет бесконечный дождь и даже может пойти совсем уже забытый снег. Люди после летних вещей снова со вздохом натягивают зимние куртки и проклинают изменчивый суровый климат, всеми силами способствующий тому, чтобы подхватить туберкулез у случайно сидевшего рядом в транспорте бомжары или «гастрика».

Но в этот небольшой теплый интервал на улицах появляется все больше влюбленных пар. В свою очередь, старые любовники мирятся или расходятся уже насовсем.

Нам с френдом повезло. Недоразумения и скандалы середины осени – начала зимы остались в прошлом. У нас вновь начался хороший период, и все общие друзья это заметили.