Ежедневно у пристани в Петербурге его ожидали княжеские кареты и купеческие рысаки. Он стал вхож в царский дворец… Когда после смерти Иоанна возникло судебное дело — спор о наследстве, у «народного печальника» оказался капитал в десять миллионов рублей и огромное разнообразное имущество, в том числе уникальные бриллианты. Особенно почему-то поразило судебного пристава, совершавшего опись имущества умершего по требованию жадных наследников, что в шкафах и кладовых будущего святого оказалось двести шестьдесят бутылок заморского самого дорогого вина и… сто пятьдесят пар шелковых кальсон…

Видимо, главным источником обогащения Иоанна были гонорары за мнимые исцеления больных. Эта слава пришла к отцу Сергееву после знаменитого «исцеления» якобы глухонемого старичка, которого доставили в Кронштадтский собор «иоаннитки» из монастыря его имени (собственно, гарем священника Сергеева) в момент наивысшего напряжения «общего покаяния», которое, по свидетельству тогдашних газет, напоминало всеобщий сумасшедший дом. Старичок послушно мычал. Но вот, поставив пациента перед собой, отец Сергеев звучным голосом привлек к нему всеобщее внимание, простер руки, закатил глаза — и старичок, превозмогая пьяную икоту, заявил, что он теперь слышит райскую молитву святого отца. Дело было сделано. Репутация целителя настолько твердо закрепилась за кронштадтским попом, что, когда заболел наследный болгарский князь Борис, к нему вызывали для исцеления отца Кронштадтского. У Бориса была чепуховая «инфлуэнца», как тогда называли грипп, и он все равно оправился бы очень скоро. Но это не помешало всей печати публиковать «благодарственные телеграммы» из Софии. Кронштадтского приглашают «для исцеления» ко двору кайзера в Берлин: у кайзера сухая рука, а вдруг поможет православный целитель? Нет, не помог. Неважно! Иоанн вызывается в Ливадию к умиравшему Александру Третьему. Царь все же умер, но влиятельная черносотенная газета «Новое время» оповестила, что «государю от руки и молитвы о. Иоанна стало легче». Реклама делала свое дело.

Теперь о чудесах Иоанна Кронштадтского усиленно шептались просвирни и громко говорили в черносотенно-церковных кругах. Сначала речь шла о необыкновенных и чудодейственных беседах отца Иоанна с больными — припадочными, кликушами, слепыми и хромыми. Отец Иоанн, утверждали его поклонники, возлагал руки на головы страждущих, и те мгновенно исцелялись: хромые уходили не хромая, слепые снова видели, немые поступали запевалами в церковный хор.

В дальнейшем протоиерей Сергеев перешел, ввиду многочисленности обращений, к заочному лечению. Это уже были, так сказать, чудеса высшего сорта: из отдаленных городов отцу Иоанну слали в Кронштадт телеграммы с просьбами о чуде. Был даже выработан практикой стабильный текст такого обращения: «Молитесь за здравие раба божия Андрея, Петра, Ивана». Одновременно заочный претендент на чудо делал телеграфный же перевод на имя священника Иоанна Сергеева в сумме ста рублей: это была установленная чудотворцем такса-минимум.

Справедливость требует отметить, что врачеватель не повышал гонорара в зависимости от тяжести заболевания. Шла ли речь о пустяковом суставном ревматизме или о грозных припадках грудной жабы — безразлично: сотенный билет служил ордером на очередное чудо. Получив телеграмму и перевод, отец Иоанн отвечал без промедления: «Молюсь».

И дело было сделано! Умирающий хотя и умирал в положенное ему время, но с уверенностью, что вот-вот ему станет лучше.

Старик Безчинский относился к этим рассказам скептически. Помимо свойственной людям торговой профессии недоверчивости в нем говорило и другое чувство: как-никак, а вот уже пятнадцать лет он выполнял в еврейской общине обязанности раввина, и ему решительно не к лицу было верить в чудеса служителя другой религии. Но страдающий человек всегда не прочь поверить в чудо. Доктора сказали: «Она умрет от истощения и разросшейся опухоли не позже, чем через несколько дней». Они уже ни на что не надеются. А что если этот Иоанн Кронштадтский и в самом деле поставит бедняжку на ноги? В священном писании немало примеров удивительных превращений и чудесных дел. Черт его знает, а может быть, и в самом деле Иоанн Кронштадтский — чудотворец?

— А как ему послать телеграмму? — отрывисто спросил Безчинский.

— Да в Кронштадт же! — обрадовался Чуйко. — Его, святого отца, там кажная собака знает.

Уже через час телеграмма: «Молитесь за рабу божию Иду» — и телеграфный перевод в сто рублей были посланы. К вечеру больной стало заметно хуже: она беспрестанно икала и хваталась за горло руками. Все пятеро врачей были вызваны в дом, и они после недолгого между собой совещания в дальней комнате пригласили Безчинского. От имени консилиума доктор Диварис объявил дрожавшему мелкой дрожью Безчинскому, что, по-видимому, опухоль почти совершенно закрыла пищевод у выхода в горло. «Теперь развязка уже близка», — со вздохом сказал Лицын.

Врачи обещали навестить больную завтра и ушли. А Безчинский вернулся в спальную и опустился в кресло рядом с кроватью жены. Он закрыл лицо руками и стал раскачиваться взад-вперед — библейская поза отчаяния.

Ида Натановна лежала, тяжело дыша, и смотрела в одну точку.

— Иосиф, — сказала она под утро чуть слышным голосом, — я хочу жить.

— Ты будешь жить, Ида, — сказал Безчинский, глотая слезы, — ты будешь жить сто двадцать лет.

— Я хочу тебя о чем-то просить, — прошелестел голос умирающей.

— О чем ты хочешь меня просить?! — воскликнул старик, уже не сдерживая слез.

— Если я все-таки умру, ты должен что-нибудь сделать для бедных. Ах, мы жили с тобой неправедно, Иосиф!

— Неправедно, — плача, повторил Безчинский.

Он схватил себя за ворот рубахи и разорвал ее до пояса. В этот момент дверь открылась и вбежала стряпуха Акулина, шлепая глубокими калошами на босу ногу.

— Телеграмма, — взволнованно сказала она, протягивая хозяину аккуратно сложенный листок. — Двадцать копеек я рассыльному дала, не забудьте, барин.

Безчинский развернул листок и, далеко отведя его от глаз, неосторожно прочел вслух:

— «Молюсь. Отец Иоанн».

— Что такое? — спросила умирающая.

— А то такое, — радостно сказала Акулина, — что будете вы, барыня, здоровенькая. Доктора от вас отказались, зато святой батюшка за вас молится, его молитва доходчива.

— Что? Врачи отказались? — с ужасом спросила Ида Натановна.

Безчинский, бросив на Акулину испепеляющий взгляд, объяснил жене, что «на всякий случай» он послал Иоанну Кронштадтскому просьбу об исцелении. Больная задышала чаще, тяжелее. Безчинский вскочил и с испугом склонился над постелью. Он увидел, что вены на лбу Иды Натановны напряглись и набухли.

— Значит, я и в самом деле умираю, — сказала она неожиданно громко и сердито, — зачем же вы мне морочили голову?!

— Ну-ну! — прошептал в отчаянии Безчинский.

В пять часов вечера врачи сошлись у подъезда особняка Безчинского.

Перед тем как позвонить, они постояли в нерешительности, опасаясь, что застанут больную уже мертвой, — мысль, которая нередко тревожит врача у дверей пациента. Однако наметанным глазом они не заметили вокруг печальных знаков смерти, посетившей дом: у ворот не суетились люди, не входили и не выходили беспрестанно из незакрывающихся дверей. Да и дверь была, как обычно, на запоре.

Доктор Диварис, вздохнув свободней, выпростал бакенбарды из-под поднятого воротника пальмерстона и нажал кнопку. На звонок вышла Акулина и, всплеснув руками, выкрикнула, захлебываясь от переполнявших ее чувств:

— А у нас что!..

Диварис, а за ним остальные врачи попятились. Но у Акулины был такой радостный и возбужденный вид, что мысль о катастрофе следовало оставить. Врачи смело вошли в квартиру.

Навстречу им, ведомая под руку мужем, шла Ида Натановна с торжествующей и радостной улыбкой.

— Она только что покушала мясной соус с черносливом, — весело крикнул Безчинский, — и глотала так же хорошо, как мы с вами!