Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Ревущую БМП подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону по разбитой вдрызг дороге; она клевала носом, натужно попыхивая вонючим выхлопом. Карай, Приданцев и сержант Головко возлежали на замурзанном полосатом матраце, разостланном на броне рядом с пушкой. Сзади, упираясь сапогами в притороченное бревно, уткнувшись обветренными отрешенными лицами в отсыревшие поднятые воротники, сиротливо притулились фигуры Секирина, Привалова и Самурского. Колонна с плановой «зачистки» возвращалась домой. Карай, навострив уши, смотрел то на серый безжизненный лес по краям дороги, то на маячивший перед «бээмпешкой» урчащий «Урал», который то и дело юзил по жидкой грязной дороге. Кобель, изредка поворачивая голову к Приданцеву, тыкался холодным влажным носом в рукавицу кинолога. Он чувствовал, что они возвращаются на базу. Но не знал, что до базы он так и не доедет, как и ласковый «собр» Савельев, как и несколько «вованов», устроившихся на броне идущих следом «бэшек». Что через пару минут, вон за тем поворотом, колонну ждет огненный смерч.

Виталька Приданцев широко открытыми глазами на обоженном лице безучастно смотрел в пустоту и монотонно мычал. Лейтенант Капустин, перевернув его на спину, трофейным кавказским кинжалом вспорол окровавленный, обгоревший рукав бушлата и наложил ему жгут выше локтя.

– Укол давай! Да быстрей же! Чего телишься?! – прикрикнул он на прапорщика Филимонова, который, прижимаясь всем телом к опорному катку, трясущимися руками копался в сумке. У него под ободранным «шнобилем», как у кота во время драки, в разные стороны топорщились рыжеватые усы и подергивалась щека.

– Перевяжи культю! Да как следует! И отсюда никуда! Понял? Носа из-за «коробочки» не высовывайте!

– А ты куда?

– Я попытаюсь до «бэтра» добраться! Почему молчат, паразиты!

– Хана, Паша! Всем хана! – твердил прапорщик.

– Не бзди, Филимонов! Прорвемся!

– Куда, Паша?! Обложили как волков! Со всех сторон! Всем п…дец!

– Не каркай, Филя! До «вертухов» продержаться бы! – прокричал под грохот гранат, визг и звяканье осколков о броню Капустин на ухо распластавшемуся рядом прапорщику.

Чуть поодаль от БМП валялся сильно опаленный труп кобеля Карая с разорванным в клочья брюхом. С «бэтээра» как-то нервно, с паузами, заработал «КПВТ», вслепую, наугад прощупывая свинцом окружающие холмы. Яростный огонь «духов» вновь прошелся по центру колонны, где находились «Уралы». Пулеметные трассы хаотично ковыряли грязь, с остервенением вгрызались в обочины, неистово молотили по броне, разбивали фары и лобовые стекла в искрящуюся труху, безжалостно кромсали борта и крылья, пытаясь достать смертоносным жалом укрывшихся бойцов. То здесь, то там с гулом рвались «воги». Вокруг все горело, тряслось и громыхало. Пылала зигзагами разлившаяся солярка, коптили скаты, едкий черный дым от которых стелился над заблокированной колонной. Часть «чистильщиков», отстреливаясь, залегла за бронетехникой и «Уралами», другая нашла спасение в кювете.

Рядовой Самурский, как и многие, лежал в придорожной канаве, прикрыв голову автоматом, прижавшись щекой к рыжей, похожей на дерьмо, глине. Ромка сопел, как загнанная лошадь. В голове стоял сплошной звон, неистово стучало сердце, выпрыгивая из груди. Под ногами хлюпала холодная жижа. Комья грязи, осколки и пули со свистом проносились над головой.

«Неужели все? Амба? Неужели никогда больше не увидит он ни Светки, ни близких, ни друзей, ни родного города?» – пронеслось у него в голове. Он представил, как его, завернутого в шуршащую фольгу, молчаливые солдаты грузят в кузов машины.

«Вот дурак, чего в институте не училось! Теперь приключений на свою жопу выше крыши!» – думал Ромка.

В политехнический институт, в отличие от своих сверстников, он поступил без особого труда. Учебой там себя дюже не утруждал, так как науки ему всегда давались легко. Да вот, лень-матушка сгубила. Вместо того чтобы ездить регулярно в институт на занятия, он предпочитал подольше понежиться в постели, поболтаться по тусовкам, погонять музыку на полную катушку. Бедные соседи, как они еще не оглохли. И вот подошла пора сдачи зачетов и экзаменов. Тут-то все и началось. Преподаватели будто сговорились, все, как один. Тем, кто аккуратно посещал лекции и лабораторные, экзамены и зачеты поставили, можно сказать, «автоматом». А с тех, кто прогуливал и отлынивал от занятий, драли три шкуры. Ромка тоже попал в тот «черный список». Не помогли, ни его цепкий изворотливый ум, ни последние две недели перед экзаменами, на протяжении которых он усиленно готовился. Педагоги постарались отыграться за неуважение к их труду. Сессия для него закончилась плачевно. Вышибли его с треском с первого курса за несданные «хвосты». Не успел он прийти в себя после изгнания из храма науки, как принесли повестку из военкомата…

Еще утром, когда тащились по туманной горной дороге на эту, будь она проклята, зачистку в аул Ялхой-Мохк, у него было нехорошее предчувствие, что сегодняшний день скверно закончится. Так и случилось! Возвращаясь, угодили в засаду! До дембеля всего-то ничего! Кот наплакал! И на тебе!

– Суки! Гады! – застонал парень от бессильной злобы. Зверея, вцепился зубами в засаленный рукав. – Мразь черножопая! Сволочи! Своло…

Неожиданно рядом вздыбилась земля, дохнув жарким дыханием, окатив брызгами и крошкой. Солдата ударило в бок и словно каленым железом прожгло чуть ниже «броника», чиркнув по пряжке. Он почувствовал, как что-то горячее заполняет пах.

– А-а! А-а! – Ромка выпустил автомат и, не зная, куда деваться от нестерпимой режущей боли, сполз вниз. Пальцы судорожно скребли землю, между ними выдавливалась, как крем от торта, липкая земля вперемешку с опавшими листьями. Рядом кто-то дико кричал. Подняв голову, он увидел, как, развернувшись к нему, прапорщик Сидоренко меняет «рожок». У его ног, уткнувшись окровавленным лицом в землю, притулился кто-то из сержантов. То ли Афонин, то ли Елагин. Из-за хрипящего сержанта куда-то мимо Романа смотрели неподвижные обезумевшие глаза рядового Свистунова, «душок» сжался в комок и что-то шептал побелевшими губами. В покрытом цыпками кулаке он сжимал маленькую потертую иконку на шнурке. По замурзанным щекам, оставляя борозды, текли слезы.

– Пи…дюлей захотел?! Бери автомат, сука! В лобешник дать?! – накинулся на «молодого» снайпер Кныш, пихая того сапогом в зад и замахиваясь прикладом разбитой «эсвэдэшки».

– Ахмеды, мать вашу, всю оптику изуродовали, мерзавцы! – ругался он, не обращая внимания на стрельбу и грохот вокруг.

Слева дружно огрызнулись пулеметными очередями «собры». Сквозь гул донеслось знакомое стрекотание «вертушек». Над колонной пронеслись два «Ми-8» из группы огневой поддержки, развернувшись, они вдарили «нурсами» по серым вершинам.

– Степан! Живем! – крикнул старший лейтенант Колосков подползая к «бээмпешке», за которой лежали «собры».

– Савла убили! – проорал ему оглохший от взрывов Исаев, высовываясь из-под «звездочки» БМП. Он был весь ободран и грязен, как трубочист. При взрыве его выбросило из кузова, и он неудачно упал лицом в месиво разбитой дороги, сломав при этом два пальца на правой руке. Безымянный и мизинец наполовину ушли внутрь ладони, теперь вместо них были какие-то жалкие, желтые от курева обрубки. Ухватив торчащие фаланги, Степан рывком вернул их на место. Но пальцы в разбитых суставах уже не слушались. Кисть опухла и превратилась в маленькую мягкую подушку. Не обращая на это внимания, «собровец» короткими жалящими очередями сдерживал огневые точки противника.