— Гулять пойдем, — приговаривал я. — Погуляем, погуляем немножечко. На прогулочку…

Пошли мы на прогулочку. С минуту ее серьги тыкались мне в грудь, и мы выделывали замысловатые на, словно танцовщицы в ритме адажио. Дошли до тела Гейджера и обратно. Я заставил ее посмотреть на покойника. Она нашла, что он «вкусный». Захихикав, решила сообщить мне об этом, но получилось «ву-ву-ву». Доведя до дивана, я уложил девушку. Она еще похихикала и заснула. Распихав ее вещи по карманам, я обошел тотемную треногу. Фотоаппарат действительно был, но без пленки. Поискал на полу: может, Гейджер успел вынуть. Нигде ничего. Эго мне не понравилось.

Я вышел из комнаты. Сзади кухня. Окно в кухне открыто, сетка сброшена, а на раме явные следы взлома. Задняя дверь тоже не заперта. Оставив все как было, я заглянул в спальню по левой стороне коридора. Она оказалась нарядной, ухоженной, женской. Даже покрывало на постели — с воланами. На туалетном столике перед трельяжем — духи, кошелек, пара купюр, мужские щетки, футляр для ключей. В гардеробе висела мужская одежда, под кроватью стояли мужские домашние туфли. Комната мистера Гейджера. Забрав футляр с ключами, я вернулся в гостиную и осмотрел письменный стол. В глубоком ящике обнаружил металлическую шкатулку. Испробовав ключи, я открыл шкатулку, в которой оказалась записная книжка в голубом кожаном переплете, густо исписанная шифрованным текстом — почерк был тот же, что в письме генералу Стернвуду. Книжку я сунул в карман и, протерев шкатулку там, где касались мои пальцы, закрыл ящики стола, сунул ключи себе, завернул каминный газ и попытался разбудить мисс Стернвуд. Это оказалось абсолютно безнадежным делом. Нахлобучив ей шляпу, я завернул девушку в плащ и отнес в машину. Потом вернулся в дом и, загасив везде свет, закрыл переднюю дверь. Отыскав в сумке девушки ключи зажигания, завел ее паккард. Вниз мы спустились медленно, не зажигая фар.

Через десять минут мы были у ее дома. Кармен все храпела, овевая меня парами эфира. Голову она пристроила на моем плече — я ничего не мог поделать, только постарался сесть так, чтобы она не разлеглась у меня на коленях.

В боковых дверях резиденции Стернвудов сквозь стеклянные квадратики в оловянных рамках виднелся мягкий свет. Остановив паккард у ворот, я вытряхнул содержимое карманов на сиденье. Девушка храпела в углу, шляпа ее сползла на нос, руки безвольно свисали на плащ. Я вышел, позвонил. Издалека послышались приближающиеся шаги. Дверь отворилась, и на меня воззрился седоглавый дворецкий с несгибаемой спиной. Лампа из холла превратила его волосы в сияющий нимб.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо произнес он, устремив свой взгляд сначала на паккард, а затем на меня.

— Миссис Рейган дома?

— Нет, сэр.

— Надеюсь, генерал спит?

— Да, сэр. Вечером ему спится лучше всего.

— А горничная миссис Рейган?

— Матильда? Она здесь, сэр.

— Самое лучшее — позвать ее. Эта работенка требует женских рук. Загляните в машину и поймете почему.

Он заглянул в машину, вернулся.

— Понятно, — кивнул он. — Я иду за Матильдой.

— Матильда приведет ее в чувство, — заметил я.

— Мы о ней позаботимся.

— Наверное, не впервые.

Мое замечание он проигнорировал.

— Ну так доброй вам ночи, — сказал я. — Остальное предоставляю вам.

— Да, сэр. Вызвать такси?

— Ни в коем случае. Меня здесь вообще не было. У вас галлюцинации.

Он улыбнулся, кивнул. Я повернулся, пошел к воротам.

Несколько кварталов я прошагал по кривым улочкам, промытым дождем, среди светящихся окон огромных домов, высоких и неприступных, словно средневековые замки, пока не вышел к обильно залитой светом бензоколонке. Сквозь стекло, покрытое дождевыми каплями, виден был парень в белой шапочке и синей куртке, устало сгорбившийся над газетой. Хотелось было зайти, но, махнув рукой, зашагал дальше. Я уже промок до такой степени, что хуже не станет, а в такую ночь дождаться такси немыслимое дело. К тому же у шоферов такси хорошая память на лица.

К дому Гейджера я добрался через полчаса быстрой ходьбы. Улица была пустынна, никаких машин, кроме моей, по-прежнему стоявшей у соседнего дома и напоминавшей потерявшуюся собаку. Сначала я выудил бутылку, заглотал половину того, что в ней оставалось, а потом уже залез в машину и закурил. Не докурив, выбросил сигарету, вышел и направился к Гейджеру. Открыв дверь, я вошел в теплую еще комнату, постоял, слушая, как с меня тихо капает на пол. Потом нашарил лампу, зажег свет.

Первое, что я заметил, — со стены исчезло несколько полос вышитого шелка. Хоть я и не подсчитывал их раньше, но пустые места на стене бросались в глаза. Сделав еще пару шагов, я зажег другую лампу и взглянул на тотемный столб. У его подножья, за кромкой китайского ковра, на голом полу лежал еще один коврик. Раньше его не было. Раньше там лежал труп Гейджера. Теперь он исчез.

Я похолодел. Стиснув зубы, покосился на тотемный глаз. Снова прошелся по дому — ничего не изменилось. Гейджера не было ни в его «волановой» постели, ни под ней, ни в стенном шкафу. Не было на кухне, в ванной. Оставалась запертая дверь направо по коридору. Один из гейджеровских ключей подошел. Комната оказалась интересной, но Гейджера там тоже не было. Интересна она была тем, что совершенно отличалась от будуара хозяина: строгая, простая мужская спальня, на деревянном полу разбросано несколько половичков с индейским рисунком, два стула с прямыми спинками, письменный стол с мужскими туалетными принадлежностями и двумя черными свечами в высоких подсвечниках. Узкая, жесткая на вид постель прикрыта коричневым пестрым покрывалом. В комнате было холодно. Я запер ее и, обтерев ручку двери носовым платком, возвратился к тотему. Присев на корточки, я осмотрел ворс ковра до самой входной двери. Мне показалось, что по направлению к ней на ковре остались две параллельных бороздки, словно по ковру протащили чьи-то пятки. Тот, кто это сделал, был настроен решительно. Покойник тяжелее разбитого сердца.

Это не были полицейские. Те бы еще толклись здесь, орудуя рулетками, шпагатами, мелом, аппаратами, порошком для отпечатков, дымя дешевыми сигаретами. Они уж были бы тут как тут. Однако это не был и убийца — тот торопился унести ноги: явно видел девушку, и у него не было уверенности, что она одурманена настолько, чтоб его не заметить. Этот тип сейчас уже далеко. Не знаю, что за всем этим кроется, но мне было плевать, если кому-то захотелось, чтобы Гейджер исчез, вместо того чтобы быть просто убитым. Меня заботило, сумею ли я добиться, чтобы похождения Кармен Стернвуд не имели огласки. Я запер двери, пробудил к жизни застоявшуюся машину и отвалил домой — к горячему душу, сухой одежде, запоздалому ужину. Дома после всего этого я уселся в кресле и выпил море горячего пунша, стараясь расшифровать строчки в гейджеровской записной книжке. Я был уверен, что передо мной список имен и адресов, вероятно, заказчиков. Их было более четырехсот. Прибыльное дельце, не говоря уже о случаях шантажа, а их, похоже, было достаточно. Любое имя в книжке могло принадлежать убийце. Не позавидуешь полиции, когда она начнет расследовать эту грязную историю.

Я отправился спать, переполненный виски и чувством безнадежности. Снилось мне, как мужчина в окровавленном китайском халате гоняется за нагой девушкой с длинными нефритовыми серьгами, а я бегаю и пытаюсь их сфотографировать пустым аппаратом.

Наступившее утро было ясное, солнечное. Проснулся я с мерзким вкусом во рту: словно жевал перчатки. Выпив две чашки кофе, просмотрел утренние газеты. Ни в одной из них не было даже строчки о мистере Артуре Куине Гейджере. Я как раз встряхивал свой мятый влажный костюм, когда зазвонил телефон. Говорил Берни Олс, главный следователь прокуратуры, который направил меня к генералу Стернвуду.

— Как дела? — начал он голосом человека, отлично выспавшегося и не слишком занятого.