Знал Демид, почему его приглашают. Демид был удачливым – об его везении ходили легенды. Он умудрялся выходить с пустяковыми царапинами из самых жутких переделок. Говорили о том, что заговоренный он, мол, от ножа и даже от пули. Дема только усмехался, когда слышал про себя такие байки. Сам он хорошо знал причину своей везучести.

Дело было грязным, как большая куча навоза. Это было ясно – в другие дела Демида почему-то не звали. Согласился. Конечно, согласился, идиот. Из-за денег. Все из-за них, проклятых. Двести "зеленых" за вечер – шутка ли сказать! Влез он тогда в долговую кабалу, нужно было расплачиваться за квартиру.

За два часа до поездки он опустился на колени на пол, закрыл глаза, отключаясь от окружающего мира, и попытался представить, что произойдет сегодня вечером.

Он мог сидеть так подолгу – не взывая к Богу, Космосу или темным силам мира. Он просто сидел и ждал. И иногда знание приходило к нему – он вдруг понимал, что произойдет с ним в будущем. Но чаще узнавал внезапно. Слишком поздно. Когда оставалось лишь несколько секунд – уже не на выбор, а только на последнее движение, способное в очередной раз сохранить ему жизнь.

Не раз звали Демида работать телохранителем, суля хорошие деньги. Но Демиду было страшно. Он не боялся, что его убьют или покалечат. Сделать это было трудно – боец он был хороший, да и ангел-хранитель его не забывал. Дема опасался, что может не выполнить своего высшего предназначения, для которого был рожден и существовал на белом свете. Что это было за предназначение, Демид не знал. Наверное, он сам вбил эту блажь себе в голову, а жизнь его ожидала самая обычная – суетливая и бесцельная. Но Демид жил, подчиняясь собственной интуиции, а она редко его подводила. И поэтому Демид вел образ жизни, странный для большинства его друзей, давно бросившихся в темные воды предпринимательства. Он работал в университете, скромным преподавателем на биофаке.

А приятели Демы один за другим покидали насиженные места в научно-исследовательских институтах, где некогда создавались радиоуправляемые ракеты, в школах, где контрольные нынче списывались за пачку жевательной резинки, в больницах, где врачи терпеливо объясняли своим полуживым пациентам, что лекарств нет и не предвидится. Они получали должное количество пинков от конкурентов, раньше вступивших на каменистую тропу бизнеса, они разорялись и плакались Деме в жилетку. Они приобретали опыт борьбы с удавкой, именуемой налогами и робко знакомились с квадратными молодыми людьми, обещавшими "прикрытие" и решение всех проблем в лучшем виде. Многие из деминых друзей давно перессорились друг с другом, но все они неизменно захаживали к нему в поисках давно забытого спокойствия. "Знаешь, Дик, хорошо тебе! Сидишь на своем окладе, никаких тебе проблем. А у меня вот и баланс несданный, и "волжак" без конца барахлит, и жена волком смотрит, что дома не ночую, и финны вот опять нос воротят – контракт, видите ли, не выполняю! Не жизнь, а каторга!" "Что же, ребята, – неизменно ответствовал им Демид, – каждый создает проблемы сам, все дело в том, как к ним относиться. Наведите порядок в душе своей, ибо счастье человека лежит не вне человека, но в нем самом". Друзья похохатывали, били Дему по плечу и глушили коньяк стаканами.

Друзья же и сватали телохранителем Дему к темным личностям разного пошиба.

Жить без денег было унизительно. И Демид, скрипя зубами, кляня себя за малодушие, соглашался. Дела эти были почти безнадежные. Подводила слава везунчика, каковым слыл Демид. Его везли на убой как счастливый талисман в смутной надежде, что он отобьется. Что, спасая свою жизнь, защитит не только себя, но и своего хозяина.

В тот злосчастный вечер он не получил никакого откровения. Он не узнал ничего. Но слово было дано. И Дема стоял на промозглом ночном перекрестке, дожидаясь машины, пританцовывал и костерил мороз на чем свет стоит. Он не мог позволить себе надеть длинный тулуп и тем самым лишить себя спасительной подвижности. На нем была лишь куртенка, слишком легкая для метели и парусившая на ветру. Наконец из искристой мглы показались два расплывчатых желтых круга фар. Рядом с Демидом остановился "Мерседес", задняя дверь раскрылась и оттуда вылез человек.

"Ну ладно, братки, до завтра!" – крикнул он и отошел в сторону. Из окна махнули рукой: "Демид, ты? Залезай!" Дема согнулся, полупросунувшись в машину, и попытался разглядеть обстановку в темном салоне.

Неожиданный толчок вбил Демида внутрь – парень, который остался на улице, с разбегу вбросил его в машину, сам впрыгнул следом и захлопнул дверь. Мерседес рванул с места и Демид обнаружил, что зажат между двумя горами мускулов в кожаных куртках, остро воняющих потом, а к шее его приставлен нож. Более горячего оружия пока не наблюдалось, но Дема догадывался, что без него не обойдется.

– Так, мужики, – раздался знакомый голос с водительского места, – с ним хлебало не разевать! Сейчас вывезем на Казанку, там и поговорим без лишнего шухера.

– В чем дело? – хрипло спросил Демид. – Продал меня, Коля? Ой, нехорошо так поступать, видит Бог! За кого хоть страдаю-то?

– Ты еще спрашиваешь, мой сладкий? За всех, супермен мой хренов, за всех. Много ты знать стал. Суешься, куда не следует. Вот и расскажешь нам что-нибудь интересное. Особенно про Короткого. Про кореша своего Петечку.

– Хрен тебе, – сказал Демид. – Я тут не при чем. С Петей сам разберешься. А меня отпусти, пока я не обиделся. Я мужик добрый, постараюсь забыть.

– Слыхали, братва, какого героя везем? – Мужики сзади заржали, но как-то неуверенно. – Опять слинять надеешься? Везучий, значит? Посмотрим... Пата, еще раз говорю, с ним осторожнее! Он у нас такой крутой, еще не понял, с кем дело имеет!

Парень справа осклабился, теснее прижался к Демиду, для острастки кольнув его ножом в шею. Машина тихо шуршала по шоссе, выезжая за город. Дело было совсем плохо – везли его убивать. Даже музыку не включили – все напряженно молчали, ожидая от Демида какого-нибудь сюрприза.

"Дема, не злись, – Демид любил разговаривать с самим собой – это всегда его успокаивало. – Ситуация, конечно, не подарок. Но шанс есть. Ножичек у этого Паты небольшой, несерьезный, я бы сказал. Судя по всему, мозгов у него тоже маловато. Нож держит по-дурацки – руку локтем вниз вывернул. Если что, пойдет вскользячку. Кто их учил, идиотов?"

Демид криво усмехнулся. Приходилось ему попадать в передряги и похуже.

"Мерседес" резко затормозил, съезжая с ледяной полосы на асфальт, и демины соседи, не удержавшись, резко наклонились вперед. Дальнейшее не заняло и нескольких секунд. Демид быстро выпрямил ноги и откинулся назад. И тут же хряснул открытой ладонью в нос своего левого опекуна. Парень коротко хрюкнул и захлюпал кровью. Пата с ножиком еще не опомнился, но Демид знал, что в следующую секунду лезвие воткнется ему в бок. Деме повезло. Жлоб за рулем с хриплым ором ударил по тормозам и машину занесло на обледенелой дороге. Парня с ножом отбросило в угол. Демид свалился вниз с сиденья и схватил нож за лезвие, чувствуя, как острое железо вспарывает ладонь, затем соскользнул на запястье врага. Быстрое крутящее движение – хруст костей – и нож полетел в сторону. Пата завизжал, как поросенок и попытался вскочить. Хороший удар кулаком между раздвинутых ног успокоил его и сложил пополам. В следующую секунду Демид открыл дверцу и нырнул головой вниз, прямо в снежный сугроб. Он покатился с насыпи, отплевываясь от колючего снега, запорошившего лицо. Из машины доносился мат, ребятки на задних сиденьях выли в два голоса. Демид, проваливаясь по колено в снег, побежал к ближайшим кустам. Он знал, что теперь без "Калашникова" справиться с ним невозможно.

В машине тоже это знали. Через минуту "мерс" развернулся в туче белой пыли, и покатил к городу. А Дема сел в снег, и стал, морщась, стягивать с руки разрезанную перчатку...

Вот такую противную историю вспомнил Дема, стоя с телефонной трубкой. С тех пор он очень настороженно относился к чужим машинам, а "мерседесы" не мог видеть даже издалека. Загасить тот конфликт стоило больших усилий, и уже с зимы Демид не ввязывался ни в какие сомнительные дела. Он вел размеренную, хотя и бедноватую жизнь – плелся на автобусе на работу через полгорода, по вечерам ходил в спортзал или сидел с друзьями, а по утрам открывал окно и занимался китайской гимнастикой.